Шутки Ю. М. Лотмана

Как-то Юрмих принимал экзамен. Студентка говорила о творчестве Н. В. Гоголя невыносимо медленно, сбиваясь и путаясь. Вдруг Юрмих открывает глаза, останавливает ее и быстро спрашивает: "Скажите, у Тараса Бульбы были дети?" Студентка испуганно, окончательно потерявшись и нерешительно: "М-м. Да…" Юрмих: "Девочки или мальчики?" Студентка: "М-м… Мальчики…" Юрмих (невозмутимо): "Хорошо, продолжайте".

А. Плуцер-Сарно. Портрет Ю. М. Лотмана. Тушь, белый картон. 1984 г.

Во время экзамена по Гоголю Юрмих говорит студентке, у которой от страха так стучат зубы, что она не могла выговорить ни слова: "Да вы не волнуйтесь, а если не можете говорить, отвечайте знаками: когда хотите сказать "Гоголь", делайте так, - тут профессор приставил пальцы горстью к носу и, отодвигая руку от лица, показывает жестом вместо собственного немалого носа нечто огромное продолговатое отвислое и загнутое книзу, - А когда хотите сказать "Пушкин", - продолжал Юрмих, - делайте так, - тут профессор сделал мелкие кругообразные движения у щек, изображая бакенбарды.

В гостях у профессора кто-то цитировал Пушкина и произнес строчку "В отъезжие поля с охотою своей…" Тут Юрмих вдруг кашлянул и говорит: "В отхожие места с охотою своей…".

Саму "похабную" литературу, о которой Юрмих упоминал в лекциях, профессор читать никому не давал. Вот диалог между профессором и одной из его учениц: Л. З.: - Юрий Михайлович, дайте, пожалуйста, прочитать Баркова. Ю. М. Лотман: - Л…чка, что вы, зачем вам? Л. З.: - Юрий Михайлович, но мы же ученые! Ю. М. Лотман: - С этим можно подождать!

Л. З. рассказывала, что она как-то обратилась к профессору с вопросом о пушкинских "Стихах, сочиненных во время бессонницы". "А вам зачем?" - спросил Юрмих. "Ну, - отвечала любимая ученица, - меня интересует традиции ночной поэзии 18 века, Юнга и прочее. Но у Пушкина, стоящего вне этой традиции, хорошо обнажаются механизмы этой традиции". "А-а, все ясно, - невозмутимо отвечал профессор, - ночной поэт с обнаженным механизмом!"

Ю. М. Лотман со студентами

Однажды, после чтения и чаепития, когда профессор был уже болен, и ученики читали ему тексты вслух, Юрмих говорит З.: "Может быть, Вы хотите отдохнуть, а потом мы продолжим". З. (придурковато-игриво): "Я, Юрий Михайлович, отдыхаю только вместе с Вами". Юрмих (с жаром): "Версаль, ну, Версаль!"

Перед началом лекции, в поисках исчезнувшей кафедры: "А где же наш налой?"

Как-то Женя Пермяков сдавал экзамен. Профессор спрашивает: "Евгений Владимирович, а что вы читали по пушкинистике?" Тот начинает перечислять: "Ларису Ильиничну, ваши такие-то и такие-то работы…". Профессор: "Ну, это все местные святые, а нам бы желательно из синодально утвержденных".

В быту шутки, касающиеся дам могли носить еще более вольный характер. Помнится, Как-то семинар профессора проходил в большой комнате у него дома. Все сели в кружок вокруг Юрмиха. И собака Керри тоже села и надолго заснула. Был доклад О. К. И в этот момент Керри страшно запердела. Все ужасно оживились и развеселились, а Юрмих говорит, как бы извиняясь: "Керри хотя и собака, но дама, к тому же пожилая".

Как-то на свадьбе Вадима Руднева в 1977 году Ирочка Аврамец очень сильно напилась. Но напрочь отрицала это, уверяя, что она абсолютно трезва. Руднев ей говорит: "Пошли, спросим у Юрмиха, как он рассудит, так и будет". Пошли спрашивать у Юрмиха. Совершенно пьяные Руднев и Аврамец подошли к профессору. Руднев нахально спрашивает: "Ю. М., вот Ира утверждает, что она совершенно трезва, а я говорю, что она абсолютно пьяна, рассудите нас, пожалуйста". Юрмих театрально выпучил глаза и говорит: "Ну, конечно, она права. Дама не может быть пьяна!"

На конференции Юрмих говорил в таком демонстративно почтительном тоне об академике Нечкиной, что спровоцировал Б. Ф. Егорова, который не выдержал, выбежал на сцену и заметил, что женщина эта была страшным человеком и сделала много злых дел, сыграв в науке ужасную роль. Но что Юрмих картинно развел руками и сказал: "Ну, да, но она же дама, к тому же покойная!"

Как-то звонит М. профессору, а тот вместо приветствия кричит "Дура!" и бросает трубку. М. перезванивает и в ужасе говорит: "Юрий Михайлович, это я, М.!" На что профессор деланно-иронично смущаясь: "Ах, простите, М-чка, а я думал, что это опять Г. звонит!"

"- Юрий Михалыч, мы тут среди бумаг Зары Григорьевны отрыли Ваши статьи, что с ними делать? - Заройте их обратно!"

Юрмих рассказывал, что Зарочка впопыхах на свадьбу забыла надеть юбку под пальто и обнаружила это уже в ЗАГСе. Там им все настойчиво предлагали раздеться, но они упорно отказывались, хихикая, и так и остались в пальто. Когда Юрмих рассказывал эту историю, рядом сидела Зара и пожилой эстонец, который сказал печально: "Нуу, нитсефоо, ф пеерфый расс этто фсегтаа смессноо!"

Юрмих говорит: "Слушайте, сейчас итальянцы придут, не пугайтесь". А дело было уже после тяжелейшей операции, после Мюнхена, профессор был тяжело болен. Итальянцы чинно зашли, прошли в кабинет и вдруг ровно через минуту также чинно вышли обратно и ушли. Юрмих, выходя вслед за ними из кабинета и усмехаясь в усы сострил: "Вежливые попались итальянцы. Приложились к гробу и ушли!"

Подходит как-то Юрмих с учениками к своему дому. А у него кабинете свет горит. Юрмих (с издевкой): А Лотман все работает!

"Юрмих спешит по улице, страшно торопится. Навстречу П. Х. Т. - Здравствуйте, Юрий Михалыч! Вы куда так торопитесь? Юрмих быстро останавливается и долго стоит в задумчивости. - Да, в самом деле, куда же это я?"

"В центре Тарту Р. подошел к кусту сирени и начал его обламывать. Вдруг шаги. Р. спрятался в куст. Подходят Юрмих с Успенским и, воровато оглянувшись, начинают со страшной силой обламывать куст".

"Якобсон и Богатырев поехали в поля, то есть отправились в фольклорную экспедицию. Идут по деревне. Видят - бабка корову доит. Решили они узнать, окает она или акает, и спрашивают у нее, показывая на корову: - Бабка, что это у тебя? - Это? - отвечает бабка невозмутимо - Лёв!!!".

"Пятигорский перед новым годом пошел елку покупать. Идет, уже вечер, елок нет. Вдруг смотрит, мужик стоит, елку держит. Пятигорский подходит и спрашивает: "Сколько стоит ваша елка?" "Пять рублей", - отвечает мужик. Пятигорский расплачивается. Мужчина хватает деньги, отпускает елку и быстро убегает. Александр Моисеевич изумленно смотрит ему вслед. Потом в задумчивости берет елку, чтобы ее выдернуть из снега и унести. Но елка не двигается. Она глубоко и крепко сидит в земле своими могучими корнями".

"Михаил Орлов - красавец, правда, очень рано облысел. Вы это можете видеть на портрете Доу. Здесь <Юрмих погладил себя по лысеющему темени > ничего, а здесь <растопырил кудри на висках> такие, знаете кустики".

"Впрочем, ноздри не входят в инвентарь изящного портрета".

"…Кантемир в незавершенной "Петриде" встал перед вопросом, как изобразить довольно прозаическую болезнь, которая свела в могилу Петра Великого. Болезнь являлась запором мочеиспускания. Для этого ему пришлось ввести аллегорически-фантастическое чудовище с выдуманным итальянским названием, которое в переводе означает "запор мочи".

Об "Орлеанской девственнице": "Это такая высокая степень хамства, которая уже превращается в поэзию".

Юрмих о стиле советского литературоведения: "То и дело встречаешь в статьях: "Пушкин разоблачает Екатерину". Так и видишь: Пушкин раздевает императрицу".

"То направление, которое связывается с именем Карамзина, не случайно найдет самоопределение в названии "Мои безделки". Это название шокирующее, сознательно оскорбляющее литературные вкусы. Вообще, слово безделки для русского слуха той поры означало не только мелочи, но и что-то не очень хорошее".

Юрмир о читателе XX века, который может не понимать системы табу ушедших эпох: "Когда однажды одна учительница спросила: что значит пушкинская строчка "Погибну, - дева говорит", то школьники в один голос ответили: Онегин мог сделать ей ребенка".

"Когда Плетнев читал вслух институткам "Евгения Онегина" ("Но панталоны, фрак, жилет, / Всех этих слов на русском нет"), то девицы заливались краской и говорили: "Какой ваш Пушкин эн де са, непристойный"

"Если в елизаветинскую эпоху лейб-кампанцы только и знают, что пить, буянить, да грабить окрестные села <…> (И кто такие братья Орловы, как не кабацкие буяны?), то в… екатерининскую эпоху ну, конечно, и в карты играют и отнюдь не святые по части вина, правда, пьют уже в основном шампанское, но и сонеты пишут, и трагедии сочиняют!"

"Гвардеец конца 20-ых - начала 30-ых годов - это человек поведения весьма неприглядного".

"Бенкендорф был человек рассеянный, более всего интересовался женщинами и в государственном совете никогда не появлялся".

"У Орлова было четверо детей от разных матерей. Он их всех собрал вместе и усыновил, получив на это благословение императора".

"В допетровскую эпоху барин, боярин, имел любовницу. <…> В послепетровскую - гарем. <…> Жизнь крестьянских девушек в гареме начиналась с французского языка, платья, чтения Жуковского. Соответственно с провинившихся снимали французское платье, одевали обратно в крестьянскую одежду и отсылали в деревню. Дескать "побывали в Европе (которая оказалась гаремом) не оценили, и теперь отправляйтесь обратно в свой кондовый православный быт".

"Вы знаете, Руссо своих детей сдавал в приют. Просто сдавал как котят, и все".

"Три гвардейских забулдыги - братья Орловы. Они интересовали Пушкина, потому что это те, "жадною толпою стоящие у трона", это герои 1762 года. Положение их тогда было критическим. Или делать переворот или погибнуть. Все в долгах, денег на водку никто не дает, в кабаках их держат за пьяниц и буянов. Ну, в общем… положение то, что называется - революционная ситуация!"

"Вокруг Радищева тоже искали партию. Как это, революционер и вдруг без партии".

"Возникает народная организация. Вроде мафии. Она, конечно, демократическая по своей природе. Эти мафиози называют себя карбонариями. Такая массовая крестьянская организация… В общем, то, что называется партия".

О "естественном перевороте" Руссо: "Предположим, все люди стоят на головах. Им всем больно и неудобно, но они стоят… И тут приходит мудрец… И он произносит одну зажигательную речь: - Дураки, - говорит он, - вам же неудобно. И все точно поняли, что они дураки и сразу перевернулись с головы на ноги… Никто не станет кричать: "Нет! Я буду стоять на голове!" Или требовать постепенного перехода: "Вы привыкли стоять на головах, вот сначала давайте скорячимся!" Нет, переворот произойдет мгновенно… Это истина ясная как солнце. И уж вполне ясно, что не нужна никакая партия. Партия сторонников переворота с головы на ноги!"

"Знаете, один гимназист даже написал Л. Н. Толстому, что он, Толстой, живет кровью и потом крестьян. Какая, простите, кровь? Какой пот? Требовать, чтобы Толстой вложил свои капиталы в какую-то непонятную народную пользу. Это все бред какой-то собачий!"

"Михаил Бакунин даже гречневую кашу не мог есть без Абсолютного Духа".

"…похабство… - противостояние французскому жеманству, смелость прямой речи…"

"Просветители были действительно в значительной мере… кощунственными… Робеспьер и Вольтера считал недостойным, только Руссо подлинный друг народа, а остальные…- они аристократы и остроумцы. Те, кто острят, те, кто шутят, не могут быть друзьями народа. Друзья народа это те, кто проповедуют и призывают, ирония антинародна. И не случайно Парни со своими антирелигиозными поэмами должен был прятаться по чердакам, по чердакам при всех правительствах прятался и Маркиз де Сад, потому что как только он вылезал с чердака, он сейчас же попадал в тюрьму, а между тем это был сильный ум, и ум, конечно, просветительский. Таким образом, отношение к святыне было сложным…"

"Феофан Прокопович в царствование Анны Иоанновны пропил жемчуг со своей митрополии. Спорол и пропил".

Говоря о Табели о рангах, о женских правах, связанных с рангами их мужей: "Появилось и широко распространилось выражение "дама такого-то класса". По словам Юрмиха один изумленный иностранец говорил, что в Петербурге, на Седьмой линии Васильевского острова как-то вечером он "имел удовольствие любить даму XII класса".

"Духовные потребности женщин вполне удовлетворял церковный календарь. Вместо того чтобы читать книги - молились". "В моде была женщина крупная, толстая, дородная, она должна была есть много и с аппетитом. Портретисты той эпохи, как правило, резко прибавляли в весе портретируемой, подгоняя объект к идеалу по части толщины и дородности".

"…женские занятия ограничивались балами, танцами и кокетством. Вошло в моду иметь любовника, что сразу же стало общим правилом. Если у вас нет любовника - значит вы отстали от жизни!"

"Женщины, для того чтобы парики хорошо сидели, стриглись чуть ли не наголо. Поэтому все роскошные прически этого столетия <XVIII> - это обман. Они сделаны из чужих волос. Вообще, в моде той поры царствовала искусственность. Внешность нужно было изменять. Гулять по улице с собственным лицом было неприлично. В купеческом мире, например, идеалом красоты считались черные зубы. Поэтому купчихи, чтобы не ударить в грязь лицом, красили свои зубы в черный цвет. Так и ходили с черными зубами. Такая мода приводила к тому, что дамы полностью покрывали лицо толстым слоем белил и румян. В год уходило с полпуда косметики".

"Граф Ржевуский женился на пленной гречанке. Жена была, можно сказать, купленной за деньги рабыней. Но дочери были красоты неслыханной. Обе были коварны, склонны к предательству, авантюрам и преступлениям. Одна сестра соблазнила Бальзака, а вторая - Пушкина и Мицкевича. Каролина бросила своего мужа и вела в Одессе весьма скандальный образ жизни, <…> открыто сожительствовала с начальником южных военных поселений генералом Виттом, всячески афишируя этот разврат. Что не мешало ей быть тайным агентом. Тут еще присутствовал Пестель, который хотел жениться на старой деве - дочери Витта, чтобы получить военные поселения в свое распоряжение. Пушкин пережил подлинную страсть к этой женщине, шпионке и авантюристке".

О пушкинской эпохе, когда гомосексуальная связь воспринималась как что-то изысканное: "А женщины - это для кучеров!"