"Белу юбочку порвали", или символика белого цвета в свадебной частушке

Алексей Плуцер-Сарно

В русской традиционной свадьбе утром второго дня после венчания происходит обряд, который на человека постороннего может произвести жуткое впечатление. Гости скачут как безумные по двору, размахивая окровавленными простынями и выкрикивая всякие похабные непотребности. Главный текст этого дня свадьбы – всякие эротические частушки. Ни одна свадьба не обходиться без таких частушек: "Постель миленькой / Белоснежная. / С четвертинки она / С танет нежная". Но ничего пошлого и неприличного ни в этом обряде, ни в частушках нет. Все матерные слова здесь утрачивают вульгарный смысл, поскольку речь идет о ритуальном половом акте. Пространство свадебного обряда снимает непристойность восприятия этих слов. Напротив, сам мат здесь ритуален.

Пятна крови на белоснежной простыне – это идеальный символ девичьей чистоты и невинности, а сам обряд символически увековечивает это событие. Вообще, в частушках секс на белом – свадебный, законный: "Раз, раз — на матрас, / На перину белую! / Не вертись, е…а мать, / А то урода сделаю".

И именно "красное на белом" – знак женской непорочности. Так что представление о белом цвете исключительно как символе девичьей юности, чести и непорочной девственности, вообще как каком-то женском знаке - неверно. Гораздо чаще одинокий белый цвет – символ мужчины, символ жизни, символ бога, знак силы. Для свадьбы чрезвычайно важно, что к невесте мужчина может придти только в белом. Белая мужская одежда - магический гарант успешности процесса детопроизводства : "Я у мамки сын один - / Разодет , как господин: / Рубашка бела, как мука, / . .й стоит, как у быка!" Оплодотворять женщину можно только в белом, иначе потомство может родиться неполноценным. Точно также сеять семена можно только в белой рубахе. Белая одежда по народным поверьям защищает от дурного глаза, порчи. Белизна – непроходимая преграда для дьявольских козней. Не случайно именно в белых одеждах является Господь, богато наделенный мускулинными дарами. Впрочем, домовой тоже носит белую бороду и часто ходит в белой одежде. Белая борода - символ мужского колдовского могущества, знак доброго волшебника. Белая борода старика Хоттабыча – не случайность.

Но если белое платье невесты – это идеальный материал для нанесения кровавых символов девственности, то черный костюм жениха – символ "монашеского" поведения. Кстати, не полностью белая женская одежда – не годна для свадебного "письма" и означает греховную внебрачную любовь: "Ох, юбка моя, / Белая полоска, / Одного я родила, / И то - недоноска ". Но, несмотря на то, что частично белая юбка – постоянный знак греховной любви, сам эти частушки – исключительно свадебные. Утраченная "девственность" становится главной темы свадебных частушек: "Ах, юбка моя, / Снизу беленькая. / Семь парней со мною спали, / А я - целенькая!" Юбка белая только с одной стороны, лишенная "белизны" снаружи, просто грязная или темная одежда могут принести несчастье.

Итак, знаки женской чистоты – скорее красные, чем белые. Белоснежное платье должно быть осквернено, испачкано, оно – лишь материал для "письма". А нерукотворное письмо подразумевает абсолютную истинность. Писать кровью – идеально, кровь не лжет. Кровью расписываются, давая клятву. И пишут кровью всегда по белому. Красным по белому пишется любовь и клятва. Черным по белому – пишется истина. Белый объект – лишь абсолютно совершенный материал, порождающий идеальные знаки, материал, который должен быть поруган. Его значимость - в неограниченных возможностях изменения цвета, в способности принять в себя любые символы жизни и смерти. Письмо по белому – священно.

Простыни и бумаги заменили каменные скрижали не потому, что они удобнее. Просто они соответствуют божественному статусу писателя. Заповеди вырубаются в душах человеческих. Кстати, душа – белая. И человеческие грехи воспринимаются как черные письмена дьявола на этом белом материале. Этот черный цвет – знак несчастья. В свадебных частушках появление на белой одежде вместо красных пятен – черных, символизирует рухнувшие надежды на брак: "Я надела платье бело / И кефиру напилась, / Всю дорогу шла – п …ла , / Под конец – обо…лась ..." Дефекация здесь присутствует не ради сквернословия – это символ утраченных надежд, рухнувших иллюзий, символ любовного одиночества. Мутация белого в красный – символ семейного счастья, белого в черный – символ страдания: "Было бело - / Стало черно: / Родить в девках - / Не позорно".

Черт – всегда черный. Соответственно вторая антитеза белого – черный – материал не то, чтобы не годный, но это материал дьявольского письма. "Письма" в самом широком смысле, который одобрил бы разве что Деррида . И не случайно идеальные чернила для белой бумаги – черные и красные. Зеленые чернила – нонсенс. Ну, а фиолетовым пишут только функционеры и бюрократы.

Итак, смысл белого белья, белого платья и белой души в том, что на них видно божественные и дьявольские знаки, красное и черное. Забавно, что брачная постель в фольклоре имеет символические черты белизны вне зависимости от реального цвета брачного ложа: "На гумне лежит солома, / Яровая, белая, / Не рассказывай, солома, / Что с п …ой я делала". Понятно, что солома не бывает белая. Но символы важнее быта. Любой светлый цвет здесь становится белым, любой темный – черным. Но белый способен превращаться в черный. Белье пачкается, а душа отягощается грехами. Врочем , черное вновь должно стать белым. Для этого существует отпущение грехов и прачечная. Крестят – водой, причащают – кровью. Кровь – отбеливатель души.

Именно черный цвет – идеальный греховный объект для очищения, причащения, молитвы. Черное облачение монаха – это уже другой черный цвет, это покаянное признание своей греховности . В нем больше стремления к белому, нежели черноты дьявола. Получается, что в мире символов черных и белых цветов – по два. Один черный – как символ очищения и второй - как знак сатаны, цвет тьмы. Один белый – как идеальный объект для осквернения и поругания, как сосуд греха. И второй – как безукоризненный цвет Бога, цвет света. Мужская белая свадебная рубаха и женское белое платье – два противоположных белых цвета. Белизна первого – сама Значима, белизна второго – в ожидании Знака. Белизна как символ ("белое мужское") и белизна как провокатор символа ("белое женское") – неравноценны . Провокатор белизны ("белый женский") может утратить смысл, может превратиться в отсутствие цвета, в пустоту, в прозрачность, незаметную глазу, в свет. А свет может быть невидим символическому глазу, оно покорен разве что деструктурализму физики. Напротив, белый как знак ("белый мужской") может быть лишен чистой белизны как основы. Именно поэтому белый цвет делиться на "белый утраченный" и "белый возрожденный". В белом – смерть и рождение. Именно это противопоставление придает белому идеальную эротичность и любвеобильность.

Два белых цвета свадьбы спутать нельзя. Один из них должен быть осквернен, второй – вознесен. Белое оскверняемое, уничтожаемое - постельное белье. Грязное белье в частушках – неотделимо от секса: "Я иду - она стирает / Белу комбинацию. / Повалил ее в корыто, / Сделал «операцию»". Стираемое белье имеет статус "черного", еще не ставшего белым. Корыто здесь, без сомнения, тоже любовный символ, тесно связанный со свадебным ритуалом. Корыто – чистилище цвета, корыто - генератор белизны, купель девственности.

Но не только белое белье должно быть готовым к принятию ритуальных письмен тела. Белым должен быть и носовой платок. Кровь из носу – тоже символ. Символ труда, упорства, мужества. Кровь из носу обозначает предел возможностей мужчины. Выражение "кровь из носу!" подразумевает максимальную мобилизацию сил и возможностей. И эта кровь символизирует оргазм как высшую точку напряжения. Здесь мужской носовой платок становится дальним родственником фаты. Ну, а белое свадебное платье тоже недалеко ушло от своих родственников – простыни и бумаги. Но все они - и белый свет, и белое белье, и белое платье - в одиночку беспомощны. Они нуждаются в тьме, крови, грязи. Белый цвет становиться белым только после "письма".

Но есть еще белая душа, белое тело и белая девственная плева (а в фольклоре она именно белая). Душа – письменная принадлежность Господа, тело – область экспериментов Дьявола. Девственная плева – бумага для фаллоса ("е.ё т как пишет"). Любое нанесение символических знаков на этом "Белом" – должно быть ритуализировано . Нанесение тату на белом теле – греховней нанесения ран и увечий. Лишение девственности вне брака – хуже смерти. Этот второй "белый женский" - трагичен. И утрата белой одежды как символа тела – трагедия: "Мою милочку побили, / Харю поцарапали, / Белу юбочку порвали - / Мальчика состряпали". Здесь разрыв белой одежды – опять же знак утери девственности, символ сугубо телесный.

Белое тело у мужчины представлено белым гигантским "свадебным" фаллосом. Описание размеров этого органа в частушках – всегда связано с темой свадьбы. Это тоже часть ритуала. Неприличное существительное из трех букв здесь вообще утрачивает свое инвективное значение, поскольку соотноситься с "законным" любовным актом: "У нас в роще цветет / Белая крушина. / У миленка, у Андрея, / . .й на два аршина!" Ну, а белое дерево – всегда эротический символ, знак чуть ли не "детородный". Причем даже традиционная белая береза, которая в литературе - почти всегда женский символ, в фольклоре часто – мужской знак: "В саду белая береза / Н ад водой нагнулася . / Моя милая спросонок / С печки на.. нулася ". Здесь вода – эротический женский знак, а белый ствол березы приапичен до предела.

Женщина в фольклорном тексте всегда "белая". Это "бело тело", "белы груди" и "белые ляжки": "У девчоночек / Ляжки белые! / Их погладить можно, / Коли смелые!" Реальность цвета в фольклоре не актуальна. Мужчина в фольклоре может быть и черен, но только как символ греховной любви: "Лег на Семеновну, / Негр на белую, / Сунул ей чурку / С вою обгорелую!"

В народной культуре есть еще четыре белых символа. Это белый платок, белый дом, белый снег и белое животное.

Белый платок на голове – тоже эротический символ: "Ах ты, азбука Морзе: / Тире-тире-точка. / Посулила — не дала... / Белого платочка". Женский белый платок соотноситься с девственной плевой. Если "синенький платочек" вполне может быть "скромным", то белый – всегда эротичен.
Белый дом – послесвадебный. Свадебное и любовное жилище – всегда белое. Достаточно простого упоминания "белого дома", чтобы слушатель частушки понял, что речь идет о будущем браке: "В белом доме на балконе / Свежа рыба жарилась . / Я девчонку - за п …енку - / Она маме жалилась". Перед свадьбой или после свадьбы дом белят, он опять должен восстанавливать свою белизну: "Потолок в избе белил, / Милка купоросила. / Она так мне подмахнула - / К потолку подбросила!"

Белый снег тоже предельно эротизирован . Метафорически он сравнивается с периной, простыней, кроватью: "Ох, снег, снежок, / Белая метелица! / Нахватался м.. давошек - / Даже шерсть шевелится!" И наоборот, постель может сравниваться со снегом.
Белое животное – магическая примета. Она сулит скорую счастливую свадьбу: "У нас гуляют во дворе / Ч етыре белых гуся. / Сегодня, ладно, как-нибудь,/ А завтра – по.. уся !" Белый гусь, белый петух, белая бабочка, белая овца, белый голубь – предвестники счастья в народной магии.

Вполне закономерно, что даже политическое деление на "красных" и "белых" в частушках тоже приобрело глубокий эротический смысл: "Красных, белых - / Нет для Насти: / Тот е.. т , / Кто сам у власти". Женщина, символизирующая Россию, отдается по очереди и "белым" и "красным". Однако Красная Армия, которая "всех сильней", обретает фаллические черты. Красный флаг может метафорически соотносится с кровавой простыней свадебного ритуала. В анекдоте Петька вступает в интимные отношения с Анкой на полковом знамени, а наутро решает, что перед ним кровавая простыня.

Но белый цвет – это еще и цвет смерти. Смерть как и Господь, влачиться, облаченная в белый саван, по белу свету верхом на белом коне. Тут вспоминается и белый траур, и белый платок над избой, возвещающий о смерти. По народному поверью этим белым платком покойник вытирает слезы. В темной одежде нельзя не только сокрушать девственность, но и умирать. В темном вход в рай заказан. Не случайно, готовясь к смерти солдаты надевают белоснежные рубахи. Не случайно на Руси шили белые смертные рубахи и белый саван. Не случайно молодых девушек на севере хоронили в белом. Но все эти белоснежные похороны - были одновременно и свадьбой. Божественной свадьбой. Ведь и свадьба, и смерть – лишь переход в новый мир.
P . S . Купюры в матерных словах здесь – лишь дань сакральности белой бумаге, которая здесь являет собой третью ипостась белого – прозрачную, невидимую, незначимую пустоту.