Матерная частушка XX в.

Заветные частушки. Из собрания А. Д. Волкова. В 2 тт. Т. 1: Эротические частушки; т. 2: Политические частушки / Кулагина А. В. [сост., предисл., прим., словарь ругательств (в 1 т.)]. М.: Ладомир, 1999 [1]

Первый том включает в себя около десяти тысяч эротических частушек. Второй том - еще три с половиной тысячи политических. Это уникальнейшее собрание текстов данного жанра. К сожалению, А. Д. Волков в области собирания фольклора – не профессионал. Для него, бывшего крестьянина, рабочего, затем школьного преподавателя труда, собирание частушек было чем-то вроде хобби. Научной стороной дела он, естественно, не интересовался. Как следствие, ни точное время, ни конкретное место фиксации текста, ни данные об информантах им не записывались. Значительная часть текстов этого собрания была вообще просто переписана из тетрадок других непрофессиональных любителей частушек. Мало того, в порыве коллекционерского энтузиазма собиратель давал объявления о покупке частушек, прибавляя в свою коллекцию результаты спонтанного творчества малоимущих слоев населения (об этом А. Д. Волков поведал слушателям телеканала РТР 21 ноября 2000 года в 6:30 утра в программе "Семейные новости"). При этом сам же коллекционер настаивает на том, что он никоем образом не является и исполнителем частушек. Получается, что предлагаемые читателю тексты – это рукопись, не имеющая отчетливого культурного статуса. Очевидно, что мы имеем дело вообще не с фольклором в его устном бытовании или случаями научной фиксацией этих устных актов, а с текстами, может быть, относящимися к традиции рукописной анонимной обсценной литературы, именуемой иногда "барковианой", иногда "нецензурной", "непристойной", "непечатной", "потаенной", "скабрезной" или даже попросту "эротической" литературой [2]. Конечно, отсутствие научного подхода собирателя не лишает вовсе какой бы то ни было ценности данное собрание, оно лишает его статуса собрания "устных", фольклорных текстов. Но если специалист, готовящий книгу к печати, имеет дело со списком обсценных сочинений неопределенного статуса и происхождения, то это накладывает на него особую ответственность, ставит его в весьма сложное положение. Комментатору необходимо было изучить специфику собраний Л. М. Хлебникова, К. П. Филатова, И. И. Аксенова, В. Н. Чижикова, А. Чайкина, вошедших в собрание А. Д. Волкова. Нужно было попытаться уточнить применительно к каждой частушке традиционные для фольклористики данные, сопровождающие публикации подобных текстов. Безусловно необходимо было произвести анализ текстов, постараться выделить корпус "полуфольклорных" текстов. Необходимо было бы провести сопоставление текстов, с одной стороны, с научными собраниями частушек, а с другой стороны – с собраниями обсценной рукописной литературы. В особых пояснениях нуждаются тексты, на первый взгляд не имеющие прямого отношения к устной культуре. Как, например, акростих, опубликованный на стр. 348. Подобные тексты должны быть выделены в отдельный корпус "самодеятельных" частушек, "которые, используя форму народной песни, являются плодом индивидуального творчества и остаются вне фольклорного бытия" [i].

Необходимо было оговорить орфографические принципы публикации. В комментировании также нуждались особенности функционирования тех или иных частушек. Так, например, есть тексты, являющиеся составной частью свадебного ритуала, есть частушки, относящиеся к "посиделкам", "гуляньям" и "вечеркам", есть частушки "рекрутские", инициационные, есть небылицы, первертыши, нескладухи.

Кстати, комментатор утверждает поистине фантастическую вещь. Оказывается никаких принципов классификации частушек не существует: "При публикации был сохранен принятый собирателем принцип деления материала на типы… Понимая все несовершенство принципа подобного деления.., все же мы приняли его, поскольку… принципы безукоризненной систематизации и классификации частушек пока наукой не выработаны" [ii]. На самом деле их существует множество. И лучшая из них - классификация по рудиментам обрядовых "признаков". В самом деле, ведь тексты частушек были составной частью различных ритуалов и празднеств [iii]. Уже были попытки создать подобные классификации [iv]. Но даже отсутствие идеальных принципов классификации – не повод для полного отказа от систематизации материала в научном издании. Собиратель же использовал тематический рубрикатор, годный при его черновой работе с материалом, но не годный к публикации. Так, например, он выделял разделы: "дядя", "засери", "продукты", "пьянь", "частушки", "ежедневник", "сексуальные извращенцы", "политпросекс", "споры" и т. п. Понятно, что подобный рубрикатор крайне разнороден, местами он носит откровенно шутливый характер и никак не претендует на наличие каких бы то ни было принципов упорядоченности материла.

Из сотен имен собственных в комментарии определяется только один Лука Мудищев. Да и в этом единственном случае, к сожалению, комментатор ошибается. Иван Барков жил в 18 веке и не мог быть автором "Луки Мудищева", появившегося спустя сто лет.

            Русские эротические частушки, содержащие обсценную лексику, не столько непристойны, сколько  ритуальны. Составитель же, напротив, считает, что среди частушек "есть и убогие, откровенно похабные" [v]. И вообще, подобные частушки, по мнению составителя, "не были свойственны нашему народу" [vi], они представляют собой исключительно "результат влияния средств массовой информации (особенно телевидения). В эстетическом отношении подобные частушки, как правило, низкопробны и убоги" [vii]. Видимо, в представлении составителя "народ" – носитель "святости", а "телевидение" – "сосуд греха". Как следствие подобных квазиидеологических классификаций подобные "греховные" частушки оказались объединенными в разделе "сексуальные извращения" [viii]. Забавно, что составитель идет еще дальше и вообще не склонен рассматривать те частушки, которые ей субъективно не нравятся, в качестве фольклора: "это безвкусные поделки, никакого отношения к фольклору не имеющие" [ix].  Составитель считает, что фольклорные тексты, в которых встречается обсценная лексика, "нарушают морально-этические нормы нашего народа, связанные с древними традициями табуирования ряда слов (означающий телесный низ и физиологические отправления)" [x].

            Складывается парадоксальная ситуация. Получается, что составитель и собиратель невольно создают похабно-непристойный ореол у текстов, которым это свойственно в незначительной степени. Комментирование достаточно "невинных" ритуальных подтекстов подменяется указаниями на "похабность", попытки интерпретации заменяются попыткой вытеснения текстов вообще за рамки фольклора, то есть удаления их из поля зрения исследователя. В этом смысле научное издание составитель превращает чуть ли не в антинаучное.

Применительно к комментариям данного собрания частушек можно смело утверждать, что не было сделано НИЧЕГО. Вводя впервые в научный оборот 10 тысяч сложнейших эротических текстов, составитель предлагает нам комментарий, который состоит из 9 коротеньких пунктов [xi]. Комментарием это назвать нельзя. При этом комментатору не нужно было начинать работу "с нуля". Ведь уже издано несколько сотен научных сборников частушек, начиная с коллекции Д. К. Зеленина [xii]. Возникает вопрос: почему ученый отказался от создания комментария. Профессор А. В. Кулагина утверждает вещь поистине невероятную. Она заявляет, что "смысл большинства частушек очевиден, поэтому, как правило, они особым образом не комментируются" [xiii].

Завершает этот удивительный "научный аппарат" "Словарь ругательств". Но состоит этот "словарь" почему-то из одной единственной странички текста [xiv]. Почему из огромного количества обсценных лексем автор выбрал только двадцать четыре, остается только догадываться [xv]. Грамматический материал в этом словаре полностью отсутствует. Между тем, целый ряд обсценных лексем, отсутствующих в данном "словарике" явно нуждается в комментировании. В современном просторечии, к примеру, слово "выблядок" имеет значение, которое приблизительно можно передать словосочетанием "неприятный человек". Используется это слово исключительно в качестве грубой инвективы. Между тем, в частушках оно используется в ныне малоупотребительном значении, не имеющем прямого отношения к ругательствам, а лишь определяющем социальный статус ребенка, рожденного вне брака: "У Семеновны / Пизда чешется, / А родит выблядка – / Впору вешаться" (№317, с. 362). Не будем утомлять читателя примерами. Понятно, что "словарем" это приложение назвать нельзя.

Принципы подачи обсценных текстов в издании профессора А. В. Кулагиной ничем не отличаются от принципов, использовавшихся переписчиками порнолитературы прошлых веков. Ничего научного здесь нет. Но появилось громкое имя "профессора" на обложке. Так спискам псевдобарковианы современная филология пытается придать статус научного текста. Поразительный факт, но современная филологическая наука оказалась как бы вовлеченной в процесс порождения и распростанения массовой порнографической литературы, стала в определенном смысле ее частью. Но и этот процесс вполне традиционен. Вспомним название рукописи матерного словаря, обнаруженного нами в ОР РНБ [3]. Это самый ранний из известных нам обсценных словарей: "Словарь Еблематико-энциклопедический татарских матерных слов и фраз, вошедших по необходимости в русский язык и употребляемых во всех слоях общества, составили известные профессора. Г.......ъ Б.....ъ". Конечно, этот словарь составлял вовсе не "Г......ъ Б.....ъ", то есть "Господинъ Барковъ". Но нас в данном случае интересуют "Известные профессора", которые были вставлены автором-переписчиком также для усиления авторитетности текста. Анонимность, вариативность и ряд других специфических особенностей, свойственных рукописной традиции, типологически сближают этот список с фольклором. Упоминания всех этих "профессоров" – лишь "фольлорный" прием. Получается, что современный филолог тоже может пользоваться подобными приемами при подготовке порнографических сочинений к печати.

До 1990-ых гг. списки обсценной литературы распространялись анонимно, переписчики не ставили своего имени под текстами, которые они добавили сами. В конце ХХ века и переписчики, и составители, и авторы, и издатели начали ставить свои подписи под этими собраниями. Литературная порнография приобрела все права "книжности". Теперь она свободно разгуливает по полкам библиотек и книжных магазинов.

Малограмотные рукописи А. Д. Волкова сдаются в печать под видом научного издания безо всякого комментирования, безо всякой научной подговтки. Статус "примитивности", "простоты", "низкопробности" объекта исследования позволил "известным профессорам" воспринимать объект описания как "не-текст". И, как следствие полностью отказаться от текстологической работы.

Фольклор и поструктурализм

Столь многообещающе начатая в 1992 году издательством "Ладомир" серия "Русская потаенная литература" пережила в первой половине 1990-ых годов свои лучшие времена. Как видим на примере "Заветных частушек" сейчас эта серия постепенно перестает быть научной и начинает терять свой авторитет. Десять лет назад можно было с минимальным затратами нахрапом издать в общем-то неплохо подобранные и составленные тексты, дающие массовому читателю возможность ознакомиться с малоизвестными материалами. Подобные издания были необходимы. Сейчас, как нам кажется, пришло время вернуться к жестким традиционным текстологически выверенным изданиям. Не случайно в целом ряде издательств вновь начали выходить вполне академически подготовленные книги. Чего стоят только новые полные собрания Блока, Жуковского и Гумилева. Что касается русского фольклора, то гораздо более фундаментальными, нежели последние тома "Русской потаенной литературы" выглядят серии "Фольклорные сокровища Московской земли" издательства "Наследие", "Библиотека русского фольклора" издательства "Русская книга", издания "Государственного республиканского центра русского фольклора", блестящая серия "Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего востока", подготовленная Сибирским отделением РАН и выходящая в новосибирском отделении издательства "Наука". Наконец, в петербургском отделении "Науки" продолжает выходить подготовленная  в ИРЛИ  уникальная серия "Русский фольклор", по-прежнему занимающая одно из первых мест по уровню научной подготовки материалов. Жаль, что эти уважаемые издания из идеологических вненаучных соображений по-прежнему остаются закрытыми для целого ряда важнейших публикаций.

В то же время тексты, которые публикуются почти во всех изданиях демонтстрируют одну очень важную особенность восприятия понятия "фольклор" современным исследователем. В качестве фольклорного рассматривается, как правило, некий уже зафиксированный, письменный текст (чаще рукописный), который сам хранит о себе информацию, что он "на самом деле" вовсе не письменный, а "устный" и был записан когда-то там с чьего-то там голоса. Однако при детальном рассмотрении во многих случаях выясняется, что данный конкретный текст является копией другого рукописного текста, который, в свою очередь, якобы является записью устного прототекста. При дальнейшем вскрывании этой матрешки выяснятеся, что и все предшествующие ему тексты тоже оказываются рукописными, но всегда у их истоков стоит воспоминание о некоем устном "первотексте", который, чаще всего является "мифологизированным". Так в книге "Русский школьный фольклор" (От "вызываний Пиковой дамы до семейных рассказов / А. Ф. Белоусов [сост.]. М.: Ладомир, 1998) публикуются надписи, нанесенные на партах или стенах. В свою очередь эти надписи оказываются цитатами, к примеру, из сборников песен. Там же публикуются девичьи любовные рассказы, которые оказываются рукописными. То же касается альбомов детских колоний, граффити и т. д. В "Русском эротическом фольклоре" (Песни. Обряды и обрядовый фольклор. Народный театр. Заговоры. Загадки. Частушки / А. Л. Топорков [сост., ред.]. М.: Ладомир, 1995) мы обнаруживаем фрагменты песенных сборников XVIII века, записи песен XIX века, заговоры из рукописных массовых сборников и многие другие материалы явно рукописного происхождения. В книге "Секс и эротика в русской традиционной культуре (А. Л. Топорков [сост.]. М.: Ладомир, 1996) среди русского традицонного фольклора очутились цитаты из Дитера Болена (стр. 464), фрагменты авторского текста группы "Мальчишник" (стр. 465). Все указаные издания тоже остносятся к серии "Русская потаенная литература" издательства "Ладомир". Подобные примеры можно было бы легко умножить. Насколько все эти тексты эксплицируют некую идеальную русскую народную устность – вопрос дискуссионный, однако во всех этих издания он не обсуждается.

Значительная часть того, что в современной культуре публикуется под видом фольклора в лучшем случае оказывается переводом устных текстов на языки письменной культуры. Открыв любой сборник фольклора, вы обнаружите там тщательно подправленные вполне олитературенные тексты, построенные из красивых полных законченных двусоставных предложений, с плавным началом и концом. Перед нами не "устность", а процесс переструктурирования "устности". Постструктуралисткий интерес к периферийным маргинальным областям культуры, к "не-текстам", к "полутекстам" обернулся их упорядочиванием, переписыванием, олитературниванием, превратился в грандиозную их перестройку.