Константин Кузьминский. Пермский диван*

/югосеверовосток/

 

* иначе именуемый “Петербургский текст”,

см. прим. P.S.

 

(книга стихов и/или поэм)

 

Памяти СССР

 

Издательство

“ФТОРОПЯхЪ и КОйекакЪ”

к 2000 г.

LordVille

С.-А.СШ

 

братьям по братине –

хвостику и анри

(и св. стефану зырянскому...)

 

и всем (почти) поэтам антологии кальпиди

 

Эпиграфы:

 

“Камчатка – новый наш Кавказ.”

(Кушнер, цитатой у Охапкина)

 

“степь ты полустепь полупустыня

все в тебе смешались времена”

(анри волохонский / а.хвостенко – л.н.гумилеву,

“прощание со степью”)

 

“жёлтый ветер маньчжурский

говорящий высоко

о евреях и русских

закопанных в сопку”

(и.б., “песенка о феде добровольском”

/или вальс “на сопках маньчжурии”?/, 1959)

 

“закат в сотый раз алел

клубились туманом сопки

кустами рогов олень

бодал багровое солнце”

(ккк, “тайга”, писано там же, 1960, неопубл.)

 

“Я не знал этой темы еврейской, я оленей пас, я так, своим умом дошел: почему они везде?”

(А.Буйлов, из выступления на VI пленуме правления СП РСФСР, “Ленинградский литератор”, №5, 20 декабря 1989, стр. 1)

 

“восток и запад. запад и восток

где западня для запада таится

раскосые <какие-то там*> лица

а в голосах журчание свисток”

(автор, “хотэль цум тюркен”, узел 3-й, 1975,

вена; неопубл., <* забыто. найдено: “египетские”>.)

 

“... сипит алданский ветерок

и магаданский трипперок ...”

/автор, “секретарю крайкома магадана, ольге”,

февраль 1990, неоконч. и неопубл./

 

“На Чукотском полуострове в бухте Эмма

на мысе Пузино... обнаружен круглый медный знак...”

(“Чей он – остров Врангеля?”, “Огонек”, 1925 г.)

 

“В деревне Курва недалеко от Пелечуко...”

(Полковник Фоссет)

 

“... в конце концов, нас интересует не только драма, но и география.”

(Луи Жаколио, “Похитители брильянтов”, М., “Детгиз”, 1957, стр. 264)

 

... Всё нижеописанное сочленено, вдохновлено, пересказано, смонтировано и изложено в поэтической форме –

по материалам и мотивам:

С.Крашенинникова, А.Пушкина, Ю.Рытхеу, Т.Семушкина, А.Коптяевой, В.Шишкова, Вс.Иванова, П.Лукницкого, Г.Тушкана, Вахтанга Ананяна, Н.Задорнова, акад. Обручева, Богораз-Тана, В.Березовского, iеромонаха Iоакинфа Бичурина, И.Ефремова, Н.Федорова, сказов Бажова, Б.Шергина, М.И.Шевердина, неизвестного автора “Чонары”, В.Португалова, Гарина-Михайловского, В.Арсеньева, Ю.Шесталова, В.Сафонова, С.Байгушева, А.Буйлова, Пржевальского, В.Лидина, И.Сельвинского, Л.Платова, А.Платонова (“Такыр”), П.Васильева (“Соляной бунт”), Пильняка, Сапорова, непомнимого автора “Сказания о Синегорке”, Волкова-Ланнита, Папанина, Л.Гумилева, В.Яна /Янчевецкого/, забытого мною автора “Повести о Геннадии Невельском”, С.Злобина, Паустовского, П.Сахарова (1928), Г.Гайдовского, С.Колбасьева (1928), Е.Терник, М.Лоскутова, В.Познякова, Н.Костарева (“злого гения семьи Мандельштам” – по Н.Мандельштам), Скальда (1928), В.Левашова, Вл.Парнэт, С.Полесьева и З.Румер, Улуро Адо (“из семейства Куриловых”), Г.Айги, В.Санги, К.Ликстанова, А.Глобы, Бенджамена Левина, Артёма Весёлого, Альберта Воняева, А.А.Ахматовой (за чужие переводы корейской лирики), А.Клещенко, А.Гитовича, Г.Горбовского, и мн., мн. др...

 

Автор являлся лишь посредником и проводником, присовокупив к цитируемому, рассказываемому и перелагаемому собственный опыт и, несомненно, собственный же вкус.

 

Предуведомление: “Пермский диван” –

название книжки сочинено (сочленено) совместно с Ю.Милославским

/5 января 1996/

 

Эпиграф №1, уже “не актуальный” (см. “Послезловие”, в конце):

 

http://vestnik.rsuh.ru/40/vk40.htm

ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА

 

ФОНД “ЮРЯТИН” (Пермь)

ПРОГРАММА ДЕЙСТВИЙ

Идеология

Замысел фонда выражен его названием. Как любой город с историей, Пермь не только административная единица, но и сложное явление культуры России со своим смыслом и судьбой. Преобразив Пермь в Юрятин на страницах “Доктора Живаго”, Борис Пастернак внёс в жизнь нашего города новый смысл. Благодаря роману в сознании миллионов читателей Пермь существует теперь и как Юрятин. ...

В серии “Водолей” мы издаем книги поэтов русского зарубежья. Это совместный проект фонда “Юрятин” и Института современной русской культуры (Лос-Анджелес). Изданы книги А.Волохонского (Германия), А.Очеретянского (США), Е.Мнацакановой (Австрия), И.Близнецовой (США). Каждая из них стала первым изданием автора в России.

“Водолей” служит развитию культурных контактов Перми, способствует утверждению ее авторитета в культурном мире России. Готовится к изданию: Выпуск 5: Константин Кузьминский. “Пермский диван”. Константин Кузьминский – одна из самых колоритных фигур русского поэтического зарубежья. Его подвижническая работа над монументальным 9-томным изданием “Антология новейшей русской поэзии у Голубой Лагуны” неоценима. Творчество Кузьминского не бесспорно, но без знакомства с ним представление о современной русской культуре будет неполным.

 

Фонд “Юрятин” приглашает к сотрудничеству. Наш адрес: 614600 Пермь, ГСП, ул. Букирева, 15, Пермский университет, корпус 5, к.111, фонд “Юрятин”. Тел: (3422) 39-66-21 E-male: VVA@uryatin.perm.su

 

Так и осталось, “неполным”.

Что пермяков, похоже, мало волнует.

 

/2 февраля 2002/

 

P.S.:

“Прочитав местный толстый журнал “Уральская новь”, потрясённый столичный эстет <.....> Кузьминский написал в “Коммерсанте”, что “Уральская новь” оставляет ощущение какого-то “совершенно оригинального культурного среза, экзотического и захватывающе чуждого. Как если б столичным литераторам организовали тур к бушменам в Австралию.”

(Василий Бочков, “Старший брат Челябинск на фоне Екатеринбурга”, “Уральская парадигма. Журнал для новых умных”, Выпуск № 1, апрель 2000)

 

“... лучший в России форшмак готовят в маленьком пермском кафе “Семь сорок”...”

(Полина Альтерман, Елена Калужская, “Сравнительный анализ форшмака”, “МН”, №11, 13-19 марта 2001, стр. 24)

 

ЕРМАК

 

“... а в магазинах Мангазеи

где много всякого дерма

одни кричат: “Яман!”, глазея

другие попросту: “Ермак.” ...

 

но учуял кучум чум

эти стрелы летят страх

от кочевий скача чукч

не оставит Аллахъ стяг

 

в дельте дохнет ленок мор

пахнет потом слепых кляч

словно кречет выклевал мозг

и во рту мертвеца кляп

 

а ермак надевает сталь

добывают в перми соль

оставляя в огне степь

на восток истукан шёл

 

строганина цынга мраз

но цыганский летит конь

разбивая о грудь мрак

высекая ноздрёй огнь (*)

 

словно север уныл сед

о кресало огниво ткни

непокорных мечом сек

под ударами пик ник

 

на кольчуге ржавеет кровь

на коне словно лях лих

и играет рыжая бровь

опаляя кожаный лик

 

* * *

 

ермак впереди урал

не тони тяни тони

Великий Хурал умирал

у хана куюк отняв

 

куланы кричат в степи

ступай и ступу толки

заправлен харч толокном

песком толчёным пестом /перстом?/

 

но перстень польсти зырян

там зыркает кочет чкни

чеканным кольцом заря

чепрак и в пене очкур

 

и падает в мрак ермак

моргает комарья топь

цехин положи в карман

а жид наживёт потом

 

кольчуга чугунный шар

на шлеме салат /султан/

и крутит тебя шайтан

в солёной степи с утра

 

ржавеет в ножнах булат

упившийся кровью орда /одра/

но плечи твои болят

удел Государев дар

 

* * *

 

скачет не кречет кочет

надо почать кочан

печень а крови хочет

на острие копья

 

ворон кусает очи

чага гагачий пух

взор простирая орлий

видит кагана пуп

 

юрта у рта торопко

точит кузнец топор

ворон пирует на трупах

перья репей топыря

 

скачет кучум к кочевью

весел ухмылка волчья

тихо пируют черви

жирное тело влача

 

голая юрта орала

плакала: ай-ханум!

на берегу урала

чукча поставил чум

 

* * *

 

мангазея главней ганзы

на зырянах висит ясак

думный дьяк почесал гузно

а казак заказал тесак

 

пропадает тесовый гроб

в тесноте не в обиде ермак

огибая сосновый бор

поступает в казну ясак

 

отбивает кочи кучум

рыбий зуб зырян заточив

и собаки рычат учуяв

конский запах затон в ночи

 

и резвится в реке осётр

осердясь табанит казак

ибо нож у него остёр

а табак у него кизяк

 

и гуляет степью табун

на конине жиреет калмык

на просторе трубит тарпан

собирает ханум калым

 

а в москве колокольный звон

прячет дьяк соболя в подклеть

чёрный ворон летит на зов

соколиные очи клевать

 

/Санкт-Петербург, 1971 год/

 

(*) См., как ни странно, у М.В.Ломоносова:

“Отъ Встока скачетъ по сту верстъ,

Пуская искры, конь ноздрями.”

(Ломоносов, “Ода на взятие Хотина”)

 

СТРЕЛЬЧИХИ МОСКВОРЕЦКИЕ

 

М.Ф. и М.З.-О.

 

Праскудия с Меропой

поймали Голендуху

и вздели кверху жопой

лупя её по брюху

 

Амелфа с Пестимеей

Анфиса и Улита

к Меропе страсть имея

снимают деловито

 

исподнее с последней

и мнут нагие груди

а Василиса бедной

на жопу пятки крутит

 

играет Нимфодора

косой длиной до оной

а Секлетея споро

её ласкает лоно

 

пихает Амфипепла

Дарёнке в чрево пфимфу

её нагое тело

не выделяет лимфу

 

Сисела смело села

на рогача дубину

во тьме белеет тело

и изгибает спину

 

Марфуша Лушу душит

в объятьях а Параша

исподницу им сушит

в промежности пошаря

 

мелькают их ошарья

колышутся их лона

бежит за Дарьей Марья

и щупает влюблённо

 

плодущи как зайчихи

без мужа жить доколе

московские стрельчихи

садились на дреколье

 

и декольте до самой

чего назвать не можно

покрыто волосами

и влажно и тревожно

 

гряди ко мне Меропа

открой свои колени

твоя нагая жопа

достойна сожаленья

 

2.

 

сексуальный процесс на Руси

на турусах колёсах трусит

и Меропа снимает трусы

и Европа узря голосит

 

повернувшись лицом на восход

а на запад зиянием раком

или гнётся она колоском

или дико топорщится ликом

 

потому на Руси караси

расплодились в прудах без разбору

что полощет Меропа трусы

или сушит потом на заборах

 

мерин тихой ступая стопой

и обутым копытом играя

отправляется на водопой

там где блещет Меропы икра

 

или выкинув плод двухголовый

что Полкан-богатырь наградил

зарыдает Фефела коровой

и развяжет платок на груди

 

и арбузные грузные груди

и сурмою чернёный лобок

Аграфеною битой посуды

это в лоно утёк колобок

 

не поможет ни дедка ни бабка

до чахотки тебя изнурив

колобка волосатая лапка

так щекочет тебя изнутри

 

3.

 

“кал как кол торчал в снегу” (г.г.)

отбиваясь на бегу

от сорок и от собак

и мелькало сорок срак

 

шуба в сорок соболей

на купчихе на Анфисе

башня кренится как в Пизе

в лоне клычет соловей

 

ах соловушка головушка

лебедёнок белый мой

всё мякинушка половушка

на глазу твоём бельмом

 

ты вельми велик

естеством своим

сядем с тобой в ялик

что на Яузе стоит

 

а на вдовьи кляузы

на ярыжье дело

съединимся склеимся

во едино тело

 

а девицы тулово

покрывает мох

горячо как олово

влупит милый мой

 

вдует засадит

до самой души

вдовы в посаде

ах хороши

 

4.

 

ночью на Лобное тихо крадётся

тащит вместимый холщовый мешок

конь холощёный ржаньем зайдётся

нету ни яиц уже ни кишок

 

шастают словно зайчихи стрельчихи

между дворов с топором по ночам

бабы не спят и детишек стращают

стража стоит у хором заезжего паныча

 

рубят кромсают сопревшие члены

словно у филина очи горят

и не спасут ни запоры ни стены

вызнают тихой повадкой хоря

 

панские ядра в мешочке холщовом

словно бубенчики тихо звенят

ржёт Радзивилл жеребцом холощёным

вьётся стрельчиха словно змея

 

а по утрам под вдовьим окошком

мухи мясные запах и зуд

злые и тощие дикие кошки

с голодным урчаньем что-то грызут (*)

 

5.

 

прощай моя Амфилина

прощай моя Секлетея

залитое лимфой лоно

я от тебя сокрою

 

старица Нимфодора

жонок спаси от позора

 

/24 декабря 1980/

 

* реминисценция из “Папарупиады” (сообщ. Б.Пашкевичем):

“... а утром, стоя у окошек

кормила двух ангорских кошек

тем самым, что не без причин

считают признаком мужчин”

(устное, конец 50-х)

 

ЛИВОНСКАЯ ВОЙНА В СЕМИ ЧАСТЯХ

ПО К.БАДИГИНУ

 

to titunik

 

– Иных в смоле и сере жгут,

Других на рожнах там пекут,

Сиим вздевают раскаленный

Шелом на головы склоненны,

Иных в клокочущей воде

Варят,

А также, руки всадив в кашу, варят

И мясо срезав, кости обнаженны

Ломают,

Также, растворивши рты, льют олово кипящее во те,

Иным вздевают латы раскаленны

На тело голое,

Иным – тупым ножом кромсают ухо,

Иным вгоняют кол сосновый в брюхо,

Клещами рвут язык,

Копают шилом глаз,

Раскрывши рот, расшатывают зубы

И режут нос и губы,

Сдирают кожу с пят и до главы,

Пронзают стрелами привязанного к тыну,

Иного зашивают заживо в скотину,

Секут мечами пальцы для забавы,

Иным придумывают худшие отравы –

 

так рек монах, склонясь на посох клобуком

и змея ужаса прижавши каблуком.

 

2.

 

Стояли молча шведы, угры

Им не по нраву эти игры

Король сидел в своей темнице

Играли в небе красные зарницы

Гром грянул в кирхе

Крики

Рухнул свод

На паперти роптал народ

 

В посольстве московитов тяжко

Посол чесал кохтями тучну ляжку

Опричник Влас с базара нес конину

В дни голода сменившую свинину

Дьяк Дуров вшей давил на соболях

Писец перо обмакивал в соплях

 

Риксдак послу ответа не дал

Посол втору неделю не обедал

 

3.

 

Ответа ждал Иван

Клок рыжей бороды жевал

Царица Темрюкова Марья

Убога телом и чернява харей

В шальварах турских с голым животом

Змией шипела в уши мужа

Поскольку малограмотный Малюта

Чего-то в царской грамоте напутал

И вышел на проверку полный пшик

Царевич Салтынкул чесал шишак

Грыз пряник Вяземский

А Федоров печатал

Бояр сажали на колы по чину

Опричники

И скалился светло

Собачий череп

У седла

С метлой

 

4.

 

Молчали все

Молчали горы, веси

Виясь, носились в небе ведьмы, беси

Царила мгла

На Ревель шли полки

Трещали кушаки и шишаки

Вздымались кунтуши, подбиты мехом

Ложились казаки, побиты ляхом

Везли Царь-пушку

Колокол немел

Сквозь треск пищалей взмыли тучи стрел

 

В Коломенском бродила межедворка

Подъячий пил сивуху из опорка

Парила ночь

Над ней парил орел

И испускал зловоние хорек

 

5

 

Пах калом снег

Царь на глазах косел

Царь на крыльцо высокое осел

И молвил:

“За грехи твои, Малюта

Позволь облобызать тебя, как брата”

 

6.

 

А за столом мальвазию лия

Сидела угров дружная семья

 

7.

 

Конецъ

 

Сей текст написан в ночь с 7 на 8 ноября года 1979 отъ

Рождества Христова в стольном городе Остине

Техасской губернии Русской Америки

и подлежит переводу

на местный

язык.

 

МЕЖ БЛАТ И СЕВЕРНОЙ ПАЛЬМИРЫ

НАСТРАИВАЛИ ВЕПСЫ ЛИРЫ

 

Наташе Князевой

 

1

 

евдошка умбра лежебока

бобошка пецек собача

лоншак лапша касарик корех

цукленок щука огурча

сниток травянка чугурайка

голыш тростянка шапари

кунжа сурежа очегака

шумти лодыга сипури

пштука сасима сыча голо

умряй ледовчка аранья

тумиш паслончик анасоло

белук красичка спорынья

крапса тисянчик евротыжка

евражка евдокея волвь

тундюк касимово... отрыжка

солёных азиатов слов

 

2

 

чудь чуть-чуть припрела

вепсы псы ижорья

и чухне припёрло

помирать с подворья

возле башен Нарвы

баск кулак Копорья

ладожские нерпы

похарчали корюшку

курву злую рыбу

кровососку смелта

барин едет в Ригу

барина всё нету

 

3

 

холм и на нём мох

пыж и на нём чиж

скажет слепец: ох

скажет купец: ишь

в городе гладь и тишь

вече играет в чёт

рушит крупу мышь

уж ручейком течёт

пёс же смердящ и тощ

влажно грызёт кость

строен как ранний хвощ

важно грядёт гость

 

4

 

о ладога дид ладо

онежская вода

и входит без доклада

в залив река нева

объяв котельный остров

и льда лишась оков

она качает остов

прибрежных мертвяков

чухна сбивает масло

удобрив огород

мадам играет в касло

уздой(?) наоборот

 

5

 

голубика гоноболь

отчего такая боль

отчего в такую рань

учинили девы брань

отчего крутя хвостом

преет тело под мостом

отчего вдова свежа

ест наважину с ножа

оттого что город псков

был построен из песков

оттого что город ям

состоит из долгих ям

 

6

 

львы и барсы взбодритесь ристая

и говяду возьмите во рты

это снежная баба растаяв

напустила две лужи воды

это конь кровопивец караков

он пустился в ужасный галоп

это ладога кормит раков

мертвечиной лишённой голов

и ныряет пугливая нерпа

курва-корюшка трупы сосёт

барин лечит в висбадене нервы

а мадам карамельку сосёт

 

7

 

срыв предместные укрепления

он взошёл по брусчатке в град

и дома сжёг для утепления

проводя первомайский парад

павел павел ну что ты оставил

остров мальту мундир и ликёр

и за тёмными досками ставен

гасит сальные свечи лакей

голубей на заречной заставе

голубей голубей голубей

 

/24 декабря 1980/

 

PS. См. далее “Н.К. И ДОЛГИЕ СОРОКОВИНЫ

по сорок лет назад и никогда”,

писанное 18 лет спустя...

 

ГОВОРОВО

 

алику гиневскому

 

“рога трубят

но их отрубят

на отруби переведут”

(“охота на кабанов”,

из ненаписанного)

 

1.

 

пропел петух в деревне говорово

охотники яичницу едят

мычит в сарае мёртвая корова

и репродуктор музыку даёт

 

доярка иванова на распутье

на клубе снова знамя ильича

союз советских и иных республик

встречает утро криками грача

 

в торфянике где поворот на сланцы

залёг не лёжку стреляный кабан

и посещают местные <стрельцы>

в кустарнике устроенный кабак

 

бескормица основа пчеловодства

навоз на поле вынеся совком

поскольку вновь подорожала водка

на местной базе создан был совхоз

 

но браконьеры дробом и силками

насилу малых деток прокормить

гремит в лесу и эхо не стихает

 

а позади не дремлет прокурор

 

2.

 

суставом пальца – по лицу отдача

на лето дача на зиму тюрьма

стоят шеренгой мёртвые дома

и судомойки в заручье судачат

 

двустволка безбалансовый бухгалтер

буханка хлеба цепенеет лес

и без осечки для соседних сёл

дуплетом бил нейлоновый бюстгальтер

 

не лось не рысь куриное яйцо

и кабана весомые шулята

в хлеву пищат весёлые цыплята

которым инкубатор был отцом

 

говяжая тушонка вздорожала

и в райпотребсоюзе нет дрожжей

в продаже витаминное драже

и пчёлы нарождаются без жала

 

а тут кабан полпуда сала в ём

и ижевка жаканами собачит

трубят рога и слышен лай собачий

 

и сельский оживает окоём

 

3.

 

на танцах в сланцах пьяный массовик

играет на пластмассовой гребёнке

и капает в подставленный графинчик

в подвалах клуба скрытый змеевик

 

закуска заготовлена в лесу

ручные лоси бродят по опушке

в столбово бьют по воробьям из пушки

и в лужах отражается салют

 

харчает рябчик спелую рябину

тетерева сидят на деревах

и варится ушица в деревнях

и чейгины бесчинствуют в рамбове

 

в картошку забирается кабан

последний хряк – и хрюк его не слышен

в колхозе нету ни одной несушки

а в магазин не завезён табак

 

на печках тихо варится барда

бурда и первачом увы не пахнет

и осеняет города и пашни

шахной пятиконечная звезда

 

4.

 

... он ел кошатину и лягушатину

и предпочтенье отдавал бобрам

но быв ударен по хребту багром

жевал теперь почти одни лишайники

 

не волк а так задумчивый алкаш

он выл ночами около погоста

скучал и всяких шорохов пугался

и мертвечину по лесу искал

 

а в заручье замучены ручьи

торговый центр и торфоразработки

и участковый будучи разбойник

с двустволкой рыскал аки тать в нощи

 

заряженной не дробом а пером

он опера в помощники надыбал

оставил пост и сам пошёл на дело

на вепря с долотом и топором

 

из лесу вышел на дорогу волк

двустволка рявкнула и тихо лёг лохматый

узнав что на волков теперь лимиты

охотник его в чащу уволок

 

5.

 

мы ехали из сланцев в кингисепп

сипел мотор икаруса натужно

поскольку было холодно снаружи

мы приняли заране грамм по сто

 

охотник тщетно с сукой на разбой

в наморднике собака озверела

мой путь тернистый тускло озаряла

бутылка виски с импортной резьбой

 

две бабы мешковатые с мешком

в замшелых валенках и с запахом подмышек

старик который был слегка подвыпивши

давился кашлем может быть смешком

 

опричье или веймарн край чухны

из валунов изваянные стены

запустошье разрушенные стогны

старуха поправляла свой чулок

 

завод за редким ельником дымил

кричали птицы глухо и тревожно

заросшие окопы и траншеи

 

мы ехали куда-нибудь домой

 

[1973]

 

– вынужденное отступление в наше время,

по присылке мне современных творений

ижорской землицы – кратким резюме-рецензией.

 

Автор

 

КОЛПИЦА, АЛЬ МАНАХ

/краткий рез./

 

с.с.

 

колпино обхезано

в колпино – абхазия

грезит ирокезами

или госзаказами

 

запорiжьской мовою

нестеровскiмь вовою

и поют повывывая

унд пардон позёвывая

 

в диком поле колпина

тьма пиитов, толпина

только память колина

в колпице утоплена...

 

не бродить в те дебри нам

графомань ебипетская

лишь людмила дербина

мне мила единственно

 

нынче в граде колпино

не ижорцы с вепсами

а эзрохи с кофановым

с кока-колой с чипсами

 

те баранки с сушками

с ушками и с рожками

и сушко с барановой

умиляют ронжина

 

не пылит пилипенко

не фонит труханова

рыбаков с полипами

цапли с турухтанами

 

уважаю ронжина

чача поминаемого

много нагорожено

мало понимаемо

 

/31 майя 1994

брайтон-битч/

 

“краткие сведения”, к землице ижорско-колпинской, почёрпнутые из пресс:

 

“В районе живет самая умная молодежь в Петербурге. В рейтинге районов по числу золотых медалистов за последние 4 года Колпинский занимает 1-2 места. От 69% до 71% выпускников ежегодно поступают в вузы.

В пяти километрах от Колпина находится самый грязный и вредный на Северо-Западе полигон по хранению химических (И АТОМНЫХ – выпущено! – ККК) отходов “Красный Бор”.*

В поселке Усть-Ижора находится единственная в России детская клиническая инфекционная больница, куда со всей страны привозят детишек. Больных СПИДом.”

(“Самое-самое”, примечание к публикации “Там, где Александр стал Невским”, “Комсомольская ПРАВда!”, 20 апреля 2001, стр. 2)

 

Поневоле поумнеешь: от СПИДа и атомных отходов!

* По имени одноименного, крутого и единственного “эстетического” порно-сайта, который вечно закрывают.

 

/Прим. от 2 февраля 2002/

 

– приложение, ещё одной иллюстрацией, если влезет в колонку*:

 

КАЗАН КРЕСТОНОСЦА

(одическое, на мотив Вед)

 

шорникову, васильеву

и жоре жукову

 

сумрачный гений тевтонский

в чаще казанских лесов

тя да одобрит тетенев

и восскорбит лисунов

 

маршем из мшистой трущобы

шаржем а ля васнецов

орл ли перья топорщит

горло ль полощет высоцкий

 

важкой ажурной секирой

в пройму дежурных трусов

падает семя икара

дыбится льдистый торос

 

маршал шарашки мордовской

жмудь белоглазая чудь

за полбутылки московской

чуева феликса чует

 

братья васильевы встаньте

межиров медленно ржёт

и василевская ванда

в честь базилевсов рожает

 

семя и бремя валгаллы

время берсеркеров прочь

алые каллы влагающе

адика бисерным почерком

 

так за чащобой мещеры

сирое племя встаёт

вкупе дрожа и мощнея

новый встречает восход

 

там на границе крыницы

скрытно ныряет ушкуй

в тёмных сусеках хранится

панцырных рыб чешуя

 

белым роальдом на льдине

тужится алый восход

браги и фраги налейте

пулю приставив к виску

 

и далеко за уралом

спрятан в таёжный урман

купно мечом и оралом

турманом стонет гурман

 

шорник скорняк и басманщик

пасмою льна на чело

лягут чредой басурмане

вздевши штыки на плечо

 

почерком бравого ОСТа

в стиле тридцатых треща

и покрывает короста

всю безразмерную ща

 

рдеют коммуно-фашисты

рея в блакитной выси

чревом важны и сисясты

грозно топорща усы

 

и высекая огнивом

искру в азийской ночи

пишут злачёной антиквой

поступь арийской ноги

 

славься веками васильев

сплав татарвы и тевтона

и над тобой воссияет

лук с голубой тетивою

 

/14 июля 1996/

– возможно, опубликовано в НРС, не упомню... влезло?... (в статье “братья васильевы, фашисты”, см.*)

* – как всегда, не влезло, в газетный лист 27-28 июля 1996: куча фот работ К.Васильева, его эпохальные высказывания и эпические стихи Шорникова – съели всю площадь, меня там тоже “почти нет”, в моей работы статье-коллаже, посвящённой зеленодольскому барду-галлерейщику Лёне Зоншайну и моей 3-ей супруге, Людмиле Ивановне Калининой-Кузьминской-Ткачёвой, из Челябинска... (прим. от 30 ноября 2000, сделав “См.”, поминаемое)

 

СОЛОВКИ

 

Туфанову

 

Его душа смотрела в облако

И помидор он ел как яблоко

Копчёных он хотел угрей

Но рос пырей и лук порей

Поморье

белобрысый угр

Держал в своей руке багор

В его руке дрожала сеть

В сети ухой кипела снедь

Над избами вздымался дым

Помор был полон тяжких дум

Бревном на бреге я лежал

В моей груди дрожал кинжал

И мнилось мне:

подобьем постная Настасья и телоносная Опроксенья

Спустились к брегу за водой

морской

В лице был цвет румяный

(Настасья пользует румяны)

В лице другой был цвет брусничный

И опустив свои ресницы

Погладив толстое брюшко

Она мне шепчет на ушко:

“Ушкуйник ты, твои чешуйки...”

“Ундина, от меня уйди ты”, –

Так я ответствовал всердцах

Кинжал ещё дрожал в сердцах

Был помидора цвет багряный

Махались рыбаки баграми

Ловили рыбу рыбари

В сеть шли сомы и пескари

А по средине словно парус

Всё колыхалась рыба палтус

Качался на волне карбас

На берегу дремал барбос*

А девы по воду всё шли

Пел самовар на коромысле

И надо мной витали мысли

И над водой кричали птицы

В руках старух мелькали спицы

И кровь из раны не текла

Стояла тёплая погода

Скрипела по воду подвода

Чухонец вейку запрягает

Кобыла мышцы напрягает

И мчится бубенцом звеня

Везти не мёртвого меня

 

2.

 

Поморы собрались на вече

У них был облик человечий

Тюленьей кожи сапоги

Нащипан пух у птицы гаги

Варяги вспоминали саги

Один чинил кольчугу. Меч

Другой точил

Когда в овраге

Взлетели стаей птицы враны

И перст тогда вложил я в раны

И песнь тогда запел

Летали соколы орлами

Махали буйными крылами

Их били рыбаки баграми

И был закат багров

Багряные алели раны

Глаза мои клевали враны

И тихо блеяли бараны

Влекомы на убой

Настасья отзовись Настасья

Дай перстенёк с руки на счастье

Возьмись за левое запястье

Пощупай слабый пульс

Жизнь теплится во мне и длится

Настасья ржёт как кобылица

Кобенится и бобылится

Поёт частушки, веселится

И пляшет краковяк

 

3.

 

Не солоно хлебавши ели

Щепой смолёною белели

Монахи корабли смолили

Со стен кипяще масло лили

Был запах роз и запах лилий

елея кипариса мvрра

Нормандцы запросили мира

Посол хлебал рассол

Селёдка пряного посола

Гнивала у ворот посада

Лицом он был богаче зада

Посол чужих морей

Глотал живых угрей. Селёдку

Себе пропихивал он в глотку

Туда же отправлял он водку

Стаканом за стакан

Он пил ендовами, ковшами

Потом закусывал ершами

Сопливыми. Двумя ушами

Он шевелил и ел

Он ел навагу и семагу

Хребты завёртывал в бумагу

Совал себе в кафтан, и брагу

Он пил

За эту вот отвагу

Монахам был он мил

Его благословлял игумен

Когда он уходил до гумен

Посол земли зело был умен

Хотя и не речист

Скрепили договор руками

Посла же за глаза ругали

И долго на брегу рыгали

Когда ушёл корапь

 

4.

 

Был мох и мор и глад и море

В кровавом сполохов узоре

Борис и Глеб стонали в горе

Монахи складно пели в хоре

На хорах пел кларнет

Игумен пил кларет заморский

Вертались рыбаки с зимовки

Бельки линяли

Толстый фока

Вперял в зрачок пищали око

Треска не шла. Игумен окал

Лопарь в холодной юрте плакал

Посол сидел посажен на кол

И жалобно икал

Мороз с берёз снимал серёжки

Трещали галками сороки

И отроки их били палками

Варили. Печь топили балками

Щепой, соломой, топляком

И бегал мальчик сопляком

По белу снегу босяком

Холсты суровые белили

И многи животом болели

Поскольку ничего не ели

Один игумен ел

Пел хор на крылосе печально

И росомаха прах почуя

Вилася между изб

Лежал он на брегу холодном

Чурбаном топляком колодой

И был свободен он

 

5.

 

Се сон. Во сне грядёт Настасья

И перси на меня наставя

Мне шепчет: “Жаркий мой

Пойдём ко мне истопим баньку

Потом прогоним мужа Ваньку

Потом в постель спокойно ляжем...”

Я долго любовался ляжек

Игрой

Я спал и сон был тяжек

Я истекал икрой

Сударыня простите пана

Я никогда уже не встану

Сростусь со мхом с песком с камнями

Со пнями и со их корнями

Я стану ягелем, кустами

Тянуться буду я устами

К Настасье также к Опроксенье

Я буду камешек

Растенье

Белёк

Линёк

Гагара

Белка

Я буду бык

Я буду телка

Таков ушкуйника удел

Когда он больше не у дел

... И долго на неё глядел

 

/5.20.26.3.78/

 

* см. ф.шубина(?), помора-поэта:

“есть город матросов

ночных контрабасов

пузатых баркасов

и мокрых барбосов”

(1950-е, по памяти)

 

АРХАНГЕЛЬСК

 

С посвящением Т./аньке/ Л./ьвовой/,

жене аркашки-мондавошки, одессита

 

.......... стужу ...

и лежит пиздой наружу ...

/из ненаписанного/

 

в архангельске архангелы поют

перекликаясь с синим чёрным морем

душа твоя двуствольная приют

в пургу найдёт

порушенная молью

потраченная плачем вперечёт

и где-то сбоку шелестит онега

когда двина не двигаясь течёт

покрыта льдами и покрыта снегом

дощатым тротуаром проходя

плутая меж заплатанных домишек

поморские лихие прохаря

доходят до /промежности/ подмышек

мешок тюленьей кожи

рыбий зуб

и хер моржовый утешеньем станут

пизда твоя зудящая внизу

и стан ремнями из оленя стянут

лопарка! в лупанарии морском

жуют киты обломки ламинарий

твой рыбий глаз глядит с такой тоской

молозиво маститных мамилларий

и лопасти твоих простертых рук

мозолистых и изъязвленных солью

разъятая и вздетая на крюк

ты истекаешь белями и болью

лопарка в лапоточках лопоча

закутавшись в пушистую кухлянку

мочу кровавым бисером меча

вертела тощим задом закруглённым

рыбарь вернувшись с моря остывал

быв утолён лопаркиной любовью

вонзалась в темя рыбы острога

рога оленя набухали кровью

 

2.

 

в архангельске архангелы поют

колокола звенят церквей древесных

в продмаге нынче водку выдают

и приложеньем к оной спирт древесный

от коего лопаркины глаза

закроются бельмом как белым морем

на берегу ебомая коза

спешит с коровой поделиться горем

помор за вымя щупая иссяк

покрыл нагую потною попоной

а на глазу лопаркином писяк

и под кухлянкой зрелые бобоны

блевотой пол в становище пропах

архангелы поют в нагорних высях

лопарка распахнула щедрый пах

и под помором извивалась рысью

помор над нею трогал токовал

и куковала пьяная бобылка

меж ног её мазут или тавот

и выпитая всунута бутылка

и до затылка тянется тоска

и два соска раскосые свисают

а ночь полярная тускла

темнеет

или же светает

 

3.

 

по торосам труся в торбазах

на карбасах пройдя за югорский

самолёт отказал тормоза

каковые закусишь юколой

каково тормозуху в горло

что сучец и соломина сразу

и лопарки крутое крыло

поднимается круто над тазом

каково вопрошать утоли

сидя жопой на льду как папанин

и намазан на хлеб гуталин

и барак парикмахерской пахнет

каково на току куковать

если ляжки прибиты под током

и на маточкин шар коловерть

если в матку моржовым потыкать

каково за югорским бугром

отбиваться от нерпы багром

 

4.

 

лопарка самоедочка моя

твоя кухлянка меховая парка

скрывает тело гибкое змеи

и пахнет потом истекает паром

лопарка ты мне в ухо лопочи

морозным самоедским диалектом

и спиртом надо сифилис лечить

и антифризом няньчить диоррею

когда цынгою пиоррея рта

твоих сменила малых гоноррею

ты как просторы севера чиста

в краю гиперборейском оробею

плывёт по волнам шхуна арабелла

и альбатросов бьют из арбалета

 

5.

 

в архангельске архангелы поют

и самоедки ненцам не дают

 

/15 ноября 1982/

 

P.S. Прим:

“Времена романтики кончились, Крайний Север вымирает от водки, сифилиса и туберкулеза...

ИЗ ДОСЬЕ “С.-И.”

Коренных жителей Севера – юкагиров, энцев, алеутов, тофаларов, нганасанов, негидальцев, кетов – осталось в России от 300 человек до одной тысячи.

Причины вымирания: Север заражен ядерными отходами (С 1965 года здесь проведено 115 ядерных взрывов); нет притока свежей рабочей силы; ужасное снабжение; алкоголизм; туберкулез... На Крайнем Севере есть поселки, где население полностью поражено палочкой Коха.”

(С.Рыков, “Дикая бригада”, “СПИД-Инфо”, №5, май 1998, стр. 2-3)

– спохватились...

 

МУЗА ТРАНСУРАНИЯ В ЛАГЕРЯХ

(В ГОРАХ?) ЗАУРАЛЬЯ

(ирои-комический комментарий)

 

Юлии и Жоре...

(а, впрочем, им-то это – на ...?)

 

“по сопкам сызнова, по сопкам”

(И.Б.)

“по сиськам сапогом, по сиськам”

(Е.Б.)

 

голова №1

 

намазав гуталин на хлеб

имел железной ложкой в лоб

на лбу созрел бобон и боб

желвак жевал жидок и мок

 

охранники курили мох

охальники почто им бох

и вапп вопил: теперь я вохр

навек лишив и вап и вохр

 

худога

тела худоба

его прирезал хулиган

 

голова №2

 

в бараке на нарах дитя

котилось к закату катясь

по древним законам китая

как только созрели титя

 

чалдонке четырнадцать лет

немного из мяса скелет

достаточно чтоб возбуждать

неможно никак избежать

 

девчонка предмет дележа

на кончике стонет ножа

и голая стынет нога

ночную свою долежав

 

ещё никогда не рожав

скулит под прикладом ружжа

 

голова №3

 

голова барака номер три

на тяжёлом тулове смотри

ни бежать ни буфера обжать

без конечностей лежит пахан

 

в безконечность мёртвый взгляд вопря

со щетиной дикого вепря

а вокруг игра воры вопят

лагеря

 

атаман чеснок решает всё

кто силён сопливый отсосёт

кто с елдой окажется балдой

распрощался атаман с мандой

 

и на животе его карман

тусклым взглядом правит атаман

 

голова №4

 

пара блатных запряжённых с зарёю

оперу вставили в жопу перо

их заложили коми-зыряне

и созывают гостей на пирог

 

пара мешков апшеничной крупчатки

пёрли пешком блатарей на лагпункт

плата за – спиртом сырцом кирпичами

вохра играет ворами в лапту

 

где же вы воры кривляется ворон

око кривое вперяя в перьё

пьяная в жопу матёрая вохра

лезет зырянкам в сырое бельё

 

а под бельём лиловатые бели

долго чучмечек охранники ели

 

голова №5

 

петя петя петушок

яйца чешет гребешок

петя паинька педрила

пайка попочки мерило

 

за две пайки кинь две палки

пете попочки не жалко

клок туда засунет пакли

в жопе станет очень жарко

 

петя педя педушок

из шахны твоей душок

педю урочка задушит

когда курка занедужит

 

и распялив на параше

он поёт любовь к параше

 

голова №6

 

голова номер шесть

вместо лба только шерсть

шерстяные грудя и манжеты

вор европою гулял

и арапа заправлял

торговал он ксивою в танжере

 

на валюту рыжьё

и под строгий режим

залетел в неудачное лето

вор гулял заправлял

полетел запердел

на далёкую серую лену

 

где на минусе ноль

ниже полюса соль

выше пояса рожа котлетой

вор чюдил чифирил

на колёса чернил

замешал опиат с коноплёю

 

и сидит у стены

ему страны видны

истекая зелёной соплёю

 

голова №7

 

начлаг вначале был кулак

от венерички спас кунак

и из больнички влево шаг

он не ишак

 

начбур начтюрь и начбарак

начальник он и гол кулак

подковою подбит сапог

и по сопаткам

 

вначале вывесил он флаг

плеснув охранникам во флягу

недаром он служил во флоте

он не дурак

 

и вот теперь и он начлаг

и над санчастью вьлтся флаг

 

конецъ №

 

две тыщи восемьсот голов

и над – звенит: “всегда готов!”

две тыщи восемьсот скотов

какоф удой

 

две тыщи восемьсот молчат

две тыщи восемьсот мычат

и жёлтая на всех моча

крича мяуча

 

две тыщи восемьсот – и ша

не тронет их ни зверь ни вша

у них на всех одна душа

один бушлат

 

две тыщи восемьсот один

на тыща девятьсот .....

 

конецъ

 

/july 5, 1987, bensonherst/

 

ХАРЬКОВ

 

Баху и Лимону

 

Город хорьков – Харьков

Хор на реке Хорь

Конского ХРР храпа

Крашеных хной харь

 

Буквою хер зачат

Харьков Петников АХРР

Розой махровой значит

Бубен дна Божидар

 

Мария Мария

Оксана Оксана

Муруя

Умри я

Не зрящий ок

Саван

 

Хирург вшивает вымя

Гормонами согрет

Скажи мне своё имя

Скажи мне свой секрет

 

Мол имя – бах

Я лесинный бух

И Кручёных ах

Семи пней во лбу

 

А второй – стакан

А второй – Лимон

Он весь в соку

Он вышел вон

 

Нет меня не похоронишь

Город Харьков хор ворон

По-хиронишь

По-харонишь

Город хер и город вор

 

И воняет река Хорь

И солома горит хат

Это много ряженых харь

На просценок выводит МХАТ

 

Это Харьков любви ков

Это Хлебников – хлеб лет

Это дщерей роди Синяков

Синеоких

Холёных

 

И Сергея Боброва лоза

Положена под топор

А над Хорью-рекою – гроза

А над Хорью-рекою – пар

 

* * *

 

Хан Асана иль Осеня

Строил город Шарукань

А потом он стал Чешуевым

После смерти Шарука

 

Река Уды

Зрела уды

Марр туда привёл хозар

ХАР

САР

КОС

КАЗ

Садят деву на казык

 

Кострома Казань Саратов

Весь хозарский каганат

Сладка луковка саранка

Скачет бойко кабарга

 

ХАР – снега и льды нагие

КОВ – речище, брег, река

И порубаны ногайцы

Тут нога

А там рука

 

Харк – в пределах Украины

Халаты чёрные хозар

ЧЕРН

КАР

ХАР

Сербо-кроаты

Едут в Харьков на базар

 

ВАТ – венеты или анты

Савдараты, харки арт

Севрюки и героманты

Хртица, Хрваце, Амарант

 

Герки /харки/ Город Харьков

Муром, пьяная мордва

И Донца слепое гирло

МУР – казённая стена

 

Уруду руду копают

Горди крепость Гордион

Рош Куявия Апака

Херк Корова бастион

 

И мелеет речка Харьков

Смело в воду лезет хорь

В Диком поле догорают

Салтыки хозарских зорь

 

* * *

 

Чёрным дымом харкнул Харьков

Генерал фон Браун – брык

И окутан чёрной гарью

На реке последний бык

 

Рвутся мины

Рвут дороги

“Бе-Ми”* – бум!

И взорван мост

По дорогам едут дроги

И готовит трупы “ТОС”*

 

О Харьков Харьков кто тебя

Усеял мёртвыми гостями

Они лежат во ржи костями

Власа их ветры теребят

 

На Диком поле пенье пуль

Наполнят трупы важкий куль

И новых пережив хозар

В глаза глядит тебе коза

 

В огороде зреет мальва

У девицы рвётся вульва

Изменяяся в лице

Отдаётся на крыльце

 

Седая Аня Рубинштейн

Глядит безумными глазами

Ей снятся мёртвые хозары

Они повешены за шею

 

И точит червь в особняке

Диванов вытертую кожу

Она на пергамент похожа

И дрогнет перо в руке

 

На танцплощадке танцы сладки

И у девиц везде заплатки

Билетами торгует Эдик

А рядом вьётся тихий педик

 

Он Францию любил – на том

Посажен в сумасшедший дом

Положен в оловянный гроб

Украйну не забыл он чтоб

 

И город Харьков тих и глух

В домах висит тяжёлый дух

И рвутся мины, рвутся мины

Невыкопанные

С войны

 

* * *

 

“и погибоша аки обры”

 

хорив борова заклал

хавр /страж/ стоял на стрёме

се бо оре злато стремя

иде пренд копья закал

 

ны а кие венде за рушь

и щек венде племы све

гряде с севера хозары

с юга прет надменный свей

 

хорвы све а и земь граденц

бо на то а якве се

чёрный клобук в землю грянет

прянет конь и взвеет свей

 

мы внушате бгве одейды

одо ине а сехом

черношапочные деи

аксом топором секом

 

до карпансьте горя тамо

бяхом ине град творим

але хлопчик плачет мамо

на коне проскачет имр

 

ину имяхом иняе

соплемены ликом лих

грошик с гашени выняе

велк хорив и зычен клик

 

погибоша обры ховры

сровнен с глиною венентр

на мангале преет боров

зрак у врана воронен

 

хряк вползает рылом в харькив

ХР на хртице воет хорь

якорь брошен кормит ракив

с захиду крадется хворь

 

рух по сурожу ужимкой

вятич точит отчий меч

плачет мальчик из уржума

шириной неузких плеч

 

харь – глядится зрак вороны

ков – веков ток главы сплеч

харьков хоривом хароном

носовая хавров речь

 

/17 февраля 1979,

Аустин, Тексас/

 

* какая-то военная терминология; уже забыл...

 

ПОЛОВЕЦКИЕ ПЛЯСКИ

 

“Родимец сказал о нем – половец. После жестокой сечи половцы разбежались по степям, гонимые дружиной киевского князя и, может быть, посейчас бегают.”

Ручкан

1

 

она ему за эти ласки

устроит половецки пляски

 

в пылу овец

в полыни пыли

их бритолобые пупы

губою конской воду пили

у мариупольской губы

 

их кони мчали по лиману

страдали жёны по лимону

когда в седле костяк ломали

они под тяжестью полону

 

их воин нижней половиной

сростясь с конём он стал полканом

древляне шли на них полками

как будто мухи на повидло

 

и разразилась в поле сеча

свой рот разиня ором веча

орлом ширяяся и веще

все тополя горят как свещи

 

в широком поле конник свищет

и багатур зовомый савва

уже двумя ушами слышит

как над полком гремело: слава!

 

о слава тем и сим не павшим

в леса урочища и пашни

и дымом боевым пропахшим

и смертного отведав брашна

 

зане славяне солонели

в тылу поллюций половцов

писах об этом солоневич

строки широкой полосой

 

а в поле страшно в поле страшно

и пролито кроваво брашно

 

2

 

ах поле поле поле

влюблен в девицу полю

не чувствует он боли

в подлобье и в подбольи

 

всю жизнь прожив в подполье

питаясь огурцами

мечтал он в чисто поле

на схватку с половцами

 

там где в степях полынно

луною полоумной

маним был жить былинно

но бит был половиной

 

зане в пыли ставрополья

у белой речки лабы

стояли как два тополя

две каменные бабы

 

их пудожские груди

и мраморный пупок

манили разны люди

на запад и восток

 

и поле половцами

цвело как маки вёснами

а в пойме полонянки

махали в полдень вёслами

 

и раздавались плески

плясали полонянки

те половецки пляски

на выбритой полянке

 

3

 

но половец попал в полон

и телом был он полон

и с данью князю на поклон

явился ровно в полдень

 

а данью была овца

имевшая пол-лица

и два бараньих яйца

в китайском шелку полосатом

 

и натянув клобук

перед костром варяга

тот половец барыга

сломал себе каблук

 

и пляски половца

имели несть конца

 

/18 июля 1982/

* естественно, посвящается саше половцу, за бесплатную подписку на евонную “панораму”...

 

АЛЕ ВЕРШ ПРО КОХАНУ АННУ

 

“нет, отец, то полячка младая.”

/пушкин/

 

в техасских прериях грибом

вонми! индейцы лакомы

колокола поют бом-бом

алея цветом маковым

 

но шляхетская але мов

забыта е растрачена

в пшегляд на кржепость аламо

по камешку растащена

 

по камешку

течёт река

холмы смывая лысые

дожди в техасе на века

потопами и ливнями

 

до видзення, граф потоцкий

бормотал в бреду адам

ян собесский круль полонский

он у ног прекрасных дам

 

оле! жареные пьявки

с юным гусем пополам

шляхтич пьяный и неловкий

рубит саблей позволям

 

пан! недолго та огинский

полонезский полонез

вуж та орлик – не сгинела!

шлякис в краков уполоз

 

рвётся к сердцу тонкая ниточка

кателичка моя, менониточка

рвется серце щенще голос

глос небесного ойца

вьётся виноградем волос

лишчья шелестят лица

 

еден вятер в поле грае

выезжает полк улан

и копитами играя

рубит саблей пополам

 

пополам! крев сочится сквозь ситечко

по полям! бяла грудка вздымается

уронила кохана семечко

и уродою серце мается

 

кохаю паненку

копита стучат по степи

копаю крыницю

студёной водицы испить

 

поля, костелы, замки

убогие корчмы

и запонки на память

у старой винокурни

 

поля, поля, костелы

мазовше гей! леса

усеяны костями

увидеть их нельзя

 

поля, поля, копита

в лесах последний тур

копает твердь рогами

ату его, ату!

 

в землях сандомирских, мазовецких

и литовских коренных кровей

пролетали конники потоцкого

на конях турецких мехари

 

на отлёте палаши уланы

проносили в призрачном строю

и горят на доломанах раны

бьются, бьются алые серца

 

кунтушами армии крайовой

выстланы осенние поля

и трубят горнисты мяртвые

под копитами молчит земля

 

анна! шелест глоса над земллю

але панна брови чёрные свела

анна! серце осенью золою

но в твоей улыбке нету зла

 

манна! сладко на губах умолкших имя анна

можно? выдох глоса к шелесту волос

алыми губами манит панна

анна! молит глос

 

но склонив колено шляхтичем рукой коснувшись пола

брови соболиные взметнув

губы цвета лала молвят: оле!

в осень превратив весну

 

прощай, моя панна

прощай, полонянка

полячка, гордячка

улыбка, полянка

 

прощай, под потоками ливня

не плачь

и в мантии красной

приходит палач

 

прощай!

в лесах полесья

последний воет тур

прости меня за песни

ату его, ату!

 

прости за польшу, за восстание в варшаве

за ссылку под архангельском, за кровь

прости, гусары машут палашами

и пьют из туфелек

любовь

 

прости, прости загоновую шляхту

не шлют нам приглашения на сейм

бредём в крови

владимирскому шляху

не жнём, но сеем

 

прости, прости мой вологодский говор

и научи меня по-польске розмовлять

слова кохана, щенще, гонор

на горстку злотых разменять

 

я к варшавской земле припал

самолёт меня нёс в облака

прапор польский внизу пропал

я отчизны коснуться алкал

 

но меня на польской земле

продержали лишь два часа

самолёт со звездой на крыле

увлекал меня в небеса

 

я колено земле склонил

я коснулся пожухлых трав

но уже меня ввысь манил

к самолёту подъятый трап

 

и лежала подо мною польша

как россия в телесах екатерины

под потоцким разумовским больше

ни о ком она не говорила

 

её груди были бялы, пышны

её родинка манила: тише

оторвать меня нельзя от польши

в этом облике меня настигшей

 

и улыбка расцветала

розой

это руки обагрив по локоть

это польша принимала позы

призывая цыгана, поляка

 

ты меня затоскуй, заковав

я тебя узнаю по родинке

але я тебя закохав

в нестерпимой тоске по родине

 

или шляхтича пьяная кровь

горьким солнцем от серца отсосана

или просто моя любовь

от техасской тоски осознана

 

ты не бойся палящих ран

на груди они нарисованы

 

тихо блеет чёрный баран

заколотый

на рассвете

 

я не буду колдовать, ведовать

бедовать не привыкать – промолчу

если даже мне тебя не видать

я поведаю о том палачу

 

в красной мантии стоит он палач

и играет топором топором

закуси солодкий с маком калач

то под прапором таится погром

 

я в местечке местечковый еврей

на коне я конокрад и цыган

как юродивый ослаб от вериг

как язычник перед богом поган

 

польша поле пыль полынь

жёсткая стерня

пролетают табуны

по сухим степям

 

под копитами стерво

да дермо от коз

между редкою стернёй

пожелтела кость

 

солнце топот пыль и пот

храп лихих коней

тополь липа перепел

прапор

полонез

 

и взяв её за руку бялую

другою поправив усы

первою парою бала

шпорою звякнул гусар

 

такая слабость в канделябрах

такая пыль из под копыт

такая томность в кавалерах

такая в дамах страсть кипит

 

леч до повстання ниц не помагаво

бы пшжедко вщешво гноем осыпава

дрожи над звото

звото ешть погано

кохать тебя природа мя пожвава

 

выпава роза квоз персты

увы! персты мои пусты

ладонь наполнила согрев

из серца вытекшая крев

 

ладонь запомнившая гвоздь

к тебе грядет нежданный гость

и будут мяртве особы

собой наполнившие гробы

 

крев уст твоих наполнит стих

и вятер в серце навек стих

и глосом локон колыхав

шепчу, что я тебя кохав

 

/31 января 1979,

Техас/

 

САРА ЧАЗИС И ЕЁ ДИТЯ

 

Ответила принцесса Изис:

– Ах, у меня жестокий кризис!

/Карл-Людвиг Опиц/

 

1.

 

чары инги романы-чай

что сидела полыхая под шатром

не она журчала речицей

тело скрытое чадрой

 

а в шальварах черви чёрные

как в тутовнике шуршат

ножки белые точёные

предлагали шуры-муры

 

мурло её мамаши

напомнит нам закат

и нос её папаши

оранжев и покат

 

инга инга половинка

капни кровушки в полу

не растёт твоя шерстинка

дырка чёрная в полу

 

тундала дундала

баба в бубен дунула

шалью чёрною махнула

белу ножку протянула

 

цыгане шумною толпой

отправились на водопой

и впереди идёт с кнутом

старик неся мешок с котом

 

и чернобровая цыганка

просторна как в лесу полянка

на ней зелёная трава

и предлагает всем товар

 

и радда лошадинова смеётся

ей в опере цыганской не поётся

и на ночь у овчины остаётся

и страстно до мужчины отдаётся

 

2.

 

поймали конокрада

и вбили в жопу кол

цыганская отрада

а обликом хохол

 

смешай в макитре травы

и ночью за врата

иди на них потравой

поганых их отав

 

каждую овцу

ударь по лицу

каждую корову

ножом поковыряй

 

пусть их млеко

алым станет

пусть их веко

не моргает

 

пусть их мясо

пахнет псиной

точат лясы

под осиной

 

варят мёртвый пуп в котле

и копаются в земле

 

3.

 

цыц моя цыганка

цыцку дай дитю

в шубке ты цыгейковой

я тебя хотю

 

алыми чувяками

пляшешь по росе

жёлтыми червонцами

брякаешь в косе

 

муж твой грозен брови

хмурит по ночам

алчет тёплой крови

рукоять меча

 

под шатром зарежет

под сосной зароет

 

4.

 

кони мои кони

воронее кос

молится иконе

где с горбинкой нос

 

и дитя в подоле

ручками восплещет

и пойдёт по полю

странницей вопящей

 

оставляя знаки

алые как маки

 

5.

 

между речицей и гомелем

разбивали табор свой

и она плясала голая

звонко гукала совой

 

её косы стали белыми

её груди почернели

и глаза закрылись бельмами

муж же мучим почечуем

 

всё сидел в шальварах плисовых

на боку её телеги

и дитя в крапиву писало

потрясая телесами

 

а старуха с карт колодою

всё гадала и гадала

и гадюка подколодная

из глазницы вылезала

 

и росла трава железная

там где ноги её прыгали

и играла на жалейке

и ещё на флейте пиколо

 

в бубен били её ягоды

ягодицы и исподница

потому что и в её годы

всё была она колодницей

 

а дитя в колодце плавало

а дитя в колодце плакало

 

6.

 

унеси меня синяя тройка

я ему сарафаны оставлю

только слышится голос мне тонкий

за железною ржавою ставней

 

только тянутся тонкие ручки

мельтешат загорелые ножки

и на сердце отложится рубчик

и не видеть мне света в окошке

 

как ему я поверила знаю

он на чёрном коне проносился

и судьба неминучая злая

чтобы ночью мне мальчик приснился

 

и скрипели телеги немазаны

по полям и пылили и пели

только чёрными голыми вязами

тополя у дороги глядели

 

и качалась слепая воровка

и вкруг шеи обвилась верёвка

 

/22 августа 1981/

 

МОЛЕНИЕ О ЧУВАШЕ

 

“В такт движению раздавались крики:

“ Ой-го-го! Ай-ду-ду!”, повторявшиеся без конца.”

/Академик Обручев/

 

1.

 

дитя совало голову в чавун

был лоб микроцефала как кавун

в кулак созревший

бёдер чешуя

ея не обещала ни фига

 

как фига дулся семенем айги

дитя кричало в зыбке ай-ду-ду

художник барский сделал ой-го-го

чуваш чавун перевернул в аду

 

кивая кикой киев тароват

растя на суше вымерших китов

тарас тарас поедем торговать

мешок свежепросоленных котов

 

богдан богдан ты заряди пугач

бердану заряди щетиной с солью

как на бахче растут с такою болью

усы у батьки луковым пучком

 

то винница где курят самогон

по праздникам же курят самосад

сосед курят не выпускает в сад

где над черешней дребезжит оса

 

то в тони забирается хопёр

воронежский линяющий бобёр

козак чубатый в пясть берёт багор

закат над белой речицей багрян

 

до волги где-то иволги полёт

мышей покравших рожь велик помёт

чуваш чурбану кланяясь поймёт

что надо бабу срочно поиметь

 

и сняв чувяки волокёт в чувал

а пользованну бросит он в подвал

от чихиря икал чуваш чихал

и кал его в штанинах засыхал

 

так перейдя хопёр или донец

булгарин тюрком станет наконец

обрив чуприну стянет чигирём

и во саду зальётся снегирём

 

а киев там москва или саранск

сметёт орда монгольская зараз

 

2.

 

я посвящаю барскому браслет

который уронивши в бересклет

несёт чуваш в подарок параджа-

нову которого скрывает паранджа

 

поволжский чувашей биробиджан

обидно что нажатием ножа

он мусульманскому обряду покорён

хотя и ярый вятич по корням

 

затем кандинский изучал зырян

чтоб зрак свой приучить к нетопырям

в ночи все кошки серы а заря

взрубает неба вену топором

 

и радуга соитий цветовых

как радужные крылышки це-це

зачем край неба робко целовать

когда гадание таимое в овце

 

раскрыто орфиком жрецом от слова жрать

и движется раскосых ликов рать

 

3.

 

чого ты не чув чуваш

кавун запихав в чавун

шемякин к примеру ингуш

и бьёт чаушеску челом

 

чому на кочевье чомг

там слышится щёлк и чмок

китайский радужный шёлк

чрез черемисов шёл

 

так киев или саранск

встаёт на востоке заря

москва сурова сыра

заречье или зарядье

 

где ищешь ты корни те

что растут в темноте

славяно-татарской идеи

на запад чтоб отлететь

 

4.

 

моление о чуваше

который погряз во вше

который пропал во щах

кои ел натощак

 

да пребудет айги

сиянием третьей ноги

(цитата из стаса) ша

и песни поёт айша

 

/9 февраля 1983,

Нью-Йорк/

 

БАШКОРСТАН ПОЛОЗКОВА И ЗАРУБИНА-ЧИКИ

(песнь салавата юлаева)

 

“графъ Чернышёв (бе атаман Зарубин-Чика)

осатанел и стал рубиться пика

но отЪ Императрицы вышла бяка

и князъ Потёмкин муторно заплакалъ”

(Автор, “Жописки унд арабески”, 1986)

 

надувайте волосатые щёки

раздувайте пожар от башкир

от натуги лопнет мясо и щёлки

закричат голосами бакши

 

ай якши пугачу на секире

ой яман палачу на доске

топорами комаров насекайте

комарами топоров натаскав

 

бачка батюшка орёл стонет кичка

ак-булат меня стегает камчой

и поёт в уфе браток костя кинчев

настя скатертью стелется камчатной

 

и орут от урала до камчатки

от арала до степей уренгая

ой кольчуга да стальные колечки

и урла орёт в урман убегая

 

в башлыке заглохнет глас башлачёва

баш на баш и бешбармаком сычёным

то ли сыч поёт а то ли сычата

что в уфе и в сарапуле зачато

 

раздувая волосатые щёки

раздевая красных девок до щёлок

это варится в котлах мыло щёлок

это щёлоков щекочет юных целок

 

целиною уренгая казанью

шёл башкирский полк как волк на казаков

бачка-царь велел им выкатить бочки

а потом отбить налитые почки

 

салават заливался соловьём ли

только стылая земля нам не внемлет

тептяри и мещера ощерясь

на урал идёт несёт медвежью челюсть

 

чуваши черемисы и мокша

сплошь брадатые заросшие мохом

в чекменях сермяжных важно выступают

во главе народного восстанья

 

и летят кривые стрелы и пики

и кривятся поражённые лики

ай якши бурнус облитый кумысом

мокроступы во главе с комсомолом

 

так башкирцы покоряют округу

по херам и похеряют подругу

то на лошади поправив подпругу

мчатся вольно в сёдлах подпрыгивая

 

лук и стрелы самопалы и пики

у батыров и помощников чики

государь со облаков наблюдает

как самара на уфу нападает

 

и гремят в казани медные трубы

и плывут по волге бледные трупы

и башкирия от хивы до урала

голосами башлачёва орала

 

то орлы не поднимаясь над кручей

бьются стадом чёрным облаком кучей

чёрной радугой провисшей над тучей

наш закат не загоревшись потухнет

 

ай якши яман в потёмках потухнет

только слово словно олово ахнет

и лицо непроницаемо опухнет

и над русью кизяком горько пахнет

 

/1 августа 1991/

 

ОРЕНБУРЖСКАЯ ШАЛЬ

 

... калмычка дикая ...

пушкин

 

1. зачин первый, недатированный

/и похеренный/

 

башкир гнал гурт овец

чрез яик за урал

чубатый горобец

сипато заорал

 

башкирца бритый лоб

и слёз его кумыс

... новозеландский угорь

и старый сыр во рту

 

я объясняю ей

что муж её левша

она плотней

закутывается в шаль

 

шитую из овцы

наподобие башлыка

за яиком им яйцы

откусывают башкирцы

 

и мыслят они: каттегат

возможно и скагеррак

лён кожи сало пенька

за маточкин шар юкагирам

 

канцелярской скрепкой в пупок

. . . . . . . . . . . . . . . .

 

2 (1).

 

ине б.

 

“это верно эдик штейн

сделал ход е-2 – 3-ке

это пьяный франкенштейн

бьёт бутылки в кабаке”

 

упыри уполовиня

горло Васи

кровь сося

придушили пуповиной

нерождённое дитя

 

и спасясь от погрома

цорес чувствуя нутром

со своей калмычкой рома* (имя; см. также “романэ”, нац.)

пробирается в Нью-Йорк

 

а прекрасная калмычка

сплошь закутанная в шаль

колыхалась колебалась

тяжко жабрами дыша

 

уф – уфчанка свердловчанка

оренбуржка

барыша

не почуя совращалась

в шёк робронами шурша

 

и сияя лунным ликом

мужа щупая усы

оглашала степи криком

от Барабы до Уфы

 

2 (3).

 

заверни меня в тёплую шаль

оренбургских овец и баранов

там где степь ковылями шурша

в бритый лоб ездеца барабанит

 

и конины отмякнувший шмат

покрывается корочкой соли

у башкирца погана душа

и мошонка не чувствует боли

 

в рот калмыцкий продета узда

и глаза как закаты раскосы

и её бритолоба пизда

лепестками шираз<ов>ской розы

 

потому что ни конь ни баран

не касались её поневоле

завалил её снежный буран

огоньками холодными в поле

 

у башкирки смуглеет нога

и смелеет ездец за Уралом

и тягучая словно нуга

под калмыком она заорала

 

3 (4).

 

но то был не калмык

с обрезанным концом

желтеет его клык

большой как у кацо

 

он пел тебе канцон

и словно стрепет пал

мыски его кальсон

светили за Урал

 

в краю поганых блат

где бродит эмикаа (эвенк., “медведь”)

тяжёл весом как млат

кулак у калмыка

 

крепка его рука

стройна его нога

на голове рога

и нету кадыка

 

зато тебе поёт

касыды про луна

поскольку он поэт

поскольку ты она

 

4 (5).

 

из овцы ты нащипала пуху

тот который рос поближе к паху

и ему ты сделала папаху

Вася ахнул

 

пахнул бритый лоб одеколоном

подходил калмык к тебе с поклоном

и твоим овладевая лоном

пел над оным

 

пел как петел обрывая петель

на твоём девичьем белом платье

добирался до вспотевшей плоти

он по локоть

 

ах калмык как мыкаешь ты горе

был ты гоем и пребудешь гоем

как мужик ты никуда не годен

даже голым

 

загоралась юная калмычка

словно шведская /не фосфорная/ спичка

и когда калмыку ни приспичит

притворялась спящей

 

5 (6).

 

“потом он переехал чрез Яик

при этом он остался без яик”

и песню пел ямщик

и говорил: “якши” (он говорил: – бакшиш?)

 

там за уродливым Уралом

красотка сажей рот марала

а муж жевал рога марала

ему гормонов нехватало

 

отведав спелой черемши

лежи бока свои чеши

калмычки не дают чужим

и в сапоге таят ножи

 

дитю обрезав пуповину

она сожрала половину

в кровосмесительстве повинна

носила вязаный повойник

 

в степи лежал /один.../ покойник

который к ней приплыл по Каме

она пожаловалась (папе)-маме

что он её имел поганец

 

и в сапожках из юфти танец

ты исполняла на полянке

подобно русской полонянке

которую имел китаец

 

и оттого твои глаза

узки и выперли из блузки

твои раскосые соски

любой боящихся нагрузки

 

но грузный муж тебя поймал

с прекрасноглазым армянином

и стебель розы поломал

своим дыханьем ароматным

 

но за Уралом та же тьма

лишь остяки костяк поправив

монгольский разожгя мангал

по сю питаются бобрами

 

течёт пахучая струя

из кончика хвоста боброва

 

к закату лик косой стремя

багрово солнце и огромно

 

/2 июля 82, Нью-Йорк, подвал;

окончательно правлено: 27 июня 95,

брайтон-битч, бельэтаж;

и 12 ноября 95, на куфне;

и закончено 13 декабря 95, там же./

 

МОНГОЛЬСКИЙ ТУГРИК,

ЗАБАЙКАЛЬСКАЯ БИРЮЗА

 

ленке гомбо

 

1.

бугорки твои

стоят тугрики

мне не мять твои бугорки

степь монгольская

тугаи у реки

и багров закат у реки

 

здравствуй племя молодое

друг калмык

и друг монгол

на брегах реки ольдоя

две монголки яка доят

горячи мандою

как мангал

 

здравствуй что ты смотришь косо

ты давно остригла косы

ты крещёная узбечка

там узда

а здесь уздечка

оный узловат

 

в бирюзовом платье сидя

я косил две груди видя

ты не подавала вида

по улыбке твоей судя

а меня манили груди

спереди и сзади

 

здравствуй юная монголка

у тебя в руках иголка

хомутом натёрта холка

пало семя халха

 

на москвичку на столицу

ты смугла и узколица

скулы

чёрные косицы

узкий глаз косится

 

ах монголка семя халха

халхин-гол не светит

по нью-йорку ты порхаешь

ты живёшь на свете

 

2

 

бархатные барханы

лифчика ты не носишь

тело в тебе не богато

очи чернее ночи

 

в узости их до низости

смело дойду не вздрогнув

тело твоё нанизано

вывернуто мездрою

 

суслика шкурки с посвистом

и в ковыле ковыляя

степь разрезана поездом

ваньку в пыли валяя

 

там где полками унгерна

мчались чёрные конники

прошлое во мне умерло

снятся одни покойники

 

на берегу онона

в камышах керулена

именем злым онана

я молю тебя

лена

 

3

 

“и поёт моя еврейка

словно канарейка”

 

всё смешалось

и глядят её глаза

как персидская больная бирюза

как монгольская степная бирюза

за дувалом увивается гюрза

 

полоз шренка чёрен узловат

мусульмане обещают газават

харьковчане обнищают

виноват

по степям монгольским мчится

грузовик*

 

не доехал до монголии увы

в алкоголе топят русские умы

и торопят булавою головы

докатиться до судьбы или сумы

 

ах монголка

колко спать тебе на нём

на кошме его кустистого гриба

и давай вина зелёного нальём

в третий раз нам повидаться не судьба

 

4

 

гол как монгол

моргал

синий чапан до дыр

бабу за грудь щипал

впрочем задумчив был

 

пил молоко козла

пыл его иссякал

за иссык-кули зла

семенем истекал

 

суслик поёт в степи

стрепет взлетит в зенит

стрелы твои туги

и тетива звенит

 

ты как дзейран газель

пятнистый олень кулан

раскосы твои глаза

прими от меня поклон

 

монголка моя змея

улыбка твоя смела

поскольку ты без меня

свежа

стройна как стрела

 

и ты звенишь как струна

когда он щиплет тебя

и звонко льётся струя

молока

в торока

 

5

 

жёлтый ангел

ты телом бела

и возможно слегка смугла

ты наложницей хана была

сотню нукеров ты смогла

 

и зовут тебя тугрик

гик

раздаётся номадов в степи

ты раскосым глазом мне лги

и признанья мои стерпи

 

всё равно как скатертью степь

так раскатана ты на листе

и наброшен на шею аркан

и губами полынными стерпишь

 

манит манит меня

молю

ты монголка чорт побери

очи чёрные поверни

хоть единожды на:

люблю

 

... грудь твоя смугла под луной

золотой керулен

голубой онон

 

/1 августа 83

Нью-Йорк/

 

* (в предвиденьи “урги” гниды н.михалкова?)

 

МОЛИТВЫ СЕРЫХ ЛАМ

 

и.северному

 

“сижу на камышовой циновке

и пью чай лапсанг-сучонг

роняя пепел в яшмовую пепельницу”

/автор, техас, 1981/

 

1 из темноты храма

вышел безногий лама

ночь превратилась в голубой день

длинные тени легли

от дворцовых храмов

неподвижные тени

дурманно запахла полынь

бум! бум! бум! зарычали барабаны

и отрезали жизнь Чу Мен-хана

от внешнего мира

в аллеях парка Чу Мен-хана

зловеще пылал костёр

 

2 тягуче поют гонги

воды в озере не видно

в Китае тёмными ночами особенно дико орут ослы

башни с барабанами

бессменные каменные серые монахи

лицо с гордой улыбкой презрительного покоя

на лбу горит шишка

чад свечей вызывает аппетит

даже у сытого человека

гонг раскачиваясь от удара

тягуче пел

 

3 страшное рычание раздалось в храме

рёв барабана

Будда щурил маслины своих узких

раскосых глаз

триста лам

пришли принести свои молитвы божеству

лица лам

лица высохших мумий

лица тупые

дикий крик одного ламы

крик истерический

раздался гулкий всплеск воды о камни

корчится в конвульсиях

безногий лама

тушит красные свечи

 

4 жёлтый народ

боящийся самим же им созданного

бронзового

Бога

 

5 барабан и зурна

 

/24 июня 1981, Техас/

 

УМОЗРЕНИЯ МУСАПЫРА ОБ УЙГУРАХ КАШГАРИИ

И ГЕРКАХ ГОРОДА ХАРЬКОВА

пять столетий спустя

 

марко поло, кристине, биби-ханум и николе

 

“у меня месячные нАчались! представляете?!”

/кристина, 12 ноября 1995/

 

1. зачин /июньский/

 

... ты умчи меня в урумчи /м.к., 50-е, Ант., т.1/

там где в корчах карагачи

где струна комыза звучит

а в кярызах струя течёт

 

ты умчи меня к таранчам

там варёная саранча

и уйгуры уйдя от гор

ловят молча олгой-хорхоя

 

на кошме в пиале пья чай

... только мягко журчит моча

 

2. текст /ноябрьский/

 

мусапыр прошёл весь синьцзян, поя

манихеи молитву всуе творят

и засох прорытый веками кярыз

гноем покрылся коростой

 

и вслепую “подарок истины” дал

сам бахши ахмед югнак, и дулдул

облетел на крыльях мёртвый турфан

“мар ябалах раббан саумы”

 

я спою дастан “огуз каан” вам

ай биби-ханум я исполню “12 мукам”

на зубах на кончике остром ножа

запоёт зазовёт заиграет кульджа

 

нан урсун!

пей катык

верблюдицы жерёбой, ханум

и волос твоих красно-кровавую хну

ту что тянет ко дну

– дай помну! – невпротык...

 

и далёк за горами хорог и неведомый ош

и борзые – отрыж! – да не лижут хорун-банге –

пошт!

таранчи-каракчи пусть пограбят тандыр /и?/ тонзур

ты прости их, таксыр, и йигит, мулукдар, мусапыр

 

одиноко торчит над обрывом в ночи /пахнет свежей хвоёй/ карыгай

и склонился над трупом осла молодой карагач

если кара-тегин тебе скажет “ассаламугаляйкум!”

о ханум, не ликуй

 

а на джузе стоит нечто в вазе стоня

ты зачем кулан-сулу не любишь меня

ялмауз твою алую тёплую высосет кровь

ты узнаешь её любовь

 

и плешивый таз взял тебя за таз

и звенят в кулаке у него теньге

о, на них ты купишь много танга

и холодной лапши-ашляньпу кадак

/... но голодным остался кутак – это так/

 

передок закрой своим чумпэрдэ

по тебе йигит иссох в теберде

/седина в моей бороде.../

 

затвори тюнюк закури табак

отвори тонур испеки тогач

обезьяна ты маймуняк-ханум

и возжги чирак в нём бараний жир

и взойдёшь потом как тання-квашня

в каллапяз ходи: будешь головы есть

будешь ноги коровьи из супа сосать

а в ашпазкана не ходи совсем

яманлык она – там не кормят кыз

 

надевай ичиг надевай кеше

и по оврингу в ош поспеши

 

там тезяк-кизяк покрывает яйлак

и звезда глядится в туглук /тузлук?/

а калмык-ойрат он тебе не брат

не зови его на байрам

 

подожги курай быстро он сгорает

и янтак-жантак на огне шипит

изготовь сама из ерма ксымак

и киргуш и чанчазиге

 

и возьми ошук и возьми асык

утопи палаз в сухана – якши!

заплати тилля заплети чорук

навайчи испечёт калачи

 

зайграй в дута

заиграй в тямбир

айяяй заиграй ты в най

и поставь кумган на легян

 

головой своей ноги мои омой

то что вертишь ты курдюком – яман

и продать тебя в рабство надо в оман

ой-буй-яй

 

3. /кристине/

 

– а кто он, кто, её “любовь”? –

“И он тащится от Алены Апиной,

толстого-толстого сникерса,

коитуса стоя и генерала Грачева.”

(А.Боссарт, “Варварские правды”,

“Столица”, №19, 1995, стр. 55)

 

33 косички ты заплела

и мадина в мекке мемекает зря

рамазан уразу заменит с зарёй

и придёт замполит

 

и закажет зразы и голубцы

“ожерелье голубки” восклав на сосцы

нижним бюстом он будет двигать и еть

голубицу попавшую в сеть

 

филиппинку уйгурку шестнадцати лет

шариат проворно положит под плеть

а для дев любви имеется клеть

где шотландцы не носят kilt

 

ты зачем порезала сизаря

так секя по-арабски тебе говорят

ты рыдаешь по бабски а баксы те

на прокорм ушли чтоб сытей

 

на пастилки и кока-колу что пья

пиорреей ты заглотаешь “-РЬЯ”

с запахом молодого хоря

каковым тебя харит

 

ах кристина-мадина не в мекке суть

и не в млеке что мёдом и мvрром текут

а вот в этом прыщике на носу

из которого вытекает

 

толстый дядя араб из одессы в хабибе

/притворившись шейхом с аддис-абебы/

за адидас дают ему юные бабы

и ты, и дюльфи, и биби

 

аз же слаб – в разумении мощи злата

и при том непонятна какая плата

/не в компьюторе, а хотя бы задаток/

показала чтобы задок

 

задохнусь в рыданьях, желаньях, желчи

непонятна сучность сих юных женщин

но приятна сочность их губ и лядвей

бледных хладных и блядовитых

 

дев в 14 нынче с огнём не сыщешь

да какой с меня полулёжа сыщик

разве рухнет /чудом/ которая свыше

всей “весною священной”

 

по-стравинскому пострадав поостывши

по сусанне которую ленка не тащит

по тому что гондон одесский поставил

у себя в будуаре за тыщи

 

ни кристины нет ни бибишки паче

обе попками тощими перед прыщавыми вертят

/две недели ухаживаний – говорят в народе –

заменяет вполне удар по почкам/

 

харьковчанка, уйгурка – тюрчанки, вроде?

разберись в их кровях не отведав оных

и которая предпочитает в ротик

и у той у которой чрезмерно узкое лоно

 

вот и вся победа что старцу поведав

секреты девичьи – пёрышки птичьи

старец без сусанн лежит пообедав

далеко некошерной пищей

 

и пищат в ушах голоса едомых детей сатурна

/к следующей картине сарни, готовимся с куклой/

играющем на дутаре или ситаре

с уйгурско-харькивской /сукой?/ скукой

 

4. /себе/

 

прощай моя уйгурия даурия манчжурия

и младоюгороссия столичная прощай

отвратна педофилия противно мужеложество

даруй мне муки Иова покрытого паршой

 

пожри мя кит немыслимый Иону в чрево принявший

чтоб свет не видеть боженькин равно и юных дев

а мальчики пусть давят воздержанности прыщики

гондон на всякий случай в предвведеньи надев

 

пусть жрут икру из бруклина по доллару на булочку

пусть хлещут “спрайт” цистернами творя себе цистит

ты наливное яблочко сними же оболочку

и обнажи свой sternum /stegnum? стёгнышко?/ а также целибат

 

вотще: поманишь бубличком конфеткой шоколадною

а дырочку от бублика тебе не поднесут

какая ты красивая какая ты шикарная

а я поторопился с изрядной позднецой

 

и ты моя кристиночка и ты моя мадиночка

и ложе-женя-женечка исчезнувшая в быль

изображён сатурном сижу и ем младенчиков

и сыплется из старчика серебряная пыль...

 

/12 ноя 95;

28 дек 95/

 

III. (зачин-эпиграф)

 

КАСЫДЫ-2 (К САРНИ)

 

не о любви мне говорить. не с ней

когда тиски ея сосков тесней

тюльпанов трапесунда по весне

атласных кож ея грудей тиснение

но о тоске мне говорить не с ней

 

я думаю она бела как снег...

 

но ангел или ...

 

/7 декабря 1994 – 1 января 1996/

 

К НОЖНАМ

 

“Да Нуссберг засадил...”

(Г.Г.)

 

“15-ый век. Кинжал в ножнах.

Кинжал утерян. Ножны не от

того кинжала.”

(Эрмитаж, 60-е. Тарасюк?)

 

О, эти ножны, эти ножки,

О эти выпушки на них!

Черкес точил булатный ножик.

И звал он бабушку: – Нан’эж!

 

Пс’т’эк’ва, псых’уа, ч’эт’ч’онч’э!

Зачем твоя пх’ач’ич звучит?

Зачем твой нежный голос звонче,

Чем с гор текущие ключи?

 

Зачем? Зачем? Черкес взывает.

А Терек прыгает, рыча.

Зачем Тамара раздевает,

А после кличет палача?

 

Так думал Пушкин, озираясь,

О камень свой кинжал точа.

“... Коня б, да удаль азиата!”

И ножны снятся по ночам.

 

Куда ты свой кинжал вдеваешь,

Скажи, смуглянка, дева гор.

Зачем над головой вздеваешь

Свой неотточенный топор?

 

О эти выпушки на ножнах,

О эти пушки по ночам!

Заложник пробовал наложниц

Сперва погладить по плечам,

 

Потом по персям, лядвей трепет

Ему, насильнику, не в новь –

Пока казачка ласки терпит,

Он жадно пьёт ея любовь,

 

Ея остылыя ланиты,

Ея подвижныя персты...

И шерстью персы перевиты,

И кошельки у них пусты.

 

Зачем, зачем? Заложник молвил

И об колено свой кинжал –

Который всё ещё дрожал –

Рукою преломил безмолвно.

 

А этих ножен лёгкий пух,

Черкешенки тяжёлый дух –

Он переплавил в вольность оду,

С кинжалом выйдя на свободу!

 

/24 января 1981/

 

МЕДЖНУН И ЛЕЙЛА

 

Володе Ханану

 

сюжет как стержень

как шампур

на оный нанижи шашлык

и наточи свои ножи

и на башку надвинь башлык

 

кавказский горец

ты гордец

ты армянин тупицын мой

ты у барана взял кострец

и превзошёл его умом

 

пока жена пекя лаваш

трясёт до ануса косой

в бедняцкой сакле как левша

красавец тешится козой

 

и сыр чанах ужасно пах

рассол скопившийся на дне

красотка раскрывала пах

и опахалом он над ней

 

бия на чреве жирных мух

щипал в её подмышке пух

и хною был подкрашен пуп

подобен был клопу

 

и в куньем башлыке кунак

коня у врат остановил

и добрый конь осатанел

и показал кулак

 

неспешно в гору шёл ишак

прохожий развязал кушак

висела пятая кишка

у ишака из кишлака

 

ханум зубком жуя кишмиш

певала что шумел камыш

когда явился грозен муж

и взял её за гуж

 

красотка сидя на кошме

сказала громко мужу: ме

он пел ей эпос шах-наме

копаяся в шахне

 

от еревана до бакы

был муж известен как акын

и целовал её соскы

приезжий из москвы

 

2.

 

послушай лейла между нами

шепнул ей на ухо меджнун

я откровенный мужеложец

я не люблю свою жену

 

на что ответствовала лейла

я в детстве триппером болела

лечилась из костей бульоном

белела и алела

 

послушай лейла цитру взяв

сказал меджнун запев

ты для меня прекрасна вся

за вычетом запястий

 

на коих есть браслет с клеймом

ты мужу отдана

и шаль персидская с каймой

по грудь обнажена

 

зачем твой розовый сосок

ударил мне с плеча в висок

наборный лопнул поясок

и вытек сок в песок

 

покинув лейлу шёл меджнун

взойти на арарат

подобно чёрному мешку

таил в горах урарту

 

3.

 

на шампуре жарил бешбармак

и нажравшись жил башибузук

тщательно ощупывал внизу

деву покрасневшую как рак

 

на базаре продавали баб

на мангале прел люля-кебаб

и боролся словно лев лаокоон

заклиная кроткого боа

 

танец живота плясал али

и толпа орала ай-люли

и плодами спелой алычи

с узловатой капало арчи

 

в чайхане азербайджанский чай

подавал чайханщик невзначай

тем гостям которым и моча

горяча

 

танец покрывала и осы

исполняла юная бубу

и трубил в могучую трубу

посинев от напряжения асыд

 

4.

 

нефтью пахла каспия вода

белорыбицу ловили невода

и висела на шесте манда

просыхала ибо молода

 

ибо непорочна и свежа

не знавала ни кинжала ни ножа

и нагая полная нога

всё съезжала по шесту дрожа

 

в бороде зелёной аксакал

оковалок гашиша искал

и табачный четырёх зубов оскал

жаждал ждал соска

 

распахнув подбитый ватою халат

он шептал он сладок как халва

дева перед старцем чуть жива

возопила: ва!

 

трясся и слюну пускал старик

почесав завшивленный парик

а у девы в горле стынет крик

и по телу пупыри

 

5.

 

закутав её в бурку

и вскинув на коня

он задал деве порку

ругая и кляня

 

поскольку в шароварах

раздался странный смех

пыхтела самоваром

надутая как мех

 

в её армянском чреве

посеяно взошло

уже не стыдно деве

казать своё чело

 

недрогнувшей рукою

откинув паранджу

она текла рекою

по острому ножу

 

свободна словно терек

и как кура мутна

она хотела в терем

монистами звеня

 

он продал деву персюкам

и в палестину поскакал

в пути он рыскал и порскал

и страшен был оскал

 

/27 июня 1981/

 

КРАСАВИЦА И ЧУДОВИЩЕ

/армянская легенда/

 

Бахчаняну

 

1.

 

переловил всех дев

в горах кавказских дэв

на палец её вздев

таскал её везде

 

взносил её к звезде

и опускал в копя

и страсть свою копя

копал в её гнезде

 

власат на диво дэв

и палец его толст

исподних её холст

закуплен в сен-манде

 

огромный кукловод

мотал её как кокон

его большой живот

касался её окон

 

сей палец эверест

и юбок облака

скрывали его перст

изогнутый слегка

 

вращаясь как петух

напоминая флюгер

она и он в поту

стреляет его люгер

 

и каплет сок в песок

ярится её терек

развязан поясок

и грозен дэв как тюрок

 

на десять вздев перстов

двенадцать юных пери

и юбками пестря

они легки как перья

 

но толст как арарат

у дэва каждый палец

и каждая орёт

достигнув вида пялец

 

и прорван юный холст

просверлены их перлы

а дэв рогат и хвост

венчает также пери

 

2.

 

о дева диво

дыня дэва

о ароматен твой ломоть

зачем ты много так одела

и защитила свою плоть

 

о дева роза

персик вялый

зачем пушок твоих ланит

зачем румянец яркоалый

губ потайных твоих манит

 

о дева персик

я в оковах

зачем твой кокон смят и пуст

зачем он догорает в окнах

настурций огнекрылый куст

 

скажи

о дева арарата

зачем краса твоя цвела

зачем безумного арата

ты навсегда с ума свела

 

скажи

о дева роза мая

зачем цветок в твоих власах

зачем же я не розумию

в твоих армянских телесах

 

– так дэв

глаголел юной деве

она же пальцы сжав в серсо

устав мечтать забыв о деле

играла бахромой трусов

 

3.

 

дэв рогат волосат узловат

кривобок кривоног косорыл

и красавиц что изловил

он в пещере глубокой сокрыл

 

там бледнеют и сохнут они

где ни ночи нет и ни дня

где погашены все огни

и закрыла выход мотня

 

только дэв этих дев раздев

видит их красоты впотьмах

хищно ноздри свои раздув

и мочой его пах пропах

 

и корявы его персты

сучковаты могучи члены

каковыми он не привстав

сокрушает от страсти стены

 

или деву на палец вздев

на пленэры её выносит

и боятся его везде

и земля с трудом его носит

 

4.

 

прекрасная юная дева

в предгорьях росла арарата

соседом и справа и слева

имея красавца арата

 

когда с кетменём и мотыгой

он шёл на поля огруппленья

рукою своей огрубелой

по воздуху вяло мотая

 

сбегались и вдовы и девы

узреть до колена который

стояли у окон конторы

и сладостны были напевы

 

а дева накинув повойник

доила и стан её строен

и звонко стекала в подойник

молочная белая струйка

 

потом понаделавши сыра

бежала на общее поле

и было ей сладко и сыро

не чуяла страха и боли

 

когда же в тени арарата

скрывались молочные козы

красотка любила арата

и по ветру реяли косы

 

5.

 

но ах стопой тяжёлой

пришёл на поле дэв

когда узрел ту жопу

избрал её из дев

 

арата он порато

под ноготь прищемил

она вовсю орала

но стал и прыщ ей мил

 

во тьме его пещеры

среди увядших дев

играла со прыщами

и мягок был напев

 

надев её на палец

дивился деве дэв

любил её страдалец

за слёзы и за гнев

 

варя в котле похлёбку

из опостылых дев

он ласково похлопывал

перстом её задэ

 

о чём писал пиита

прозваньем ширали

он знал её напиток

и пел её вдали

 

сокрыт увы туманом

далёкий арарат

и убиен обманом

уже не встал арат

 

а дэв лаская деву

смеётся и клыки

торчащие налево

желты и велики

 

в пещере гулкий хохот

в пещере тихий смех

утешив свою похоть

красотка чешет мех

 

зовёт его козою

сбивает белый сыр

пленясь её косою

дэв щурится в усы

 

так и живут преданья

армянской старины

 

то было при адаме

и ноевы сыны

 

писах же нерадивый

и злоязычный раб

реб иегудиила

не ручкой а пера

 

/31 мая 1981,

Техас/

 

МЕДЕЯ (2*)

 

фазилю искандеру

любимому писателю вайля-и-гениса

/пениса-и-гениталиса/

 

1.

 

в ночи колхидской жрец не зрел ни зги

он ел ея прохладныя мозги

а по горам скакали уздени

уздою и подпругами звеня

 

взяв в руки острый нож гаруспик пел

стекала с жертвенника кровь невинных птиц

вдали маячила крещаемая пермь

и сперма капала на основанье спиц

 

вокруг толпа стояла чёрных лиц

ведомая медеей меднокожей

и вкруг неё сновали мотыльками

младенческие души паляныць

 

медея мдя вдевала гвоздь мдивани

вот чёрный зев

белы внутри миндалины

а внутренности жалкого дитя

гаруспик мял власатыми горстями

 

не ведьма но ведомая ногтями

ночами спугивала с чрева чёрных птиц

и в меднокрасном ожерелии яиц

она во тьме блистала наготою

 

2.

 

и у медеи детки в клетке

ручные львы ядят арбуз

и колыбель висит на ветке

и вялый мул влекёт арбу

 

колхиды джунгли колыхая

язон язвит: моя кохана

моя кухарка и татарка

ты в поти я в поту мне жарко

 

абхазский климат мягче сказок

язык мингрельский водолаза

и диогеном из синопа

бдит турции младая <дева>

 

армян угнав полно в полон

армянок честь поклав* в гарем <* поправ? появ?>

гарпун в округлость этих лон

вонзает яростно гарун

 

за ним гаруспики толпясь

их пики проницают бязь

и пани анна (парус; спесь)

на гарусный кошель воззрясь

 

це гарно – молвила медея

с язоном на фуфле балдея

её фуфайка шерстяная

татьяну мне напоминает

 

и суку на суку висящу

язон с ея 7 шкур сдирает

её руно во тьме рыдает

заменено оно вискозой

 

и ножка с веной варикозной

помахивает виртуозно

медея явь следы склероза

нога с явленьями некроза

 

так нагадал я на полене

его пожертвовав полине

взамен подшипника шапиро

что скачет в цирке шапито

 

попито было и поето

полуподругами поэта

 

3.

 

медея колыхая

округлыми титьми

что на холмах колхиды

кишмя кишат детьми

 

зачатыми язоном

и греко-негрский зов

язвит лиясь навозом

в ея отверстый зев

 

коза в готовой позе

на четырёх руках

яволь! – ему а после

столь сладкозвучно: ах

 

язон грузин чернявый

сколь кил его гузно?

пленясь его чертами

рогами вверх газель

 

медея оленуха

присела на горшок

ему он дышит в ухо

медее хорошо

 

4.

 

и братьев близнецов пожрав

поллукс кой и кастор зовомы

женою гриши поженяна

она являлась незаконно

 

женою миши и мамашей

сынов язона и назона

она скалой стояв замшела

куры с арагвою в низовье

 

се истечением севана

её натруженные груди

лиан её волос саванна

гравюрами гудиашвили**

 

и по доносу тициана

важа посажен окуджавой

и плешь его уже пшавела

и черви пагубно яшвили

 

пока явился из чегема

чингиз с тимуром и олджаса

они вдвоём усыновили

и битов в титрах одолжался /ошивался?/

 

мингрельских сказок у лавруши

от лавровишни пухнут уши

вилась зловещей и ликующей

медея тухлою кликушей

 

звенели уздени клинками

орлы грачей*** на пир скликали <*** и лебедей?...>

над ереваном и тбилиси

шли тучи чередою лисьей

 

/6 апреля 88;

правлено и порчено 2 января 1996/

 

* (вероятно, 1-ая “медея” утрачена в процессе

компьюторизации и модернизации)

** ладо гудиашвили никогда не рисовал ушей (см. где-то)

*** полит-реминисценция, позднейшая

 

ДЖИР О КОЗУБАЕ

 

“И о мудром Козубае

я сложу огромный джир”

Г.Тушкан

 

Тушканчик козодоя робко в зоб

Звенящей тетивой джейрана в зад

Инжир цветёт курджум инжиру рад

Ата ата цветёт в долине сад

 

Хурджум рассудка развязал ходжа

В зубах завязла спелая хурма

Алтын-базар ячменныя корма

Плешатый аламас ночной кошмар

 

Кутак на так таньгою Козубай

Камчой коня огревши Козолуп

Ату ату кривляется атай

Гюрзой стекает мясо по зубам

 

Шайтан курносый Карасу-базар

Китайский бонза пауз богдыхан

Стекает в хауз риштой астрахан

И Козубай и тучен и зобат

 

Крутя нагайкой скачет Кочубей

И чуб его спускается на пуп

Навстречу выезжает Козолуп

И Козубай регочет: кочумай!

 

Цветёт под тюбитейкою кумач

Кумыки растекаются в кумыс

Ашуг (рапсод) надсадно выл в комуз

Конфуций отрастил себе ногтей

 

Батыр батыр могучий Козубай

Задумчивый кочевник Козолуп

Поёт в барханах грустный козодой

К овце крадётся тайно козоёб

 

О Козубай! тебе сложил я джир

Вкушай его: шербет халва инжир

 

/2 июня 1974-аго года, СПб/

 

АХМАТОВА ЖЕНА

 

Анне Ахматовой

 

Ахмат купил целый воз чумизы.

Лошадь запряг в потрёпанный шарабан,

ехал, повторял: – Прав шариат? Не прав шариат? –

Ахматова жена жирна, чумаза.

 

Зарезали козла, велели ободрать,

нюхал мулла голенища из юфти,

юрта пила самогонку из нефти,

плясала жена, пела Аллаверды.

 

Гору кишок отдали собакам,

лёгкие и желудок – женщине соседней орды,

голую тушу в полумраке юрты

положили в казан, добавили воды.

 

Кипела козлиная голова, ныряя,

пар выходил из ноздрей – в ноздрю –

нюхали. Мясо поспело на заре.

Выловили голову, позабыв нарезать

 

дикого луку. Виновата жена.

Прыгала камча по плотным бокам,

зрители от смеха держались за бока,

потом принесла капусты ким-чи.

 

Вывалили мозг в миску, а лук,

накрошенный, тоже добавили туда,

где паром и жиром исходила вода.

Старуха в углу вспоминала халву,

 

трясся турсук в узловатых руках –

женщины сбивали к барантаю кумыс,

глазом кобылицы играли косым,

оттягивали груди полотно рубах.

 

Под кустом чия сидела ханум,

пела о белом баране – курдюк

жирен, язык – вкусен, бурдюк

айрака зреет, как дыня, в холмах.

 

Ели, чавкая. Таяла мяса гора,

мазали уздечки жирной рукой.

Гости отодвинулись, учтиво рыгая,

выкопан, пошёл по кругу айрак.

 

Налит в пиалу на донышко чай.

Рассказывает, почём чумиза, Ахмат.

Ахматова жена – стан в два обхвата –

подала на блюдечке сахар к чаю.

 

Беседа текла неспешно, как арык,

покачивало, как иноходью идёт верблюд,

а когда был допит последний айрак,

гости повалились на кошму вздремнуть.

 

/1979/

 

ТАКЫР

/туркменская повесть/

 

1.

 

когда задует злой хамсин

в пустыне бедуин

стоит по имени хусейн

и стан его лосин

/и стан его осин/

 

когда подол задрав жена

о бёдра бьёт лаваш

она сладка как чурчхела

в грудях её кумыш

 

когда как финик сладок плод

и с косточкой внутри

красотка выпятит живот

в котором пупыри

 

но молоко даёт верблюд

которое горько

и овцы жирные блюют

в тени солончаков

 

кровь аксакала солона

сосёт её жена

её монисты в волосах

таинственно звенят

 

её раскосые глаза

больная бирюза

и гибким телом как гюрза

она его куса-

 

её торчащие сосцы

касаются пупка

табачной жвачкою резцы

попорчены слегка

 

она в шальварах ноги скрыв

лицом открыла стыд

её прелестной наготы

желания остры

 

жена блудлива как коза

и страшен бабакай

пока сапог его кирза

гуляет по бокам

 

2.

 

посади её в саксаул

посоветовал аксакал

по монисту к её соску

прикрепи на груде песка

 

ты по груди её зарой

чтобы стала добычей зверей

чтобы очи её с зарёй

были высосаны змеёй

 

приведи ты к ней ишака

чтобы в жадно разверстый рот

заползала его кишка

наполняя её живот

 

и верблюдом вокруг умни

эти комья сырой земли

чтобы впредь у неё на уме

анемоны боли цвели

 

а потом ты ей рот зашей

для начала набив песком

привязавши её за шею

шерстью вытканным пояском

 

так советовал аксакал

гладя белый пучок волос

по пустыне ползла тоска

синеватым дымком кизяка

 

3.

 

в барашковой шапке ехал туркмен

мех с вином качался на тощем мехари

пяткой лениво давал тумака

по бокам облезлым бокам меховым

 

стлался под копытами в трещинах такыр

солнце было сразу по обоим бокам

у седла приторочен отточенный топор

потник оторочен шкуркой байбака

 

ехало качало с бугра на угор

камча сыромятная ссохлась в жгут

пот из под папахи вытирал рукой

серьга серебряная качалась в ушку

 

белый словно олово голый солончак

кости человечьи из песка торчат

ветром разносится сухая саранча

которой полны пустые торока

 

едет и песню поёт туркмен

о той чьи груди как масло жирны

о белом теле чужой жены

о той чьи кости из песка торчат

 

/12 июля 1981/

 

УЭД ТАНЕЗРУФТ

(по мотивам картины –

и в дальнейшем – группы

“Der Blau Reiters” Кандинского)

 

“луну похитит сарацин

на тонконогом скакуне”

(С.Рейман)

1.

 

и яркосиний туарег

не понял мой намёк

жевал завялый чебурек

чесал себя меж ног

 

один в пустыне человек

снующий как челнок

до тимбукту ведёт уэд

за нигером черно

 

сахары белое пятно

коричневая пыль

у мехари бегут пять ног

пустынный мнут ковыль

 

поёт пустынный красный волк

на полную луну

шакала и гиены вонь

тревожат тишину

 

кристаллы гипса шелестят

в костре пылает дрин

в бурнус завёрнут шерстяной

кочевник спит один

 

прощаясь с ветром дрин поёт

всё гуще гуще тон

песок просушит жаркий пот

на животе твоём

 

восходит полная луна

как голая жена

песчинка каждая видна

на шерсти скакуна

 

в палатке кожаной тепло

и запах потных тел

и тело голое видно

на фоне тёмных стен

 

к земле приблизилась луна

и чёрный панцырь сна

расколот холодом ручья

меча из серебра

 

2.

 

в стороне от торных троп

и дорог пустыни

виден храма красный портик

виден непонятный ордер

слышен рог пастуший

 

и верхушки их подобны

молодым побегам пальм

и колонн его подножье

покрывает густо пыль

 

люди тиббу гараманты

жили здесь до кель-аджер

их злата полные карманы

открытолицых услаждали жён

 

красно-коричневая кожа

с ярким отблеском металла

как натянутая жила

песней дрина трепетала

 

и руки девушки вздымались

словно большие крылья птицы

украшенные бусами сандалии

переступали через лица

 

как в зарослях дрина

звенящих под ветром в уэдах

так рук её линии

торжествовали победу

 

и узкие бёдра

порывами так трепетали

и в такт этой буйной

мелодии рты рокотали

 

плескали в ладони

гудела земля барабаном

тенями в долине

луны почерневшие раны

 

так в ритме амзата

с его одинокой струною

рабыня блестела глазами

и тонкой ступала стопою

 

3.

 

отдай мне своего верблюда

в обмен на сладкую соль

прозрачных фиников блюдо

прикрыто чёрной косой

 

собирая в пустыне манну

и подземный весенний гриб

туареги поют осанну

и имеют знаком крест

 

тифанарскими письменами

владеет в роду жена

и косы её тесьмою

и одежда ей не тесна

 

и лицо её не закрыто

солнцу подобно луне

и волосато скакуна копыто

и вышито седло на одногорбом скакуне

 

колодцы племени иссякли

погиб последний туарег

и не восходит дым из сакли

где женщины пекут чурек

 

одна луна над танезруфтом

чернеет вмятинами ран

глядит безумная старуха

на фиолетовый туман

 

4.

 

и песню поёт дрин

и ветер просеет гипс

где рос тамаринд и тмин

седеют солью пески

 

и кости лежат мехари

меж раскалённых камней

в пустыне горят фонари

вдоль караванных путей

 

колонной грузовики

тянутся на тимбукту

по руслу сухой реки

и по сухому песку

 

и пахнет бензином мрак

и нефтью сухой песок

и ярко-оранжевый зрак

пугает пустынных сов

 

песок кварцит и базальт

и мёртвое море тоски

дорога на юг близка

и груди холмов плоски

 

и змеи не смеют в ночь

из тёмных выползти нор

и синее полотно

покрыло собой шатёр

 

пустыня мраком полна

кусты от росы мокры

и белая мчится луна

на белом своём мехари

 

/12 июля 1981/

 

ТЕПЕРЬ ПОДИ И ДОКАЗЫВАЙ, ЧТО ТЫ НЕ ВЕРБЛЮД...

или ПЭЙПЕРСЫ И ПАМПЕРСЫ ДЛЯ АКАДЕМИКОВ

 

дж.болту, дж.янечеку, с.монасу

 

Эпиграфом поставим: “Где здесь поэт Гаи, который по национальности – кувшин?” (Камилла Грэй, приехав в Москву, сообщено ОЧевидцем) КАК ВЕРБЛЮД В КОНЯ ПРЕВРАТИЛСЯ, ИЛИ ОБ ЭТНОГРАФИИ В.В.КАНДИНСКОГО

 

“В эскизах к обложке для альманаха “Синий всадник” Кандинский, в поисках наилучшего решения, проделал как бы весь предшествующий ход свого развития. (Илл. 67-71, 72)

В самом образе “Синего всадника” скрывался образ, поэтический и мистический, характерный для эпохи завершающегося символизма и неоромантизма. Здесь и отзвуки поэтического мистицизма, навеянного Метерлинком, – то это всадник-принц, увозящий прекрасную принцессу, то это странствующий рыцарь, в поисках Грааля. Эти образы часто встречаются в картинах Кандинского совсем недавних лет. Не только образы, но и формы выражения – свидетельство этапов развития Кандинского. Скачущий рыцарь, с принцессой в объятиях, – реминисценция мирискуснической графики /членский билет мюнхенского “Нойе Кюнстлерферайнигунга”, гравюра, 1909/. В эскизах к обложке 1911 года тоже есть отзвуки мирискуснической эстетики, как и обращение к лубку и баварской народной картинке, в сюжетах “Святого Георгия” /еще одно толкование образа “Синего всадника”/. ...

Кандинский выставлял на выставках “живопись на стекле” /сделанную в 1911/ с сюжетами – “Святой Георгий”, ... “Всадники Апокалипсиса”, ... К моменту выхода альманаха Кандинский писал акварель “Пришествие Голубого Всадника”.

(Б.Калаушин, “Бурлюк”, книга первая, “Аполлон”, том 2, СПб, 1995, стр. 133-4)

 

Согласно искусствоведу Б.К. и приводимым им илл. – ... и Ф.Марк, и А.Мааке (илл. 66), и сам ВВК (илл. 81) изображали “синего всадника” исключительно на коне, а то и в виде Св.Георгия.

 

II. НЕПРОФЕССИОНАЛЬНЫЕ КОММЕНТАРИИ

... Первая опубликованная работа Кандинского – о коми-зырянском фольклоре, в этнографическом сборнике 1890-х.* (* Архив Дж.Э.Боулта)

“Я Востоком не занимаюсь!” – вопль проф. Дж.Э.Боулта, по поводу “восточных корней” Филонова (а не только “западного” немецкого экспрессионизма, 1980?).

 

... отсюда и (у автора) –

“... хотя и ярый вятич по корням затем кандинский изучал зырян чтоб зрак свой приучить к нетопырям

в ночи все кошки серы а заря

взрубает неба вену топором

 

и радуга соитий цветовых

как радужные крылышки це-це

....................................”

(Автор, “Моление о чуваше”, Геннадию Айги, /9 февраля 1983, Нью-Йорк/, Ант., том 3Б)

 

... В 1905-6(?), путешествуя по Северной Африке, Кандинский написал картину “Синие всадники” (туареги в синих бурнусах на одногорбых верблюдах-дромадерах). Илл. см. в каком-то англоязычном каталоге отца абстракционизма, в архиве Дж.Э.Боулта.

 

... отсюда и –

УЭД ТАНЕЗРУФТ (по мотивам картины –

и в дальнейшем – группы

“Der Blau Reiters” Кандинского)

 

... синие татуировки на руках и на теле (на лице) народа туарегов...

... тело, окрашивающееся синим от линяющей синей материи*...

и т.д.

* кубовая краска, индиго?

(См. также: И.А.Ефремов, СС; см. Изабеллу фон Эберхард (?) в сб. “Авантара” (?), где опубликованы стихи Евы Бруднэ-Уигли; также поминается в ам.лесб. фильме о двух зассыхах и старике, канал IFC... См.)

 

... специалисты по искусству (и литературе) авангарда про этнографию и географию, паче поэзию – не читают. Зачем?

 

/Кателическое Рождество 1999, в полдень, перед визитом И.Сатановского со ученики/

 

Прим. к размышлению: ... поэты авангарда* Т.Чурилин, В.Гольцшмидт, А.Туфанов, Н.Хабиас – обосраны г-ном Калоухиным** (устами сов.критика Ал.Михайлова***, иных ссылок нет). * замученные (замоченные), но незамеченные (см. “забы*тый авангард”, сост. кккузьминский, дж.янечек, а.очетерянский и др. – /*и?/.)

** уже покойным (2000)

*** ещё живым и благоухающим? см. ссылки у гг. академиков

 

(Revised: October 3, 2000; December 22, 2000)

 

ЯЗЫК ГОР

 

Гахемону

 

1.

 

киргиз киргиз

купи картуз

 

бритолобая башка

он похожа на божка

 

арык гюрза

сапог кирза

 

у тебя карамультук

ты стреляй бурульдук

 

пуля 15 зёрен ячменя

сверху облиты свинцом*

 

заряди ружьё на сошках

постреляй джейран на сопках

 

вислоухий малахай

на маханину махай

 

у лиса хвост

у волка хвост

 

у ишака больше

у верблюда сзади

 

течёт Аму-Дарья

течёт Сыр-Дарья

 

а за Вахшем

уже ваши

 

2.

 

язык шиитов пушту гор

гортанный говор афганский вор

 

шурлюм-мурлюм курлям пшенич

предгорья гор и зычен клич

 

треугольный кинжал

в животе задрожал

 

загремел бландербас

во весь бас

 

3.

 

афганистан страна моя

ты вся горишь в огне

 

проскачет всадник вороной

на белом скакуне

 

вороний глаз вороний грай

над алыми костям

 

играй труба моя играй

приветствие гостям

 

трансваль трансваль афганистан

в горах горят огни

 

и перетянут деве стан

солдатские ремни

 

4.

 

до хребтов Гиндукуша дойти нелегко

и Индия так далеко

 

и хрюкая яки дают молоко

которое так горько

 

на верблюде качается старый бабай

на бабе стоит мужик

 

абак и байбак бархан и абай

и в скалах скользят ужи

 

в пустыне и камни воду дают

потея в тёмной ночи

 

и где-то подземные глухо бьют

горячей водой ключи

 

до хребтов Гиндукуша так далеко

где с гор течёт молоко

 

5.

 

голые полуголые чёрные от солнца

больные умирающие на солонцах

 

кровь солона и болезнью сонной

больны все члены в чёрных штанах

 

лицо занавеской задёрнув

подол деловито задрав

 

сидела мадонна в уборной

смертию смерть поправ

 

медленный сухой горячий город

белые чулки через плечо

 

и такыром пересохло горло

и жена мочилась горячо

 

грязный пропылённый арык

ягодой кровавой тутовник

 

наверху летает сарыч

а внизу отдыхает покойник

 

6.

 

продали полковники тебя страна

отпускают конники стремена

 

танки по дорогам идут пыля

у дороги виселицами тополя

 

из-за камня каркнет фитильное ружьё

пуля ячменная вонзится в плечо

 

кишки намотают как ришту на сучок

а солдаты хлещут местный сучок

 

пьяному и хуй по колена висит

командир команду на дудке свистит

 

строятся полки и вздвоены ряды

вобраны желудки и не торчат зады

 

командир соколиком похаживает: мать!

водку не жрать и девок не мять

 

а на этих девок у них не стоит

и глаза косые застилает стыд

 

7.

 

Платов Платов казачок

что ты в Индии забыл

 

табачок и кизячок

и у жителей зобы

 

против танков и базук

есть у нас карамультук

 

звонкий говор тихий звук

чьи-то кости тук тук тук

 

и из черепа змея

выползает извиваясь

 

трое витязей стоят

русский немец и китаец

 

/3 декабря 1980/

 

Комментарий к строчкам:

“пуля 15 зёрен ячменя

сверху облиты свинцом*...”

“из-за камня каркнет фитильное ружьё

пуля ячменная вонзится в плечо...”

* Случайный мета-комментарий к “ячменным пулям” (из “Джуры” Г.Тушкана):

– а это-таки был не “Джура”:

* “Палавон-Назар в это утро лил круглые пули для своего фитильного ружья. Перед ним на камне стояла деревянная чашка с ячменным зерном. Он отсчитывал по восемнадцать зерен для каждой пули, чтобы все они были равны по весу, и очень искусно, в самодельной формочке, обливал эти зерна свинцом, добытом у кочевников в Восточных Долинах.”

(П.Лукницкий*, “Ниссо”, СП, М., 1959, стр. 29-30)

* Биограф Ахматовой-Гумилёва, ныне обвиняемый в стукачестве (“приставлен органами...”, ищите сами)

Джура же вовсе обливал свинцом камушки, экономя в горах припасы...

– но дополним:

“Моя идея заключалась в том, что можно использовать пули, сделанные из костей. Попадая, они разлетаются на мелкие осколки. Повреждения большие.”

(А.Сидячко, “Откровения палача”, “Курьер”, 15 января 1996, стр. 15)

 

ПОЛИГОН ЛОБ-НОР

 

О. и Е.

и Володе Березовскому

 

1.

 

пусто пусто голо голо

на просторах мёртвой Гоби

галька чёрная блестит

кость огромная торчит

 

тамариск и саксаул

почерневшие стволы

в ямке спрятался аул

в вышине парят орлы

 

завари монгольский чай

молока в него добавь

тлеет мёртвая арча

греет синяя даба

 

серый чёрный красный бурый

цвет пустыни цвет песка

блеет каменным бараном

между скал его тоска

 

на пустынные барханы

забирается луна

сквозь песчаные туманы

льёт печальный свет она

 

и копытцами дзейраны

разбивают снега ком

мчатся дикие куланы

цвета чая с молоком

 

ни пылинки ни былинки

в свежем воздухе пустом

кости чёрные белеют

рядом с высохшим кустом

 

2.

 

на дне пустынного сайра

в пустыне цаган-богд-улы

высокие травы дэрэс

янгиры жуют козлы

 

в сомоне барсболд ринчина

меж гор ихэ-богдо-ула

пересохшее дно речное

и гола как ладонь яйла

 

прибыли в аймак

жевали каймак

на корове ехал старый калмык

плёткой махал

поправлял малахай

изо рта торчал пожелтевший клык

 

войлочная юрта от дыма черна

на кошме гора бараньих кишок

железным ножом с костяным черенком

перерезал свитый из волоса кушак

 

чёрный казан с голубой водой

едким дымом пахнет горит кизяк

молодая монголка с раскрашенной мандой

а на ней беркутом пожилой казах

 

дети играют в верёвочку в углу

старуха жилу пропихивает в ушко

утром пришла телеграмма в улус

о том что перерезать всех ишаков

 

3.

 

ишаков грузили на зил и на маз

старый дунган обратясь на восток

на верблюжьем коврике совершил намаз

китайский меч положил на верстак

 

кишки серым ишакам поря

скидывал живых в ущелье самосвал

над улусом раненая билась заря

а в юрте звонко закипал самовар

 

серые ползли на обломках ног

путаясь в кишках голубые ишаки

на дне ущелья холодно темно

а стены отвесны и высоки

 

над ущельем гордо парили орлы

падали на падаль рвали глаза

тучные летели над простором яйлы

туда где птенцы в гнезде голосят

 

то-то было корму тому кто крылат

тысячи скелетов лежат на дне

старый багва заслуженный арат

парадные валенки по случаю надел

 

выбили верблюдов с которых лишь шерсть

с ишаков подавно какая корысть

и великий хурал на верность шерть

подписал и вновь запылали костры

 

там где в пустыне полигон лобнор

вымерли и суслики земля пресна

красивая монголка выбритым лобком

привлекает лётно-ракетный персонал

 

4.

 

гоби погублена голый динозавр

яйца понапрасну туда наклал

рота шагает под песню доризо

а заря над пустыней горит как напалм

 

триста лет монголы растили зады

коими сидели на русских костях

расцветут в пустыне грибами сады

советы там дома а не в гостях

 

оставят цеденбалу верблюжье молоко

было бы что на старости сосать

монголия вся обширный полигон

и ими пополняется боевой состав

 

едут на верблюдах верблюжьи полки

в сторону китая вскинуты клинки

в чёрных халатах и белых башмаках

пыль радиоактивная висит на башлыках

 

едут по пустыне где кости поют

глазками косыми смотрят назад

там где не осталось ни жён ни юрт

а боеголовки направлены на запад

 

5.

 

вымерли динозавры

будто предусмотрев

атомный гриб на завтра

пылью на почву осев

 

осью москвы-пекина

семипалатинск стал

строем идут полки

словно степной пал

 

были монголы и нет

родина их нема

и чингиз-хана след

стёрла в кирзе нога

 

вымерли ишаки

выбиты их луга

слышатся их шаги

там где растёт куга

 

призраки их на юг

тянутся косяком

камни в пустыне поют

пахнет не кизяком

 

пахнет бензином сучком

и танки идут в сычуань...

 

/17 июля 1981/

 

БЕЛЫЙ ЦИТАТНИК СТРАНЫ УТРЕННЕГО СПОКОЙСТВИЯ

 

памяти ким ир сена ()

и вадика чена*

 

вооружён идеями чучхе

провозглашаю партии – мансэ!

кванбок

пхеньян

 

в пхеньяне нет ни кошек ни собак

ни птиц

лишь крыса белая

на белый носовой платок

похожая

 

и мошки именуемые комары

устраивают крупный танец

 

... о когурё подмазанные губы

... о идеи чучхе

 

сонмун

тэсон

чхонрен

расти, кимирсенхва!

вперед, вперед на площадь тяньаньмынь!

 

наращивая темпы чучхеизации

чучхейской национальной экономики

 

и получая 30 вон

имел питательный талон

 

II.

 

чистоту идей чучхе

– кхе-кхе:

вознесенский предатель идей чучхе

– хе

 

река тудэн

гора моран

и мангендэ родившая ир сена

 

– долой ревизионистов евтуха и роботоподобных вовсе-сенских

 

сэнсей, прости

я вижу осыпающиеся белорозовые лепестки дагурской сливы

я вижу тень зеркального карпа в прозрачной воде

пограничной реки ялу

 

сичжо о любви в стиле вольлён

я посвящаю памяти анны андреевны ахматовой

– о, она –

как

сим дин сон – богоизбранная шаманка

распродаётся с необыкновенной быстротой – (цитатой из л.млечина)

ахматова – мансэ!

 

... но умер ким ир сен

и ли сын ман

посажены ро дэ у

и чон ду хван

умрёт и мун сон мен

а ким ир чена трон

захватит дядя

 

так говорят

десятки тысяч шаманов,

две трети из них женщины

 

ах мат ова

пхень янь

чучхе вольлён – мансэ!

 

/1988 – 1-2 января 1996/

* но не “дядюшки Чена”, внучатого племянника д-ра Бадмаева,

архитектора, испоганившего все пьедесталы Шемякина;

сейчас, впрочем, они напару делают надгробные памятники “новым русским”... (прим. от 1999)

 

РАЗМЫШЛЕНИЯ О СУДЬБАХ НАРОДОВ

ПОЛУКРАЙНЕГО СЕВЕРА

/полусовместно с “ОЧевидцем”/

 

астафьеву, распутину, проханову,

жарикову, туинову и эдичке

 

“есть джентельмены и есть джентельменки

но нет такого народа эвенки

есть спортсмены и есть спортсменки

но нет такого народа эвенки”

 

I.

 

есть ительмены и есть ительменки

но нет такого народа эвенки

есть локти, ногти и есть коленки

но нет такого народа эвенки

опята опять же есть и опенки

но нет такого народа эвенки

каймак, с молока сушёные пенки

но нет такого народа эвенки

распутин плачет и прячет зенки

(стыдливо прячет блудливые зенки)

ну нет такого народа эвенки

 

(начато ОЧевидцем, 1988;

закончено автором 1 января 1996)

 

II.

 

рифмам игоря сатановского и брюсу чирьеву

 

о, есть оленухи тёплые венки

но нет такого народа эвенки

есть русская баня и в оной веники

но нет такого народа эвенки

есть со сметаной галушки, вареники

но нет такого народа эвенки

есть шизофреники и неврастеники

но нет такого народа эвенки

есть юля горячева (эники-беники)

но нет такого народа эвенки

и был архимед воскликнувший: “эврика!”

но нет такого народа эвенки

есть шафаревич стоящий уверенно

что нет такого народа эвенки

народ марий эль и ельцын и веничка

но нет такого народа эвенки

“эван, эвое” – из греции веющий

но нет такого народа эвенки

эйкуменизм хильды г. зловещий

но нет такого народа эвенки

есть эмма коржавин, фома неверящий

но нет такого народа эвенки

пройди всю сибирь вертолётом на бреющем

ну нет такого народа эвенки

мы в ярком детстве читали “айвенго”

там вальтер скотт не нашёл ни эвенка

прочтите иосифа, нобеля вещего

в нём нет такого народа эвенки

прочтите наврозова несравненного

никак нет такого народа эвенки

есть голда меир и йейль, вайли-генисы

но нет такого народа эвенки

и есть лже-наука, допустим, евгеника

но нет такого народа эвенки

есть папо-смесительная зальцман евгения

но нет такого народа эвенки

есть юлии руки (коснувшись мгновеньем)

но нет такого народа эвенки

и автор их зревший но всё не верящий

 

да, нет такого народа эвенки

 

/10 января 1996/

 

Автор был явно в полном “прозоре будущего”:

“... и наконец – наималейшие народности: ненцы, пермяки, эвенки, манси, хакасцы, чукчи, коряки... и не перечислить всю дробность...

это разделение прояснит нам прозор будущего...”

(А.И.Солженицын, “Как нам обустроить Россию? Посильные соображения”, НРС, 22-23, 25 сентября 1990, стр. 6-7)

 

Доп.-2001:

“И тот, от которого в лузах стенка,*

Окажется чистокровным эвенком.”

(Один из двух: Юрий Михайлов, Михаил Красильников, “Творения. Собрание творений имени Михайлова-Красильникова-Кулле-Кондратова /Стимкккон/”, СПб, “Издательство Буковского”, 2001, стр. 27)

 

* заметим: во ВСЕХ посёлках Восточной Сибири и тамошнего Заполярья, где я побывал (1960-62) – наличествовал биллиард, в клубах – надо полагать, “по разнарядке”. – ККК

 

ОХОТА НА МАМОНТА

/ретро/

 

африке и х.*

(а также а.з-у)

 

косматый зверь клочками рыжей шерсти

там на шесте торчала голова

изображение из жести

пожухлая осенняя трава

но трубный рёв пасущегося стада

из кольев заострённая ограда

копьё охотника проткнуло кость и шкуру

урча собака грызла жёлтый бивень

и над землёю неожиданно и споро

пролился белых капель ливень

над тундрой где цветы алеют мака

где анемоны цикламены лох цикута

питался зверь пожухлым серым мохом

и пар его дыхания окутал

врага голодным волком рыща в пуще

ступил копытами на этот луг цветущий

и дряблобрюхий вислоухий враг

спешит укрыться в розовый овраг

морозной тучей упадут листы

тюленя ласты гладкие черны

и ледяные перейдя мосты

мохнатый мамонт зрел его черты

охотника что похотью томим

над юртой вертикальный синий дым

под низким солнцем вялится таймень

и полукругом расположен тын

но мамонт молча иноходью шёл

и мёрзла кровь в переплетеньи жил

скользил по водам деревянный чолн

и в тростниках ворочались ужи

о север север ветреный денёк

торчал охотник севший на пенёк

и мухомор коряков красный гриб

червём и плесенью проетый гиб

так гибок хобот волосат и толст

слоновьи уши украшают стол

охотник чукча чесноком дыша

мороженое мясо ел с ножа

как мамонт тушей вытаяв в обрыв

чья шкура толще и прочней коры

шипя охотник почесал нарыв

зубов слоновьих принося дары

чтоб положить где жил его тотем

он бабу толстозадую хотел

в слоновый рог он на заре дудел

где мох лишайник мошкара да лёд

и мамонт тушею подобен был холму

охотник ел сырую бастурму

прокрадывался снежный барс во тьму

зверь тучен был недвижен и лохмат

.................................

 

/1980?, Техас/

 

* – с запоздалым посвящением александру исаичу

напополам с жорой михайловым

 

БИФШТЕКС ИЗ МАМОНТА В КАМЕРЕ “КРЕСТОВ”... (1999)

(из романа “Хотэль цум Тюркен”, 1975–????)

 

.... а я что говорил, четверть века назад? –

 

“Пел и думал: если не устроюсь в Париже в качестве поэта или, на худой конец, на худой, на худой, даже на очень тощий, в качестве литератора, открою ресторанчик “Коми АССР”, отделаю под барак, нары в два этажа, у входа – вертухай на вышке, и – национальные блюда и напитки: пирожки с живыми личинками овода (буду самолётом заказывать, Советский Союз отпустит, ещё одна статья экспорта!), квашеный тюлешка, мороженый мамонт, лишайники и – де-натурат, антифриз, тормозная жидкость, спирт гидролизный, из коктейлей – гуталин, зубная паста, одеколон “Цветок Грузии”, вохра – официантами, вышибалами – тож, всё как в России – на Западе любят стиль рюс, аристократический кабачок “Русский барин” – щенки борзых в собственном соку, музыка Шостаковича, вход по паспортам, выход к стенке...”

“В Сибирь их, в Сибирь, голубчиков, кушать замороженных третичных рыб из романа Солженицына, мамонтовые кости и шкуру с самоедскими лайками делить. ...”

(“Хотэль цум Тюркен”, часть 2-ая, [1975], опубл. в “Мулете-Б” в 1986)

 

“Даже чукчи, испокон веков рождаясь и умирая на заскладированных в вечной мерзлоте мамонтах, не додумывались до такого, прямо скажем, диковинного кулинарного изыска: строганина из пролежавшего не одно тысячелетие в земле животного... А вот французы, известные своим полным отсутствием каких-либо гастрономических предубеждений, ни чуточки не брезгуют эксгумированным мамонтом и летают за этим удовольствием через всю Европу и Азию аж на наш Таймыр! Гурманы! ...

Новость о том, что местные охотники откопали совсем недалеко от Хатанги на рыхлом берегу реки Большая Балахна помнящего великое оледенение мамонта, равнодушным не оставила никого. Тем более что аборигены с радостью соглашались выполнять роль гидов, демонстрируя огромного вымершего слона с длинной шерстью и массивными изогнутыми бивнями. Но с чьей подсказки и как мамонтов могильник превратился в этакую экзотическую столовую для гурманов-извращенцев, никто уже не помнит. Рассказывают только, что чаще других навещали животное с уже изрядно ободранными боками туристы из Франции...”

(Александра Сорокина, Таймыр, рубрика “Путешествия”, “Бифштекс из мамонта”, “Деловой вторник”, приложение к “ИТАР-ТАСС Экспресс”, №12 (211), 17-23 марта 1999, стр. 7)

 

– и –

“КСТАТИ

Российская изобретательность, известная всему миру, не обошла и туристский бизнес. Чего только не напридумывали россияне, когда Западу открылась доселе закрытая одна шестая часть света! В знаменитых санкт-петербургских “Крестах” оборудовали специальные камеры, где любители острых ощущений с толстыми кошельками, как некогда бомбисты и революционеры, могли вкусить всю прелесть тюремной баланды и все тяготы неволи. Комплекс услуг в одиночке обходился в сотни долларов. ...”

(Михаил Морозов, Ибид.)

(См. о том же – один из романов моего любимого А.Бушкова – “На то и волки” или “Волчья стая”?... Уже не помню.)

 

– и –

“ЛАГЕРЯ ГОТОВЫ ПРИНЯТЬ ИНТУРИСТОВ

В 600 км от Магадана и на 200 км в сторону от Колымского тракта расположена долина Каньон, отделенная от окружающего мира непроходимой тайгой и бурными реками. Вдохнуть жизнь в эти заброшенные места с помощью иностранного туризма, включающего посещения остатков сталинских лагерей, собирается бывший палеонтолог (Sic!) Алексей Алабушев.

Алексей Алабушев, уроженец Магадана и обладатель американской green card (Double Sic!) (вида на жительство и работу), ради своей идеи отказался от преподавательской карьеры на Западе. ...

... Благодаря изоляции лагерь не был разграблен, это наиболее сохранившийся из 500 лагерей Колымы. В бараках все на своих местах: бушлаты заключенных, пронумерованные шапки, оловянные кружки и ложки. ...

Теперь Владимир Сверталов каждую неделю надевает свою лагерную робу с номером и идет ... Он поддерживает Алексея Алабушева: “Люди из других стран должны увидеть, как мы жили. Не беда, если кто-то заработает на этом деньги.”

Магаданский район сейчас в глубокой экономической депрессии. Господин Алабушев надеется, что его проект принесет средства в местный бюджет. С ним готов сотрудничать Иван Паникаров. В 1994 году он оборудовал здесь частный музей ГУЛАГа, теперь собирается возить туристов на экскурсии в места, подобные Каньону. Нынешней осенью сюда уже прибыла первая группа немецких туристов.”

(Ия Моцкобили, НРС, 20 ноября 2000, стр. 6)

– в центре заметки помещена “Маска скорби” Эрнста Неизвестного – являющаяся ныне маркой магаданского лагерного туризма?

... Вероятно, г-н палеонтолог (с американской грин-картой) будет кормить зэк-туристов мясом мороженого мамонта, а вохра Сверталов – бить их по мордасам? В чём сотрудничать и помогать ему – будет директор музея Паникаров?

Благое начинание.

Но идею, всё-таки, предвосхитил – я. Четверть века назад...

 

... идеи носятся, витая, в воздухе –

 

“На второй год, когда в Балганском кратере уже работала геологоразведочная экспедиция, на берегу реки откопали мамонтенка. Залежи бурого угля были почти на поверхности, под метровым слоем мерзлоты, и его черпали для нужд поселка обыкновенным экскаватором. Растепленный грунт превратился в грязь, потек селью в реку и однажды утром экскаваторщик обнаружил ископаемый труп животного. Размером он был со среднего слона, разве что обросший густой желтой шерстью и абсолютно целый. Сообщили в Красноярское отделение Академии наук, потом в Москву отослали телеграмму, но прошла неделя, другая – нигде даже не почесались. А на Таймыре хоть и было всего пятнадцать тепла, хоть и завалили мамонта кусками льда с озера, закрыли брезентом от солнца, все равно начался запашок. Ко всему прочему кто-то ночью ободрал всю шерсть с одного бока – она уже начала лезть сама. Потом вырубили огромный кусок из задней ноги – кому-то захотелось попробовать пищи первобытного человека. А еще через неделю ископаемое чудо нашли собаки...

И видя это, уже навалились люди: это же заманчиво – иметь настоящую, «живую» кость в виде сувенира... Мамонта растаскали в один день, варили и пробовали мясо, вкусом напоминавшее падаль, однако пробовали, чтобы потом можно было сказать – а я вот ел мамонтину!

Спустя месяц после этого Насадный однажды застал Рожина за делом, в общем-то привычным для бывшего аспиранта: он вязал свитер. Это была его коронка – вязать во время раздумий, ожиданий, или в дороге, к чему все давно привыкли. Тут же академик обратил внимание на очень знакомый цвет толстых шерстяных ниток. А в углу еще стояло два мешка отмытой и прочесанной длинноволокнистой шерсти...

Старый сподвижник даже не отрицал, где взял столь необычный материал, и когда Насадный допек его вопросом, зачем он это сделал, Рожин ответил определенно:

– У меня будет единственный в мире свитер из мамонтовой шерсти! Понимаешь? Ни у кого такого нет и вряд ли когда будет. Единственный – у меня! Даже у тебя не будет!”

(С.Алексеев, “Сокровища Валькирии /3/”, М., “ОЛМА-Пресс”, 2000, стр. 68-69)

 

... ещё один “Мамонт”, его гнусные происки с советской секс-бомбой, шпионкой Моникой Левински:

 

“ – Для этой цели я послал тебе самую изощреннуюДару!

– Самую развращенную! – огрызнулся Мамонт.

– Не имеет значения! Почему у действующего президента Североамериканских Штатов до сих пор в штанах... – он осекся, глянул на Дару и изменил терминологию. – До сих пор целы детородные органы? Ты же сам предложил оскопить его!

– Потому, что Моника вошла во вкус!

– Ты несправедлив к ней, – заступилась Дара. Она ещё очень молода, неопытна и подвержена увлечениям... Надо простить ее, Мамонт. Тем более Моника получила весьма выгодную славу в американском обществе. И она еще скажет свое слово.

– Речь о сегодняшнем дне! – оборвал ее Мамонт. – На головы сербов падают бомбы!”

(С.Алексеев, ибид., стр. 80)

 

... если бы Моника Левински во время орального секса (в Овальном кабинете) откусила президенту Биллу Клинтону хуй – то, возможно, это бы помогло в решении Балканского конфликта (так, по крайней мере, полагает патриот-антигумилёвец С.Алексеев)...

 

ПОЛИТИКА И СЕКС (гуманитарный ризёрч)

 

“Уголовное дело в отношении полковника Юрия Буданова, обвиняющегося в убийстве чеченской девушки, направлено для рассмотрения в военный суд Северо-Кавказского военного округа. Об этом 2 февраля сообщили в военной прокуратуре СКВО. Уже писалось о случившемся в чеченском селе Танги. 27 марта прошлого

года командир 160-го танкового полка полковник Юрий Буданов получил информацию о том, что чеченка Эльза Кунгаева – снайпер, виновный в гибели его сослуживцев. Захватив девушку в Танги, Буданов доставил ее в расположение части. Там он допрашивал чеченку, потом задушил, после чего труп приказал спрятать. Как утверждал сам Буданов, через адвоката (N137 от 27.07.2000), убивать девушку он не хотел, произошло это случайно.

Следствие обвиняет Буданова в умышленном убийстве, сопряженном с

похищением, а также в превышений должностных полномочий (с применением насилия), повлекшем тяжкие последствия. Первоначально Буданова подозревали и в совершении изнасилования, однако экспертизы этого не подтвердили. Подозрения были связаны с ранами на теле убитой, однако позже выяснилось, что их нанес один из трех солдат-срочников, которым полковник поручил спрятать труп. В отношении этих солдат проводились следственные действия по обвинению в “заранее не обещанном укрывательстве особо тяжких преступлений”. Одному из солдат дополнительно вменялась статья 244 (надругательство над трупом). Однако в январе уголовное дело в отношении трех солдат было прекращено в связи с амнистией.

На скамье подсудимых Буданов будет вместе с начальником штаба 160-го

танкового полка Иваном Федоровым. Его обвиняют по нескольким пунктам

статьи 286 за превышение должностных полномочий с применением оружия или спецсредств. В день убийства чеченки по приказу Федорова проводились учебные стрельбы по селу Танги, в результате был разрушен дом гражданина Джавадханова.

Подполковник Федоров сейчас находится под подпиской о невыезде,

Буданов – по-прежнему в ростовском СИЗО. Суд скорее всего будет проходить не в Чечне, а в Ростове-на-Дону. Так легче обеспечить безопасность Буданову (чеченские боевики не раз угрожали ему расправой). Дата начала судебных слушаний еще не назначена.”

(Елена Строителева, “Воины или убийцы”, НРС, 7 февраля 2001, стр. 3)

 

“... 8 ПЕРМСКИХ МЕНТОВ ЗА ОДНОГО ИЗНАСИЛОВАВШЕГО ПОЛКАША, или ХАНТЫ-МАНСИЙСКИЙ ОМОН И ПАРТИЗАНЫ В ЧЕЧНЕ”

 

“Партизанская война в Чечне

Нападение на колонну ханты-мансийского ОМОНа совсем неподалеку от Аргуна хотя и не сопоставимо по потерям с разгромом пермских омоновцев, но гораздо страшнее по значению.

... Под головным бэтээром и “Уралом” были подорваны управляемые фугасы, после чего колонна, в которую входили два “Урала”, УАЗ и автобус, была обстреляна из гранатометов и стрелкового оружия. В результате боя с боевиками, которые засели в лесу рядом с дорогой, один омоновец погиб и восемь (по другим данным – шестеро) получили ранения.”

(“Новое Русское Слово”, 7 апреля 2000, стр. 1)

“Чеченцы расстреляли неизвестно кого.

Чеченское командование распростанило сообщение о расстреле восьми омоновцев, попавших в плен около селения Жани-Ведено и назвало их фамилии. Это произошло после того, как российские власти отказались обменять заложников на полковника Юрия Буданова, арестованного за изнасилование и убийство чеченки. Зато чеченцы предложили обменять трупы на раненых боевиков.

... И.о. командира пермского отряда ... заверил, что у них никто без вести не пропал... А командир березниковского ОМОНа (Пермская область) ... сказал, что ему неизвестна судьба семерых его подчиненных. Трое из них ... оказались в чеченском списке.

Почему об этих людях не стали говорить в Перми, председатель комиссии не знает, но уверяет, что их материалы самые точные.”

“Фамилии казненных милиционеров и номера их служебных удостоверений были опубликованы на интернет-сайте боевиков “Кавказ-Центр”. ...”

(Ибид., стр. 6)

 

“Опять крупные планы. У всех перерезано горло. Судя по времени на таймере – это Пермский ОМОН.”

(“Садистские пленки чеченцев”, “Русский базар”, №9(253), 22-29 февраля 2001, стр. 8)

 

... об изнасилованной российским полковником юной чеченки – см. особливый ризёрч. (Покамест мы всё ещё в Перми – точнее, в “Пермском диване”...)

 

ещё одна –

 

БЕЛАЯ КОЛГОТКА

 

“ – А теперь давай, звони. Якиманов набрал номер приемного покоя больницы, представившись следователем. – Живой?! Багров, убедившись, что Лешка открыл глаза, устало рухнул рядом.

Атака «духов» только что захлебнулась. Но какой ценой!

Женька поверх «лифчика» потянул к себе автомат и отстегнул перехваченные изолентой рожки.

Один патрон остался в патроннике, еще три легли на черную от въевшейся грязи ладонь. В одном из карманов «лифчика» завалялась граната без запала. И все! У оклемавшегося после очередной контузии Худякова с запасами тоже негусто: гранат нет, патронов на полмагазина. Десять секунд боя, а то и меньше.

Есть еще оружие убитых, но лежат парни по ту сторону дороги, разрезавшей блокпост надвое. Их накрыло во время минометного обстрела, когда «духи» откатились в первый раз. Там и уцелевший пулемет есть, и цинк с патронами должен остаться. Попытка преодолеть открытое пространство дороги могла закончиться только одним – пулей снайпера. А умирать, даже когда их осталось только двое, Женька не хотел. Тем более что, как он подозревал, снайпером у чеченов была баба – из «белых колготок». Уж больно «жалостливая» оказалась. Первую пулю обычно всаживала где-нибудь в сантиметре от лица и только потом стреляла на поражение.

Женька дважды воспользовался таким подарком судьбы. Правда, во второй раз пуля срезала ремешок каски, и Багрову чуть голову не оторвало. А вот Сереге не повезло с первой попытки. Контуженный, он не среагировал на «предупреждение». А может, просто не успел свалиться в окоп после того, как пуля вздыбила фонтанчик пыли прямо перед его носом.

И теперь на месте глаза у Лапшина чернел застывающий сгусток крови...

Принимать смерть Багров не хотел ни из чьих рук. Но, похоже, на этот раз им с Лешкой выбирать не приходилось. Сейчас завоют мины, и если ни одна из них не накроет полуобвалившийся окоп, через минуту после обстрела «духи» вспорют им животы или отрежут головы. Что еще хуже, чем мгновенная смерть.

Женька со щелчком вставил магазин на место...

 

Левее минометчика, метрах в двадцати от основной позиции, Багров набрел на ячейку снайпера. Зажимая окровавленными руками вываливающиеся кишки, по земле каталась молодая девчонка с перекошенным от боли лицом и выгоревшими на солнце волосами. Черная шапочка, под которой она скрывала демаскирующую ее красу, пропиталась кровью, но не могла остановить пузырящийся поток. Завидев приближающихся морпехов, она потянулась к СВД – старенькой, но надежной Драгуновской винтовке, отброшенной взрывной волной. Поняв, что оружием воспользоваться не сумеет, попыталась что-то сказать, а в глазах ненависть сменялась страхом, страх болью и злобой.

Наполовину оглохший Худяков уловил слова: “деньги”, “много денег”. Но еще раньше их разобрал Багров. И, повернувшись боком к изнывающей от боли снайперше, добросовестно отработавшей свой гонорар, чуть приподнял смотревший в землю ствол «Калашникова». Одинокий выстрел не заглушил нарастающий гул моторов – на усиление растерзанного, но непобежденного блокпоста шла танковая колонна...

Всего этого не знал подполковник Глазков...”

(В.Любавин, “Адвокат дьявола”, М., ЭКСМО, 2000, стр. 235-6, 249)

 

и полковник Буданов – тоже.

 

/23 декабря 2001/

 

ЧРЕЗ БЕРИНГОВ КАК ЧИРИКОВ

 

Г<алине> Г<оловейко-Нуссберг>

 

... и за узкую её глазку

полюбил армянин хакаску

за широкую её спинку

полюбил армянин осетинку

и за плоскую её будку

полюбил армянин якутку

и за жирную её гузку

полюбил армянин тунгуску ...

 

так любил армянин и ахал

изнывая в постеле узкой

прикрывая ей пах папахой

называя её тунгуской

и подкаменной индигиркой

ангарой золотым ононом

забавляясь баранкой с дыркой

и впадая во грех онанов

 

шелуху снимая с бананов

голосила в нью-йорке тунгуска

армянин в галлерее банага

выставлял её профиль узкий

выставлял её лобик низкий

и лобок обритый травою

называлась эйкуменисткой

и владела она головою

 

головою татарина немца

что над бритой губой крысиными

нависали два уса сосульками

выдавая в нём иноземца

выдавая в нём иноверца

а тунгуска ходила иноходью

и по ней изнывали похотью

разрывая на части сердце

 

по тангутской княжне таракановой

не его измученной ласками

ох как бойко она тараторила

ох как смело шныряла глазками

в сарафане на голое тело

сарафане ситцевом алом

ничего она не хотела

только ярким хвостом махала

 

и глаза её были бойницами

чёрный пламень как стрелы мечущими

и грозила она больницами

и побоищами ежемесячными

словно камень гагат черны они

в желтизне зелёной изменчивы

чёрным порохом начинены они

бузиной глядящей из веточки

 

а у дома цвела бузина

или то был цветок граната

что-то красное как спина

что была сарафаном покрыта

что-то красное в белый горошек

занималось пламя без спичек

и глядели из всех окошек

словно груди прорвавшие ситчик

 

груди были раскосы жёстки

угрожающие словно пики

и мелькали в колосьях жёлтые

косоглазые немцев лики

потому что в самом ташкенте

где великий князь жил опальный

жил с усами как у дышленко

кинетист артист эпохальный

 

ох и круто он был похабен

называя соитье еблей

торсом мощен словно охапкин

что девиц на уздечку емлет

басом зычен а череп в дырьях

пальцы словно связка сарделек

то ли в родинках то ли в чирьях

глазом цвета камня сардоникс

 

на его кинетичье дышло

словно бабочки лезли бабы

ох послушать бы как он дышит

под священным камнем каабы

мусульманским законом вызнан

он от фридриха шаг усвоил

ингуши разбегались с визгом

когда шёл крестоносцем воин

 

и томлением вен хакассы

повергались у стоп кучума

император первый бокассо

даже ног под собой не чуял

как испивши кровушки кубок

не воитель и не военный

отрывался от алых губок

и глядел в черноту вселенной

 

расцветали архитектоны

в ошалелом пространстве вращаясь

и пузатые сатириконы

вслед летящим дискам ворчали

потому что на этих дисках

на присосках магнитных спрута

не хакаски так одалиски

синеватым пламенем скрыты

 

бузина ты моя цвет граната

что над дохлой кошкой качаясь

ничего мне теперь не надо

ни наследства хана кучума

ни раскосости глаз твоих узких

ни семнадцати с тысячью родинок

потому что поэт техасский

показался тебе уродиной

 

отцвели уже вялые маки

отзвенели весенние твари

кажут голые свои сраки

негритянки в дешёвом баре

где сидишь над полпинтой виски

замудохан техасской тоскою

и глядишь как болтаются сиски

перевитые чёрной тесьмою

 

а за тихим конечно же тихим

расцветают степи монголии

и хвостами мотают яки

и тувинцы бегут полуголые

с гор спустившися орды хакасов

что косогам казахам родственны

пожирают сырое мясо

пробираются между соснами

 

на конях их из платины бляхи

а под платьем острые груди

потому что хакасы бляди

амазонки они не люди

потому от них феминистки

расплодились пройдя за берингов

и пуская стрелы фаллические

мужиков превращают в меринов

 

вот оттуда пошла легенда

о стране лихих амазонок

кобылицы и те лягаясь

не дают жеребцу спросонок

эти орды прошли от байкала

до седых берегов чукотки

и на шее коровы ботало

не спасало их от щекотки

 

привязав ягодицы к пяткам

восседали они без сёдел

и сырое мясо под потником

отбивалось прело и спело

разрывая конину с кровью

что в червях и поту застыла

занимались они любовью

с пастухами что шли за стадом

 

а потом мечом треугольным

обрезали им лишнее мясо

оставляя под туруханском

поразмыслить о воле класса

так досталось сосо джугашвилли

за его афёру с хакаской

и скорлупки яиц шевелили

беспокойные ветры техасские

 

2.

 

... в соседней палате затих армянин

/а.к.толстой/

 

плыли на байдарах

и плыли на плотах

позади татары

впереди звезда

 

плыли через волны

в нерповом челне

плыли девы воины

копья на плече

 

ели каракатицу

чайку и кита

на манер катарсиса

жуткая икота

 

тихий их качает

травят через борт

слышно крики чаек

необъятен понт

 

плыли три недели

и ещё пяток

воины балдели

пили кипяток

 

наконец подвахтенный

выкрикнул: земля

словно гроб повапленный

днище корабля

 

видят калифорния

и на ней форт росс

просят переводчика

говорят фортран

 

пожелтели морем

скулы разошлись

плосколицей мордой

канул солнца диск

 

далеко на западе

где поёт онон

и доносит запахи

новый континент

 

по континенту бродили стада бизонов

схожие с зубрами коих привыкли есть

пахло полынью и пахло бензином

неглубокой речки устье

 

высадились выстроились поставили вигвам

рядом положили вампум и тамтам

колдунья в рогах доела мухомор

вертела кожаной юбки бахромой

 

встали весталки поголовье целина

каждой нужен такой как у слона

мамонтов повыебли в америке хана

ни тебе коровы лошади слона

 

бегает по прериям зобатый бизон

богат горбом и широк гузном

а промежду этих жалобный вид

зане у бизона давно не стоит

 

вымерли и ящеры от ящура давно

осталось одно окаменевшее говно

девы амазонки щупали скорлупки

на щеках накрашенных расцвели улыбки

 

этих бы которые имели таких

тут не позавидуешь и самцам китих

ежели у ящера такое яйцо

как бы улыбнулся он мне в лицо

 

рыли копали рудники пещеры

ящеров не видно одни ошарья

шарили искали окаменевший икс

нашли белемнита а что в нём фиг-с

 

баловались бивнями сломали не един

так доживали в девах до седин

но потом колумбу показалось вдруг

что земля не шарик а скорее круг

 

понавёз испанцев а у тех меж ног

сталью сверкает толедский клинок

но куда там с голоду толедская сталь

поеблись немного и металл устал

 

выписали негров с чёрными до пят

утомясь подагрой амазонки спят

негру нипочём амазоночий лук

он таких имел ещё от калуг

 

негр пляшет гремит тамтам

амазонки вспомнили что они из дам

снова расцветала девичья краса

а у негров это такая мяса

 

смешавшись с хакасами малость покраснели

девок подразнили и опять плясать

так совершалось покорение америк

в чёрных и сатиновых мужских трусах

 

едут трусы волокут турусы

алик из тарусы привет им шлёт

едут татары в турсук тусуясь

немцы валят валом и прочая шваль

 

едут кинетисты дантисты онанисты

едут педерасты и едут фраера

иные тайком в душе коммунисты

иные просто переодетые опера

 

сгрудились в нью-йорке хлеба ни корки

одна галлерея на двоих-троих

хочется выпить и хочется икорки

а по фудстампам дают требухи

 

выстроились выставились кто где побойчее

один кажет плаху другой голый зад

на бахче нью-йоркской чахнут бахчаняны

приехал херр нуссберг и пошла буза

 

понавёз хакасок борзых супрематистов

какую-то космическую рыбу-фиш

всех повербовал поголовно в кинетисты

и смотрит усами со многих афиш

 

давит комаров и доит медоедов

эрнсту неизвестному неизвестно что сказал

весь техас засыхает с недоёбу

а у льва на это крокодилова слеза

 

любит покушать и баб пошшупать

называет это поэтично “ёб” ...

эх твою мать такие пампушки

хоть самому ложись в изготовленный гроб

 

а за этой тушей из усов и мяса

более всего он похож на моржа

неслышной стопой выступают хакасы

кинжал милосердия в руках держа

 

отвернись припорет по старой привычке

амазонкам любо мужика воевать

глаза что щёлки ручки что спички

а под платьем грудь и опять же мать

 

так и сижу матерясь в техасе

то там чайный сервиз привезут

чашкина тарелкина и очередь к кассе

а он уже помер давно паразит

 

ладно вмазал ингрид какую-то мулю

но почём не помню потому что был пьян

кинетист распишет на досуге пулю

а за ним хакасок целый караван

 

едут и едут копьями махая

ищут динозавра или кого ещё

и под воронёным собольим малахаем

робкая улыбка смугловатых щёк

 

/24 апреля 1981/

 

ХАКАСКЕ

 

... и друг степей ...

а.пушкин

 

пушкин встретил калмычку

и имел словно птичку

на кошме и звенел он уздой

как спасясь от потопа

воспевала европа

её профиль и стан золотой

 

там в верховьях саянов

где родился саянов

где косые желтеют снега

на манер мокассинов

но подбитых резиной

выступала девичья нога

 

ах у крошки не ножки

и конечно не ляжки

но амброзия амбра бензой

и такую хакаску

за неловкую ласку

херр татарин упарил лозой

 

он стегал её круто

по сосцам и по крупу

сарафан задирая в горошек

юбок девичьих ворох

и какой-то там шорох

и мелькание девичьих ножек

 

пушкин пушкин голубку

ты любил за улыбку

а ещё за косые глаза

как же можно калмычку

дать татарину в смычку

и при этом ещё чтоб лоза

 

как подобно союзу

что почёл за обузу

и тебя и меня и её

как же можно голубку

не под юбку по пузу

и хакаска взовьётся змеёй

 

эти чёрные косы

и глаза что раскосы

и сосцы что торчат в стороне

что подобна наркозу

а скорее некрозу

и объятья подобны стерне

 

так лихая тангутка

что настолько не чутка

что калмычку ты пушкин мой брось

без чулка и без стрелок

ловко бьёт она белок

и за ней по пятам ходит лось

 

путь из немцев в татары

где гогочут гагары

птице гаге подобен твой пух

ты хакаска лихая

коромыслом махая

загляделась на выпуклый пуп

 

что имелся у будды

пуп второй беспробудный

почему он избранник и бог

на холодных саянах

где снега осиянны

в торбазах ты ступала ногой

 

ах хакаска калмычка

словно в клетке ты птичка

ты роскошный поющий башмак

ты зачем с непривычки

не имела отмычки

и теперь я погиб как дашнак

 

нет во мне армянина

только пиво и тина

бултыхаются тихо внутри

потому что хакаска

увезла свои глазки

и остались одни пузыри

 

путь на родину долог

но крепись как геолог

и калмычку хакаской зови

не в горах ты а ближе

пусть в нью-йорке париже

всё равно мы живём визави

 

но заместо красотки

мне остались селёдки

и настолько не сладок мой век

что реву в три ручья я

не твоя и ничья я

а такой же как ты человек

 

так гласила мне дева

обернувшись налево

плюнув в дьявола что за плечом

и остались саяны

и разверстые раны

по которым она кирпичом

 

так прощай же хакаска

ни к чему твоя ласка

я не пушкин и я не калмык

только вздёрнув губою

занесу над тобою

никотином желтеющий клык

 

2.

 

кровь твою высосу высосу

будешь дракулу дразнить

ночью из шкапа я вылезу

пить пить пить

 

не спасёшься бетонными стенами

не спасёшься чугунными ставнями

по ночам палачом прилечу

пить хочу

 

пусть тебя охраняют борзые

пусть замки замыкают дверные

ночью чёрным крылом я махну

пить учну

 

я цыган конокрад и волшебник

и на мне есть железный ошейник

тихо к шейке смолистой прильну

пить начну

 

прокушу твою шейную вену

осушу всю тебя постепенно

что останется выкину львам

любо вам?

 

так шуршу я ночами над свечкой

над камином а также над печкой

выпью кровь и из почек мочу

пить хочу

 

ты хмельнее чем чёрное пиво

поцелуй обожгёт как крапива

к пчёлке жадно губами – укус

кровь ли?

уксус?

 

дыхание мускус

 

но боюсь чесноку

 

пить хочу

пить хочу

 

чу?

 

/24 апреля 1981,

Техас/

 

НАНАЙСКАЯ КУКЛА

 

Гр.Л.Ковалёву

 

ВСТУПЛЕНИЕ:

АМУР МАНЗА ХОДИ ЛОЦА

 

нойон собирал албан –

полную майму мехов

ходил джангуй в Албазин

гольд орочон торговать

 

чалдон забродил ханшин

артами плыл гужеед

Шилка Айгун ходил

длинный ганза курил

 

коска – геоли! – кричал

улы пошил из рыбы

платье из синей дабы

талу кушал косил

 

брачный наряд кеты

пятна китайса бояза

ходит анга тайгу

баба лежит на кане

 

полна ангалка рыб

полна чумазка ягод

сулея рисовой водки

Позя олочи обут

 

амба кусал Гао Да-пу

Хогота медведя била

Мангму ходи Амур

торо плати за баба

 

ноньче лаптрюка-дух

прыгал рогатый лягушка

бауска, ай нари!

батьго ханина-ранина

 

геда лоча убить

отоли мало-мало

гохча баба любить

мазали раны салом

 

ехали Дандачуй

чох торговал Айдамбо

диди ложи хачуха

рыбья нога Талака

 

буда Айога кит

Офа кальдук удога

туксе четыре ноги –

и и чжи и! – турге улугу!

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ, ГДЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ

ДЕВУШКА-ЛИСА

 

Фаиночка, лисонька чернобурая,

папеньку съела, и маменьку съела –

а горловинка-от белая,

бьётся жилка на ней голубая

 

Лисанька-сиротинка,

мехом плечом поведёт – уйдёт,

есть у неё доминка,

по краям шерстинка,

лисанька хвостом следы заметёт.

 

Мягко качается зыбка,

у лисаньки на губах улыбка

острым зубком,

красным язычком

по полу метёт хвостом-воротником

 

Спи баю-бай

круглый, как колобок

на загнётке с кашей бараний бок

лисанька пушистый лобик-лобок

лисанька воркует как голубок

 

Спи, на палатях

мятая тьма

пахнет мятой

белой мохнатой

мя-атой зима

 

Лисанька свернулась

в клубок-колобок

мягкий животик и мягкий бок

алая улыбка белый зубок

лисаньке снится нежный голубок –

 

пососу я кровушки

поваляюсь во мху я

по колено бровушки

ноги как полено

 

вылезет шерстинка

на белом лобке

тонкая тростинка

у него в руке

 

дуя в эту дудочку

продолжая почку

на такую удочку

не поймаешь дочку

 

Лисанька прелестница

улыбаются ямочки на щеках

в чулане под лестницей

пышным хвостом щекотать – ах!

 

ГЛАВА 2-ая,

ОПИСАТЕЛЬНАЯ

 

скуломорденькая, переимчивая

а чистотка сама, шкура дымчатая

узок глаз косой, тонок гибок стан

волоса косой, и огнём уста

 

рыбьей пищей ей не согреть нутра

облепиховой не испить с утра

на какие вши покупать хлеба

или лаптем щи торопясь хлебать

 

ГЛАВА-ОТСТУПЛЕНИЕ

 

тут амба исиндагуха бывает

черти несут обход

медведь-хунхуз ломай лапа моя собака

шкурка кетовая в бабка беззубый рот

 

Позя, нанайский чорт обутая в белые олочи

Позя молись – завтра лучок будет соболь

грудь колесом нос шишковастый у лоча

стягивает белой куропатицы зоб боль

 

гольда скридает сохатого снежною свежей порошей

между двух сосен осин самострел и лучок

баба поставит на лаковый столик корытце с морошкой

нельму морозную крошит и дикий лучок

 

кушай и баба помни на сохатого шкуре

в косы её вплетены много медных и белых монет

девочка сидя на кане длинную трубку курит

ситец и бусы из рыбьих зубов на никем ещё (невпротык!) непоротой Мане

 

амба хозяин тайги тигр ходит кругами

жмутся собаки к жилью и хвост калачом

крепкая водка в старом медном кумгане

выпил чашечку гольд закурил и сказал: Холосё!

 

тихо Амур свои мутные воды колышет

рыбья чешуя устилает иголками берег

плывёт луна и нанайской девушки песню слышит

туча тайга за одинокою сопкой сереет

 

ГЛАВА 4-ая, ЯГОДНАЯ

 

девушка ходила по ягоды в кедрач

маленькие ступни аленький рот

глаза раскосы и чёрные косы

острые груди и впалый живот

 

девушка ходила монетками звеня

маленькие ручки собирали ягоду

сосны и кедры застили зенит

улыбались щёки маленькими ямками

 

прыгало солнце рыжей лисой

в брызгах играло тысячами радуг

девушке было очень холосо

девушка-люча весела и рада

 

красная малина сизый гоноболь

капли костяники сладкие лианы

девушка с яркой розовой губой

и вторые губы красные как раны

 

девушка присела смеются мхи

каплями брызгами жёлтая морошка

утопает в зарослях оранжевой ольхи

маленькая маленькая маленькая ножка

 

полный туесок разноцветных камней

топазы, рубины, лазурит и яхонт

сладких сочных прозрачных камней

не камней а ягод ягод ягод

 

кедровую шишку вылущит зубком

острым и белым как у быстрой белки

ядрышко ореха достанет языком

на губах капельки кедровой смолки

 

девушку невесту украл медведь

зиму жил в берлоге с нею как с женою

по весне случилось ей умереть

и медведь отъел мёртвые ноги

 

проходили гольды косточки нашли

над костром коптили в шкуру зашивали

в шкуру чернобурой дорогой лисы

косточки под снегом зимой оживали

 

вышло три солнца в страшный мороз

косточки встряхнулись потянулась шкурка

улыбнулся красный языкастый рот

и лиса под соснами стройная юркнула

 

бродит по тайге девушка лиса

соболя поймает белку заест

чёрный хвост как пушистая коса

и глаза блёстками золотистых звёзд

 

ГЛАВА 5-ая, ГДЕ ДЕВУШКЕ-ЛИСЕ

ШЬЮТ ПРИДАНОЕ

 

рыбьим шилом проколола

шкурку тонкую кеты

жилу-нитку протянула

через беличьи хвосты

 

красит соком алой клюквы

нескончаемый узор

серый жемчуг красит куколь

переливчатой низой

 

оторочка мехом выдры

из щетины кабана

треугольники параллелепипеды квадраты

круги зигзаги лесного духа имена

 

росомашьим сивым мехом

что и иней не берёт

мама женщина со смехом

шьёт шьёт шьёт

 

ГЛАВА 6-ая, В КОТОРОЙ ОХОТНИК

КУРИТ

 

трубку чёрным опием набил

трубку с медной чашкой закурил

и спиной откинувшись на кан

мелкой дрожью трясся и икал

 

и покинув тёмные леса

выходила девушка-лиса

сквозь пузырь окошечка внизу

просочилась в тёмную фанзу

 

мягкой шкурой на груди легла

и глаза горели из угла

улыбался яркокрасный рот

колыхался вдавленный живот

 

обняла охотника рукой

раздевала медленно другой

трубку с пеплом на пол уронив

он нахален дерзок и ретив

 

зарываясь в чернобурку кос

он её целует в острый нос

раздвигает белых две ноги

но ему мешают сапоги

 

а она горячею змеёй

то ли плачет то ли же смеётся

вьётся тонким телом между рук

и лисицей сгинет поутру

 

ГЛАВА 7-ая, В КОТОРОЙ ОХОТНИКА

СЪЕЛ МЕДВЕДЬ

 

шкуру лапой задрал

с затылка на лоб

охотник орал

нос на пуп

 

скрючен кочергой

головы без

медведь с его ногой

ушёл в лес

 

прибегала девушка-лисичка

привела туда её синичка

косточки складывала

ногу искала

не нашла и плюнула

одноногим стал он

 

так и ходил

на одной ноге

белку бил

свежевал в избе

 

трубку курил

соболя бил

с лисичкой жил

когда опий был

 

а лисичка уехала в Калифорнию

христианкою притворилась

там её церковная община кормит

но у ней ничего не родилось

 

поэтому написала рассказ

про то как охотник потерял глаз

отдала Синявину в альманах

и ходит не в юбке а в штанах

 

лисичка-сестричка

стала худая как спичка

по ночам поёт ей синичка

пестуя её сыночка

 

а охотник лежит на холме в Техасе

мечтая о лисичке хлебе и квасе

Амур-река течёт водою мутной

нельма в ней ныряет за лодочкой утлой

 

улыбается девушка-лиса алый ротик

ямочки на щеках

и на теле немножко родинок

только в косах звенят белые монетки

золотые искорки звёзд в тёмных глазах мелькают

 

/6.11.80/

 

ПОСЛЕДНИЙ ИЗ ХУДЭХЕ

 

... их ест трахома трихиноз

у овых провалился нос

чесал лишай на голове затылком плоской

штаны кончались вышитой полоской

на месте паха коим он пахал

кусок юколы он в беззубый рот пихал

вокруг костра траву горстями рвал но пламя

взвивалось в небо воздух пополамя

шёл поползень вниз головою в куст

был ствол объёмист но внутри был пуст

и полоз шренка тело вья в кольцо

без века глазом посмотрел в лицо

кукушке или кукше; кашлял тигр

изюбр в трубу из бересты трубил

гремело эхо вытертою сопкой

на берегу реки пустые сети сохли

собаки стаей рвали кус кабаний

мешочек кабарги зажав в кармане

спешил охотник в юрту на камланье

 

2.

 

раскинув ноги в вышитых штанах

на берегу реки лежала дева

пизда у этой находилась слева

где мех распух и мускусом пропах

охотник сарл держа копьё навскидку

сквозь лист куста заметил спящую наседку

признав за ней из стойбища соседку

на пах накинул бережно накидку

проснулась и косит зелёный зрак

под цвет травы которая пожухла

и волосы её золой пожара

сереют на губах молчанья знак

охотник сарл рукою вья аркан

к сей деве подступал застенчивым подскоком

косила дева шаловливо оком

в паху её шиповник распухал

 

3.

 

несло протухлой рыбою из юрты

полозьями к стене стояли нарты

трезубой острогой на гребне гор

горел её молитвенный костёр

кружились птицею подбитой рукава

и тяжкий бубен глухо рокотал

нагой ногой ступив в огонь она

стояла словно тонкая сосна

колеблемая верою и ветром

варилось на костре из рыбы варево

подарком девы духу снежных гор

над головой её висел багор

 

4.

 

тигр шёл стопой неслышной по тропе

живое робко пряталось в траве

и звонко на сосне орала сойка

был голос её резок как осока

нёс бурундук в мешках защечных семя

козёл рассеянно орешки сеял

коза стояла выпятив свой зад

жуя и сарлу не глядя в глаза

пыхтя китайской длинной трубкой сарл

подобный чубуку свой член совал

над ним гремело таинство природ

коза кривила тонкогубый рот

 

5.

 

сидела дева мокасины шья

на шее у неё была шлея

в зубах продета конская узда

она была раздета до пизда

темнела мелко бисерами грудь

старалась дева туже затянуть

на жиле узел откусив зубком

и щёлкала проворно языком

ползла по шее с красной спинкой вша

а дева шила грудью не дыша

но боком из которого шёл свист

сосок под левую подмышку свис

дитя играло толстою косой

и глаз за ним посматривал косой

 

6.

 

на сопках солнце подымало пар

шёл по тайге лисицей рыжей пал

олень ревел наполненный молокой

кета скакала на берег высокой

арсеньев пробираясь сквозь тайгу

в подарок нёс фадееву тамгу

большевики покинули сучан

китаец дратву между ног сучил

японский капитан пил медленно сакэ

и бились бабочки испуганно в сачке

натуралиста по фамилии маак

на сопках расцветал китайский мак

 

7.

 

сарл трубку с чёрным опием курил

и деве ничего не говорил

коза глодала жёлтого бамбука кол

акиро куросава их снимал

 

/1981?/

 

КОПАЛЬХЕН

 

Волкову-Ланниту

 

1.

 

синий красный зелёный фиолетовый снег

высушенный звенящий мочевой пузырь моржа

вышла четырёхугольная луна /прищемило тучами/

займись-ка ты Гой-Гой моей спиной

твёрдое мясо и китовое сало из прошлогодних запасов

яранга /юрта/ по форме сахарная голова

восемь песцов три лисицы и двадцать пёстрых пыжиков

поджечь вошь – ослепнешь. вошь надо съесть

принесли пудовую глыбу мёрзлого мяса

девушка на ходу сбрасывает меховые трусы

это – копальхен, сырое оленье, нерпичье, моржовое или китовое мясо

Алитет всегда даёт кусок мяса ей её и ему

застыдившись девушка вздёрнула подол и завязала узлом над грудями

зажала моржатину в голых коленях и стала быстро настругивать тонкие ломти

жир с его губ плыл на шею и затекал в пупок

на оленьих шкурах около жирника сидел совершенно голый

с дряблым телом древний старик шаман Корауге

это мясо первого убоя самое душистое

вцепившись зубами в кусок твёрдого жёсткого мяса они отрезали

острым ножом возле самых губ кусочки моржатины и не жуя глотали

щепоткой мха обмакнутого в деревянную кадушку

он аккуратно обтёр лицо шею и грудь этим же мхом он протёр

доску из-под мяса

кадушка называется аульхин это ночной горшок

мочой дубят кожу лечатся умываются мочиться на оленьи шкуры

не принято

Кор энергично обгладывает кость

двое мужчин состоявших в сменном браке назывались невтумами

спал с моею женой

 

2.

 

каждый охотник должен беречь усы как хорошую собаку

часто охотник долгое время не видит воды

усы делают воду на них намерзают сосульки

 

молодыми зубами Кейпа перетирала оленье мясо

складывала его в корытце

перемешивала с оленьими мозгами

делала колобки

выносила на холод морозить

другие жёны каменным молотком дробили мёрзлое сырое мясо

резали варёное выкладывали из котла оленьи языки

готовили листоквашу из зелёных листочков съедобных трав и корней

сдобренных тюленьим жиром

сколько было приготовлено сытной и праздничной еды!

 

3.

 

в полутораметровых ямах выложенных моржовыми черепами и закрытых тазовыми костями

бережётся копальхен

но бывают там и вещи повкуснее оленьи кишки нарезанные на куски

и поджаренные на угольях

рырькарыль – полупереваренный мох извлечённый из желудка оленя

после мха съесть 2-3 гриба мухомора запить их мочой захмелеть

чукотская ночь велика ветер неистов светильник-ээк полон жиру

табак ещё сырой снимает с уха рука соседа

круг из одиннадцати ртов

слюна тягучая зелёная

352 мелких сточенных как напильником зуба

крошево протёрто тонко как хрен

 

в 10 ртов коллектива вносит скромный свой вклад одиннадцатый сифилитик

 

4.

 

ты зачем стукнулся своей кружкой о мою?

не хочешь ли ты жить в сменном браке со мной?

вон сколько жён у меня!

чтоб получить жену надо жить в яранге невесты года два на правах работника

три года учитель в оленьей дохе и малахае вынужден согреваться

только жаром своих просьб

шумело в головах женщин

полуголые в такт пению они раскачивали свои бронзовые туловища

размахивали руками кивали головой

сквозь смех доносится стон

молодая женщина корчится в углу и рожает

гости называют ребёнку прозвища: камень, ворона, детородный член, женские груди

если ребёнок испачкается мать заботливо его оближет

 

5.

 

мальчика стали воспитывать как девочку

его одевали по-женски в косы заплетали пуговицы и тряпочки

девочка делал всю женскую работу

грел и разливал чай заправлял ээк рубил копальхен

не выпускал из рук иглы с тонкой оленьей жилой

произошла феминизация

девочке сейчас 25-26 лет

 

коекчучи – эфеменизированные мужчины

в ходу у палеазиатов чукч ихалмютов алеутов эскимосов и пр.

они не чуждались и самых грубых форм гомосексуализма

 

6.

 

весенние рога молодого оленя налитые кровавым студнем лакомство

ещё не успеет опомниться олень

как подбежит молодой чукча свалит его с размаха

ловко схватит за задние ноги и отгрызёт у него одно яйцо

яйцо тут же съедается наиболее уважаемым из чукчей

личинок овода выдавливают из свищей руками и съедают тут же

за день один ребёнок съедает их до ста штук

часто и взрослые присоединяются к ребятам

 

7.

 

пух в паху

отдувались кузнечными мехами собачьи бока

на снегу длиннейший в мире кровавый дактилоскопический отпечаток

суки в упряжке не ходят

вожак это умный и обязательно холощёный плс

формальности препроводительного акта выполняются незамедлительно

обстругивается и остро затёсывается шест

вожак насаживается хозяином

хрипит захлёбывается кровью конвульсирует в агонии и умирает

не спуская с человека своих удивлённых глаз

 

8.

 

моя жена похожа теперь на старого тюленя

в нём мало жира и кожа на нём не натянута

 

Тыгрена в слезах обвернула шею матери шкуркой молодого телёнка

муж Каменват накинул петлёй ремень поверх шкурки

Айе сел верхом на колени старухе и крепко взял её руки в свои

придавив их к полу

петля затянулась

 

9.

 

мороз обдал её лицо и голые плечи

ей хотелось молодого русского и бородатого начальника

разделся похлопал себя по бёдрам

бородатый понимает

и она щупала свой большой живот

принималась кусать себя

плоское жёлтое лицо

крючковатый нос

тяжёлые жёлтые груди до пояса

отвислый и мягкий живот

кривоватые покрытые чёрным волосом ноги

узкие глаза

за отвислой губой зелёный жевательный табак

длинная костяная трубка с чашечкой из мыльного камня

жарко в яранге пот течёт в ложбинку между грудей

 

женщина-чукча поёт песню о белом олене

и его детородном члене

 

/19 ноября 1980,

Техас/

 

МЫС ОЛЬГИ НОС ОЛЬГИ

АНТАРКТИДА НА АЛЯСКЕ, или

КАСАТОК СТАТИ В БУХТЕ ОЛЬГИ

УНД ВОЛХОВ ВЛОЖЕН В УСТЬЕ ВОЛЬГИ

 

“смеюсь. а плакать не могу”

 

ольге,

секретарю крайкома магадана

 

“я сейчас лопну!”

(ольга, в день рождения 8 февраля 1990)

 

наша родина – АНТАРКТИДА

мы пингвины

сидим на льдине

наши родственники тюлени

и моржи и морские львы

и пятнистые леопарды

пожирающие тюленей

пожирающие пингвинов

пожирающие пельмени

хватают камни котики

и ложат на животики

так делают морские выдры

ныряя в океана недра

моржи булыжники глотают

и костяными помавают

длиною в фут а то и два

воззри и с дырочкой внутри

и толщиною в эту руку

представь себе такую штуку

как рассказал мне комагор

а перед этим секретарь

райкома магадана ольга

в короткой юбочке из кожи

немного лопнувшей в заду

на сто гравюр я покупателей найду

и получу в обмен китовый член

моржей торчащие уды

тюленей скрытые уды

зачем не еду я туды

где мрак и льды

в мою родную антарктиду

холодной арктики сады

скрывают ольгины зады

и ольгин нос и ольгин мыс

олени не дают кумыс

а в магадане в чемодане

лежат рабочие крестьяне

писатель-чукча а. буйлов

писатель-чукча ю. рытхеу

и португалов сёмушкину в нос

пихает сёмгу алую взасос

цалует ольгу я не лгу

губами на азийском берегу

поближе к островам шантарским командорским

лицом к камчатке и плечом к чукотке

лежат её прозрачные колготки

кровавы коготки накрашены уста

о ольга сколь она чиста

и х. моржовый из дудинки

купил ей замшевы ботинки

купил ей кожаную юбку

и укусил её за губку

купил ей серьги кольца броши

и сделал столь её хорошей

что плоть моя в ночи дрожит

“во ржи барахтались моржи”

писалось мною с голофастом

усталым мудрым головастым

мыс ольги ольги нос и ольги рост

причиной был тоски и горьких слёз

причиной был в почине магадана

что столь далёк от – мню – мадагаскара

как я от антарктиды

край родной

затянут ныне снежной пеленой

у ольги в взоре слышится уа

у уналяшки ляжки умки и алеута голова

в убор одета шитый ушаковым

что не доплыл до берега морского

в эвксинский понт погрязнув – ну дела

и алеута чукчу ольга родила

немного горбоносого – сей брайтон

пропахший не адамом но абрамом

обрезами грозя каков абрек

но на грудях у ольги оберег

вручённый ительменом при прощанье

ламутом уснащен что был прыщами

знаком скалистый брег где козыревский

зри витусу исправно козыряя

чирикал аки чириков чирком

и сиг и чирь и щур и кур щупком

он любовался ольгиным пупком

в закате магаданском догадавшись

как танцевал на сцене дукадовский

соперником нижинского но tzar

тристану тцара засветил фонарь

и раздувает самовар каплан

обличьем жирен и в душе каплун

зачем стреляла в ленина каплан

зачем зазря летело столько пуль

не белку в глаз а в лысину вождя

прицел рукой недрогнувшей ведя

дала промашку машку породив

и ольга пьёт теперь аперитив

надолго комсомол опередив

 

но нортон морж зачем на лысине усы

зачем на ней американские трусы

и телефон по коему звоня

нам магадан дадут в теченьи дня

зачем камчаткой душу щекотал

зачем мерещится мне шикотан

и сахаром поманит сахалин

от бухты ольги бог мя сохрани

я уезжаю снова в вашингтон

порт ванина оставив за бортом

шинель акакия похитив у элен

зачем мне возвращаться в уэллен

на мысе дежнева лежит лихая мгла

аляска робко смотрит из угла

на остров врангеля летит гусей косяк

и мухомором зри не сыт коряк

коряк не сыт эвен давно не ссыт

на ней американские трусы

под юбкой кожаной что лопнула в заду

я в магадан не еду но иду

по льду в пальто и с пальмою* в руках (* эвенкийский меч-нож)

на встречу с эскимосами в рейкьявик

где дитер рот свои изданья шьёт

из разной медиа то хлопок шерсть и шёлк

то рыбья кожа то гусиный пух

то нельм мороженых тяжёлый дух

то чавычой кумжа на лежбище томит

то в пойме плещется таинственный таймень

колени ольги трогают меня

на брайтоне достанет ли минздрав

и здравницей союзною минвод

в обнимку с крабом волокёт тралфлот

дальрыба сайра где твой бодрый вид

то ольга в магадане двух не зрит

а едет за картинами в москву

по-ихалмютски воззову я о мин сквау

мон херц моя ами майями мальма малларме

из магадана мню я прямо в монреаль

где бдит акын казахский мой бахыт

а бахчанян в манхэттене не спит

 

округл мир как ольгины плеча

волною на берег окатанный плеща

на коем лежбище почти за окоём

и разделяет страны тихий океан

атлантика где съедена вся сельдь

влачит свою пустующую сеть

в которой трепыхается минтай

которого ест в костроме митяй

о ольга как о том писал монтень

пусти меня в свою пленительную тень

не лампедузу и медузу есть

мезузу между персей не ложи

меня твой трал забрал а также сеть

харчай меня рыбачка не дрожи

на брайтоне сазан в томате жив

и стерлядь в оном же зри банок этажи

и шпроты крабы красная икра

а я твою увидел лишь вчера

прекрасную – восточная заря

сдаёт мне козыревский козыря

а крашенинников суконное рядно

ах что ты ольга лги мне всё равно

не волгою иссохшей надо плыть

в арал впадающей из коего лишь пни

торчат немыми сучьями коряг

и минводхоз суставами корят

художник корин нам изобразит кижи

о ольга моя долька не дрожи

корявыми бараками москвы

пардон я называю вас на вы

и тухнет корюшка под дамбою невы

сиги идут из ейска – ры на вы

в свердловск в уфу фуфу в череповец

дабы от сажи кожей почернеть

кислотные с небес всё льют дожди

не уезжай о ольга подожди

в америке без осетровых рыб

поэту несомненно был бы гроб

но ольга белорыбицей плывёт

белугою ревёт меня зовёт

в окатанный камнями океан

по антарктиде я тоскою обуян

 

прохладная как антарктида дева

сидела слушая налево

округлые сложив колени

маня прибрежными камнями

и чайки белыми крылами

она ичиги поправляла

под юбкой чёрною телячьей

и губки алые томили

она размерами с тайменя

алела телом как кета

лежал на бреге член кита

скелет китовых рёбер юрта

страна грядёт откуда утро

лежит на запад от меня

и ольга голыми томя

коленами сидела возле

я возлегал о прочем после

посол салаки был хорош

врезался в рёбра острый нож

вливался в ольгин мыс накатом

мой стыд и бухенвальд набатом

брюшиною кеты алела

промежность вялая оленя

и оводы терзали плоти

плыл хейердала скудный плотик

в другом квадрате плыл бомбар

в остатнем мире шла борьба

пил пушкин а. бурбон некстати

эсфирь мне нравилась местами

а также город магадан

и комсомольский твой манда(т)

я не вбивал сего столба

съедобна ль рыба из невы

нудистский фактор головы

слова слова слова

сплошь заголовками ленправды

спит стерлядь на брегах непрядвы

на куликовом поле болен

за русь. трусами не доволен

не спит поэт на брайтон бич

в порту находка запил бич

в охотске выпить нам в охотку

но где на закусь взять селёдку

в америку уплыла сельдь

увы давно вослед за зельдиным

песцами кит лежит объеденный

и член его почил в музее

так повздыхав о прошлом пушкин

цветы сбирает на опушке

а лермонтова ждёт машук

я им платком вослед машу

и в чёрной коже ножку ольги

и в чёрной коже ляжки ольги

слеза срывается невольно

я пью за комсомол

 

но антарктида антарктида

меня волною окатило

меня любовью охватило

при виде ольги враз

не котики и не тюлени

достойны больших сожалений

а тщетно ласк её желанье

и наступает мраз

во мрази расточатся врази

по брайтону ингушски князи

балдеют разнося зарази

и зразы зри ядят

а чавыча или горбуша

которых так и не покушав

при горбачёве член не нужен

и сам он вышел из

не думая о нём нисколько

хочу я вновь увидеть ольгу

уст мандариновую дольку

упорно глядя вниз

 

но нависая небесами

невестами грядут саами

за ними лопари с усами

марат и ося с телесами

и в телевизоре касанье

хочу я в комсомол

я поступаю в пионеры

глядеть как в магадане нерпы

ныряют и плывут химеры

моржовые и мерой хера

измерен мой рассол

на химизацию страны

идут различные чины

там г. михайлов срок свой тянет

и зрак скорбит и ухо вянет

от тамошних речей

от речек и обратно прачек

генсека трон зело непрочен

но облик ольги непорочен

скажи мне книгочей

зачем нам магадана степи

и нерчинска златые цепи

далёкие коммуны цели

камаз и целина

зачем нам бам заместо бабы

зачем весь бум в тугие бубны

а в ресторанчике у бубы

доступен член слона

и носорога кашалота

моржовый взяв заместо лота

стою у врат женою лота

упорно глядя в зад

там позади аям хабаровск

народ не хворый и хоробрый

китовые для юрты рёбра

поёт о них лоза

там магадан казань саратов

там скифы обры и сарматы

там срамота и обормоты

но то страна моя

там комсомол и ком соломы

там космос осмосом несомый

а здесь лишь осман невесомый

да ося да марат

там морят голодом и хладом

там колыма полярным адом

там быть не опером но гадом

и гадом буду дам

шаламов с грустной шалашовкой

сучок в аямовской столовке

и пионерские штанишки

враз с треском пополам

там боль и голь и бель гольяном

там каждый гольд увы с изъяном

и рыба-лошадь изгиляясь /есть такая/

сплывает по днепру

а я лежу меж тем с кальяном

стихи дантистам изъясняя

из уст в уста и губ изнанка

кровава словно допр

где пьяный опер правит дело

и в сумраке белеет тело

которое местами цело

местами же того

не оглянуться оглоеды

колено ольги оголенно

закончить нешто оглавленьем

у ка зэ ка це ка

ищу прописку в антарктиде

настроен сплошь антимарксистски

у ольг антиподобны сиськи

прощай дальстрой брысь антипризрак

залью я жажду антифризом

 

и подпишусь – кА кА

 

/4 февраля 1990/

 

ТРИ

ПОЭМЫ

АНТИСЕМИТИЗМА

 

бляди Леночке Глуховской-Генделевой-Черток– Милославской-Куриловой– и т.д. (см. далее),

вдохновительнице этих (и многих иных) поэм

и романа “Хотэль цум Тюркен”

 

Зачин-постскриптум:

 

* * *

Е.Г.

 

Боль и потом буль-буль

соловей поёт Мохаммедом

будь я и семи пядей во лбу

она предпочла могендовид

в Комарово искала при свечке

когда оный был на шампур насажен

и трещали поленья в печке

и кричал армянин носатый

ты не знала значение ложно

три ножа в иудейскую спину

а она с ним делила ложе

и показывала на плече оспину

ах какая боль боль кричала Марина

Куприянов Пушкину втирал очки

и поэт повеситься искал осину

из-за каждой сучки

но мешали сучки

соловей бюль-бюль кричал Мохаммедом

не в него а в меня втыкались ножи

утешался коряк мухомором

за отсутствием анаши

ночь прошла за окном светало

и лежало ногой полено

рыдала за кандалакшинской губой Светлана

а в светёлке спала Елена

 

/9.30.27.11.74/

 

КАМАРИНСКАЯ

 

“Повернись ко мне задочком, ай-люли!”

(Охапкин)

 

“Что-то мой инструмент захудал...”

(Шир-али)

 

Лена! Смертная испарина на лбу –

Хуже пьяного татарина в гробу.

 

Я жену меняю, с коей я живу,

На обширный Лихоимского живот.

 

А на жёрдочке танцует какаду,

Перья сдуру вырывает на заду.

 

Ах как шёл тебе на попочке нейлон!

Но не Найман захватил тебя в полон,

 

А другой, из иудеев иудей –

Знать, обрезанные уды для блядей.

 

Я полгода себе топаю ногой,

Чтобы ты мне не мерещилась нагой.

 

На меня теперь таращится Москва –

Ах, какая пропадает голова!

 

Ты мне что-то положила на пробор,

Я с женой уже не пользую прибор:

 

Засыхает, окаянство, на корню.

Я любовь к тебе, малютка, сохраню.

 

Пусть Андрюша нарисует твой портрет,

Я в Европу увезу его, поверь,

 

Чтобы знали все французы Краснодар –

Что за стати у тебя и красота.

 

Попугая заведу себе, мадам,

Чтоб кричал он твоим голосом: “Не дам!”

 

И к арабам я подамся бить жидов,

Прославляя твою грудь и твой живот.

 

* * *

 

Ах, вакханочка сайгонская, пойми,

Постоянство не в почёте средь людьми,

 

И метелями закончится февраль,

И опять тебе захочется наврать.

 

Я уеду в город Остин к декабрю,

Свою боль и свою роль переварю,

 

Буду что-то там, пардон, преподавать,

И язык свой понемногу забывать.

 

Не сопрёт уже дыхания в зобу,

Когда я тебя, сайгоночка, забу-

 

... Не в дуду играть и уд перебирать,

Продолжая эти игры в бисера.

 

Свиноводство не налажено в Чика-

... Этот город отдалённей Нальчика,

 

Где солёный ошивается судак

(временами заплывающий сюда).

 

Ах не на..., не надо паюсной икры!

Свою голень его талесом прикрыв,

 

Выступаешь, как девица Бланш Гандон,

А меня несёт в Шанхай или Кантон.

 

Ты прости меня, но это не игра:

Я уже наполовину эмигрант,

 

И устами по-французски я шепчу:

“Я тебя ещё по-прежнему хочу.”

 

* * *

 

Ах не надо, ах не надо номеров.

Свою боль и свою страсть переборов,

 

Выступаю на арене, как герой,

Но – пардон, мадам, – имея геморрой.

 

Там, во Франции, где делают минет,

Я куплю себе танцовщицу Моне,

 

Или, может быть, Олимпию Дега,

Чтоб висела на стене твоя нога.

 

А пока – в ночи не спится, хоть молчи –

Нету мочи и, пожалуй, нет мочи.

 

Ненавижу тех, кто видится с тобой,

И лежу один с прокушенной губой.

 

Не заснуть и не засунуть, хоть умри,

А за окнами бесуют ноябри.

 

А за окнами – тоска, Петербургъ,

Не прижаться. Пережду. Потерплю.

 

Перемелется. И будет мука.

... Только грудь твоя по-прежнему мягка,

 

Только розовый сосок – у виска...

Оттоманом наступает тоска.

 

Оттого-то я мычу и пишу,

Не парашу – но прощенья прошу.

 

Заметёт мои пороша следы,

Ты же, дева, не уронишь слезы.

 

... Ненавижу иудеев, наконец,

Допускаю, – за обрезанный конец.

 

(ноябрь 1974)

 

КАРАИМ

 

“но крадется в ночи еврейский нос горбатый”

 

... правым крылом – погром

на Шевардинский редут

Встанет закат багров

и сизоват как уд

 

кони никнут. попон

потом омытых, нюх

Алый любви помпон

дарит аиду ню

 

Стремя а в нём стрела

(кою ковал коваль)

мёртвым крылом стрижа

рухнула бляха в ковыль

 

на перинах куги

горевая птаха выпь

чем он тебя купил

караиму подранком выть

 

подразни, подержи в кулак

свой испуганный лик

не обрежет тебе козак

и споёт кулик

 

куликовское поле, брань

иудейска. обрезков от

серебра серебра серебра

и воняет аида потс

 

церебральный минет кляни

плачут клячи таща возок

и поёт поэт онанист:

“на, бери мазок.”

 

это степь естество полынь

это пение пил /пуль/

над поляной летает лунь

освящая последний путь

 

караима черно чело

на Ростов кургана нарост

пробирается хилый народец

на закатного солнца зеро

 

Радзивилл рад евреям брат

повторяет: “просю!” он

И поёт иудейский бард

про улыбку твою и Сион

 

* * *

 

Коих тяжко волы влекли

кормом пестовал каштелян

и они таскали каштан

и сажали в Крыму эвкалипт

 

Фармацевты тебе аборт

будто делают на печи

и визжит нагое бедро

над которым моя печаль

 

Богоматерь твоя скамья

отворила мне вежды любви

словно негром надета скуфья:

не араб не аид

 

для того от Тавриды мест

был я мечен твоим тавром

как судак посетивший сеть

но не ставший товаром

 

рыбьи очи молчат в ночи

клык не втянут тяни

это целятся в грудь мечи

гнев богини Танит

 

Карфаген Израилем стал

Финикия – finиs

на поклон твоего креста

упадает и днесь фоняк

 

* * *

 

на поклон твоему кресту

моё сердце в тоске лежит

только пользует красоту

необрезанный жид

 

это стрелы твои Аллахъ

был я проклят как Божий гнев

и зане суждено алкать

как гиене мне

 

я шакал брось кусок псы

не напишут тебе поэм

только тем я любимая сыт

что твоих от щедрот поем

 

ибо слёзы мои алмаз.

Богоматерь меня сохранит

и меня пощадит Аллахъ

если я согрешил

 

не питаю я зла осла

у меня увели почто

с иудеем зачнёт она

эти крики мои почитав

 

я несчастен я Иов плоть

проклинаю свою Господь

и молю я смиренный раб

сделай так чтоб я был араб

 

(10 ноября 1974)

 

КАРАМЯН

 

Говорят, что у Леона Карамяна,

на квартире на проспекте Шателена,

будет чтенье у камина у фонтана,

и неясное в народе шевеленье.

 

Эти оргии, оргазмы, организмы,

изнурённые наукой инженеры,

онанисты, мидинетки, органисты,

сионисты, педерасты, пионеры.

 

Эти девы, иудейские розаны

(что там Розанов хлопочет у могилки?)

к Карамяну приезжают из Рязани,

обрезая, оскопили, уморили.

 

Им читает Куприянов, юный выкрест,

(чтоб цепом его и молотом по яйцам!),

что Охапкин дал штаны ему на вырост

гениталий, о которых не поётся.

 

Пусть попляшет нам Наташа на паркете,

на прокатном пианине армянина.

Только вы меня, друзья, не упрекайте

недостойными делами славянина!

 

Я поверхностно сужу о многих, кои

не заслуживают онаго упрёка,

и вообще, мадам, предпочитаю coitus,

(если только не верёвка, не уловка).

 

Не воровка наварила этой кашки,

виновато я смотрю на Карамяна:

если кто-то не подскажет, не укажет –

он не вынет свой бумажник из кармана.

 

Вкатит столик на колёсах – колоссально!

Коли очи мидинетки стали сочны –

я сухарик свой задумчиво кусаю:

продавать себя нельзя дешевле сотни.

 

Эти девы на продавленном диване

удивляются словам моим непрочным,

хоть давно им всем до Вени и до фени,

и никак не отражается на почках.

 

Я читаю не Леону – миллиону

тех читателей, которых не узнаю.

Я читаю палачу и идиоту,

потому что я другого не умею!

 

На хавире у Леона Карамяна –

запах рижского бальзама и елея.

... И душа моя, красивая, как рана,

поместилась у колен моей Елены.

 

(февраль 1975)

 

БИРОБИДЖАН

 

Елене Глуховской

 

“Облака плывут в Абакан...”

(Галич)

 

Биробиджан, джан!

Евреи там пьют джин.

Ибо Биробиджан где-то рядом с Владивостоком –

око тихоокеанское

океаническая рыба кефаль

ЕВРЕИ В БИРОБИДЖАНЕ ДЕЛАЮТ СВЕЧИ

Я сам их жёг

в сезон 60-го года.

Они горят, как факелы

Фекальные массы

этой страны, где живут одни кинокефалы,

и задроченные орочёны

на оморочках

пробираются на Оймякон.

ЕВРЕИ ЖИВУТ БЛИЗ ПОЛЮСА ХОЛОДА

и включены

в племенной союз

нивхов ульчей удэге и прочих удмуртов.

Еврейский поэт Улуро Адо

“один из представителей уже хорошо известного

по жизни и литературе семейства Куриловых”,

писал:

“Ой ты гой еси Миша Генделев,

ты зачем увёл мою оморочку лёгкую,

птицу сизокрылую лебядь крашеную

Ты почто, скажи, (Биробиджан, Джан)

Вымал её из сердца молодецкого,

словно лярву грецкую,

куртизанку римскую

вавилонску блудь,

блядь?”

 

И взговорили нивхи языками:

 

“красил костяк остяк

стерлядь загнул вогул

в поле растёт киста

Лена впадает в волгу (в оку?)

 

ты же не лей елей

с елей не каплет бель

нивха сожрёт олень

и сообщит тебе:

 

“в нивха воткнута наваха

а-ха-ха!

кто с ножа едал навагу

о-го-го!

нине волею Аллаха

у-ха-ха!

выдан орден за отвагу –

и-го-го?”

 

встал олен с колен

и как заблекочет:

лене чего-то лень

(или?) не хочет

 

лене чего-то жаль

б: бугая? бука?

на синеве ножа

вязью арабских букв

 

б: биробиджан

к: китайский лимонник

монголы на рубежах

ставропольского лимана

 

хакасы (род мокасин)

заварка жень-шень панты

аптекарский магазин

в стиле какой-то пагоды

 

рог око барак

стиль рококо в июле

вохра (её пули)

чатка сиречь краб

 

вывоз: руда нефть

газ (в прозрачных баллонах)

импорт: евреи, болезни (венерические)

зебб отгнил и – фюить!

 

лена флюиды лжи

круглый живот и между

живот. в таковом – шило

в паспорте нету мужа

 

ибо: Бий-Бродский – жид

имя: просто Иона

на просторах Сиона

суждено тебе жить

 

панты купи (мои)

я куплю панталоны

ими прикроешь лоно,

кое не утаишь

 

жаба. Биробиджан

нужна ли туда виза

Башня пардон Пиза

гуляем, бором дыша

 

-

 

Ой оморочка оморочка

два коротеньких весла

померла моя поморочка

опозорила весьма

 

поморочила помучила

получила по челу

выпил померанцевой

выпал поцелуй

 

ах поморочка крымчаночка

крылья лебяди блатной

ты роди мне караимчика

и отдай его в балет

 

чтобы север юг и прочие

потсом знаные места

в подсознании рабочего

поимели вид креста

 

чтобы Розанов и тятенька

вновь могилку обрели

чтоб приехали из Таллина

вся фамилия Орбели

 

чтобы бели с ели капали

паклей дыры шпаклевать

я хочу тебя на кафеле

приподнявши шапокляк

 

ах поморочка удмурточка

ты бери его дрожа

удружила ты мне дурочка

еду я в Биробиджан

 

-

 

а в Биробиджане

сплошные парижане

плавают на сейнере

весь бо-монд на севере

не севрюгу лопают

а глазами лупают

нынче бабу лапают

завтра моют палубу

 

ты плыви мой корабль сухогрузный

сухофрукты вези на аляску

ставят там аппарат самогонный

и оляпку спихнули в алупку

 

смотрят гусыни

глазами косыми

сосульку сосали

как патриот Иван Сусанин

 

пропадает сусло сброженное

в оцинкованном бидоне

ты сидела словно с брошью

на бидэ и на диване

 

а вокруг плясали потсы

как чалдоны записные

распевали Жоры Отсы

как комарики лесные

 

словно лагерною вьюшкой

осьмигранные морозы

на снегу лежат морошкой

полумёртвые стрекозы

 

канцер в карцере запрятан

и тюремный врач ликует

хаим спирт изопропановый

из мензурочки лакает

 

и тоскует концертино

над страданьями крещендо

а на модерате

муди отдирати

 

-

 

отдай мне мою любовь,

Миша Генделев!

обрею тебе лобок

вкупе с генами

 

пахан нас засунет в чан

за чинариком

отдай её хоть на час

будь начальником

 

крест кладу на чело её

от помыслов чистое

разыграем её на червоное

вкупе с чувствами

 

туз червей туз бубей

я по-аглицки спикаю

джокера моего убей

иудейской пикою

 

-

 

“мадам, я теперь сэр пэр и пр.”

/из письма/

 

но когда мир мёр

и аид на кресте мёрз

магадан этих пор

бодайбо ресторан орс

 

и аям-золото-транс

где впадаешь надолго в транс

это бич кошельком тряс

а в трясине утоп маз

 

ося пил гуталин

и его наказал Господь

утоли утоли

мою крайнюю плоть

 

плотогоны прошли вилюй

а на маме застиг пожар

утоли не виляй

я не еду в Париж

 

ибо крутится наша земля

нас несёт на Восток

не напишет Исаак Золя

из тайги новостей

 

до Великой Китайской стены

наши кости обгложет гнус

виден крест посреди степи

и премьер у ну

 

Комсомольск-на-Амуре /цейтнот/

новостройки страны

у копья тяжело цевьё

и вокруг кресты

 

-

 

только ворон ходит пешком

словно Пешков на Капри

письма из мёртвого дома пишу

про любовь на Карповке

 

там где площадь и Лев Толстой

удивительной запятой

Паше я платил за постой

и сымал за полста

 

Тарайкович диван таракан

ветка тополь в углу

гвозди в пиве варил Таренков

я их пить не могу

 

для Наташи Кучинской индей

был закуплен и съеден

а потом в несчастливый день

появился хромой Медведев

 

был изрезан как холст как потс

поцелуя прося

и насыпав мне соли на хвост

вышла в девочки вся

 

я не помню. Биробиджан

на бидоне ржавом играл

и твоя лоснилась икра

кою я обожал

 

на кушетке кричала: куш!

я кидался как вепрь

и ужасно хотела кушать

когда ездила в Репино

 

Люка злюка была а ты

Грану дала сто грамм вчера

и глядели кроты

на изгиб твоего бедра

 

пиво-пиво пустой бидон

наскреби полста на аборт

кто-то едет в Биробиджан

кто-то едет наоборот

 

-

 

Биробиджан, джан!

Выпьем, мой друг, джин,

Я проглотил аршин

Моню заела вша

 

Биробиджан шарм

Жмурик лежит жид

мягкий созрел шанкр

ножичком чик вжик

 

налетело Чека

урожай эполет этих лет

онемела щека

от красивых штиблет

 

достоевский талантливый шкет

крысу в жопку ку-ку

в магадане великих лет

потс висит на суку

 

мёртвый дом мёртвый дым магадан

магдагачи (кричи) карачун

это галич идёт матюгаясь

а за ним карацюпа

 

за которого 30 псов

положили живот

он теперь в карадаге живёт

персональный получив пенсион

 

а на севере – джан, акын

песни ульчам в улусе поёт

переводит его Айги

и сучок в знак протеста пьёт

 

Ибо Биробиджан. Ажан

там не носит погон пока

проститутки на пляс Пигаль

просят стопочку аржаной

 

выпей Миша перно чуток

сон твой чуток проснись молчи

 

это поезд кричит в ночи

отбывающий на восток

 

отбывающий на восток

отбивающий тук-тук-тук

над Россией вселенский стук

и телячий восторг

 

над Россией плывут жиды

кто-то их назвал облака

это звёзды в ночи желты

от арабского коньяка

 

это Биробиджан, джан

и звезда Сиона над ним

 

и плывёт отечества дым

над землёй как чужая душа

 

/с, примерно, после полуночи – до 7.07.15.11.74. СПБ./

 

ПУТЕШЕСТВИЕ В ЯПОНИЮ

(с заездом в Китай и выездом /и наездом/

невем /и зачем/ куда)

 

“Японцы – это одно из исчезнувших двенадцати колен Израилевых.”

(Изя Шамир, журнал “22”?, по памяти; неоднократно встречавшееся и после, у Кафановой и т.д.)

 

Прим. к “ли-чи”:

 

li’tchi’ (le’che’; Chin. le’dzu’),n. [Chin.(Pek.) li’-chih’.]

1. The fruit of sapindaceous tree (Litchi chinensis). The fruit is oval, the outer covering hard and scaly, and the seed small and hard. The flesh, surrounding the seed when dried is firm, sweetish, and black, constituting the edible part of the so called; litchi nuts of commerce.

2. The tree bearing this fruit.

(WEBSTER Collegiate Dictionary, G.&C.Merriam Co. Publishers, Springfield, Mass., U.S.A., 1948)

 

“I find the following written record of the priests of the kingdom of Tchin-la: “Deinde virginetalem aufert digito, quo et frontem subinde rubra macula notat, maculam accipit et mater puellae. Hoc est quod volcant Li-chi.” (“Then he takes away her virginity with his finger, and makes a red mark therewith upon the forehead, and this mark the girl’s mother also receives. This is what they call Li-chi.”)”

(“The Sexual Relations of Mankind” by Paolo Mantegazza, Eugenics Publishing Co., New York, 1935, p. 308).

[The book was kindly trusted to the author by Mr. Oleg Sohanevich].

 

– невспомненное в начальном эпиграфе, эпиграфом припоздалым:

 

Восток и Запад, Запад и Восток.

Где западня для Запада таится?

Раскосые египетские лица,

а в голосах – журчание, свисток.

Синеют в поле васильково робы,

река на плес выплескивает лесс,

повержен на грибы последний лес,

и в магазине продаются крабы.

В квадратных водах зеленеет рис,

побег бамбука прорастает в спаржу,

где тутовые черви ткали пряжу,

по праздникам едят домашних крыс.

Рисует тушью на холсте писец

иероглифа водяные знаки,

у девочки, рождённой в год Собаки,

стыдливо развязался поясок.

Акульей пастью пиала зубата,

пьёт соевых бобов тягучий сок.

Во мне молчит таинственный Восток

монгольскими глазами азиата.

 

(Автор, роман “Хотэль цум Тюркен”, часть 3-я, [1975], неопубл.)

 

ШЁЛК ПИЗДЫ КИТАЙСКОЙ,

или о том, как ебать пионерок

 

Гозиасу и аспирантке биофака ЛГУ Ли-Минь-Минь

 

а.

 

моя Верка пионерка

а Тамарка санитарка

письки гладкие (татарка)

сиськи галстуки и “Старка”

 

эстафета и линейка

на пилотке рдеет ЗНАК

и галина головейко

в нас вперяет строгий зрак

 

будем стойки мы как зойка

будем павликом и павкой

и поэту Павел Золкин

отгрызает бородавки

 

нам оркестр играет Залкинд

и над нами реет знамя

мы с тобой играем в салки

ничего ещё не зная

 

мы с тобой играем в целки

мы с тобой бросаем палки

жрём конфеты клары цеткин

моем попки моем лапки

 

ирка ирка пионерка

писька писька долориська

так зачем же Ибаррури

в Пизе раком ибанули

 

и в Мадриде на матрасе

и франкисты* и матросы

авиаторы и воры

мотоциклы и моторы

 

в карташевке под ольхою

я видал тебя нагою

ты отказывалась сверху

ты отказывалась раком

ты оказывалась сбоку

а меня кусали в сраку

 

или же до той поры

вальдшнепы и комары

как опишет евтушенко

эти правила игры:

 

“ах эти радости любви

как вы ничтожны и малы!

тебя кусали муравьи

меня кусали комары”

 

евтушенко пионер

пионерам всем пример

бздэлле** показал он хер

размером с карту рсфср

 

б.

 

быв продана в публичный дом

делила свой досуг с котом***

потом шанхай потом кантон

болит шахна надень гондон

 

за ночь выросли щенки

и как у сук твои соски

и к икэбане пристрастясь

штаны из шёлка приспустя

 

ребёнок ты ещё дитя

твои не выросли титя

твои бинтованные ножки

не пробегали по дорожке

 

и колокольчики динь-динь

тебя зовут наверно цинь

а имя мамы ли-минь-минь

аминь

 

в.

 

лотосом колосом фаллосом

шёлковым лаковым волосом

тонким как флейта голосом

цепью двойных хромосом

 

любовник чиновник с кисточкой

в тебе ковыряет косточкой

лежишь ты раскинувшись звёздочкой

светя безволосой пёздочкой

 

играет он в дочки мамочки

от боли кричишь ты: мамочки

чиновник дорвавшись до самочки

щекочет и щиплет ямочки

 

за что заплачено чохами

и ты отвечаешь охами

в Ухани живет твой коханый

хохочешь ты диким (животным) хохотом

 

за убийство чиновника старого амбаня

с красным шариком на круглой шапочке

тебя без колебания

отхлопают по попочке

 

г. КАЗНЬ

 

привязанную за волосы к столбу

оголив до пупа и ниже

в конической шляпе солдат

дивится миниатюрности ножек

 

под грудь направляет он меч

в другой колыхая веер

поражённая в сердце ли-минь-минь

немеет

 

утро. еще довольно рано

веером обмахивая рану

солдат столбом стоит у столба

поодаль толпа

 

никнет никнет голова ли-минь-минь

пересохшие губы произносят: мама

это было при династии цинь

задолго до цитатника мао

 

в цветочном домике гейшей жила

с возраста пяти и почти до пяти же

воткнутая в сердце чиновника головная игла

лишила его аппетита

 

одиннадцатый год пошёл ли-минь-минь

изведав все тонкости миниатюрности позы лотоса и минета

к её забинтованным ножкам: дзинь –

катилась с квадратной дырочкой монета

 

дырочка квадратная была и у ли:

поскольку чиновники палочками её ели

в месяц собаки зовомый июлем

пресытилась щекотанием щели

 

вынув из прически вонзила в –

чиновник что чесноком и потом пахнул

ВЗВЫВ

ощутил в паху

 

покатилась по циновкам чернильница: дзинь

потц чиновника воспрял и прыснул

и над ним склонившись ли-минь-минь

улыбнулась грустно

 

трупу девочки гейши одиннадцатый год

солдат обмахивает веером рану

туристам из цинциннатти демонстрирует гид (гад)

встав как долорес ибаррури раком

 

изображение почки и пупочка минь-минь

кошка на циновке произносит: мяу

 

это было во времена династии цинь

задолго до великого похода мао

 

д.

 

девочка ирочка на дырочку подуй

всё равно у нас её ровесников не вышло

а я пойду

найду для ведьмы татьяны дышло

 

найду для дешёвки осиновый кол

колокол шахны её гудит не смолкая

от брайтона до чайнатауна не так уж далеко

приедет дима смотаемся

 

хочу китайку (не ткань) и корейку тоже

а на брайтоне 6-ом – ветчина её ляжек

и оттого мне тошно

и оттого мне тяжко

 

бритая елена свалила в непал

там где непалки вязанками тащут (и притом не ищут) палки

а я не поеду в ниппон

дудки

 

где ты теперь аспирантка ли-минь-минь

у которой было пятеро или семеро

маленьких ли-минь-миньчиков

и пятеро наманикюренных (или не?)

на каждой миниатюрной ручке и ножке пальчиков

по которым я уже 30 лет млею

 

как и по грудям натальи шарымовой

(КАКИ – посвящаю Ры Никоновой а остальное – Sisi)

марье васильевне борису шрагину

и в целом блаженному в жёнах осе

 

прощеваясь с мечтами лежу на татами

и желаю всяческих бед гниде татьяне

 

* гранатомётчики, пулемётчики и танкисты

** в орфографии М.Кулакова

*** см. в 4-хтомном словаре Козловского

 

/3 иуля 1987

в подвале/

 

ЛЮБОВЬ ИКА-САН К ЗАОКЕАНСКОМУ МОРЯКУ ПО ИМЕНИ ДЖИМ

в месяц отцветающих хризантем

 

юльке к.

 

1.

 

и как я её маню

она – откинь кимоно

раскрыта я как окно

иди же скорей ко мне

 

скорей мою грудь вомни

и будь целиком во мне

только не вынимай

волнению тела внимая

 

вишни в начале мая

цвет осыпают на груди

чёрный локон накрути

ноги на плечи ломая

 

и раскосая она

цветом нежного лимона

растворяется маня

влажно-розовое лоно

 

2.

 

бумажный фонарик мой

вонзай же, комарик, свой

хоботок, хуёк – я открыта

океан

окно

окинава

 

продольное – бОльно – О

моё невольное – ох

твоё довольное – ах

и ОлОвОм мне на пах

 

тяжёлый, ты лёгок как пух

язык у меня распух

я кимоно распахну

читая стихи ли пуу*

 

“за ночь обвился вьюнок”

у тебя между ног

в бумажном окне темно

 

фудзияма а над – луна

я словно чаша полна

холодею пылаю

 

и вишен розовый цвет

спадает на мой корсет

– хоросё!**

 

3.

 

а в другом отеле

синяки на теле

пьяные матросы

в жопу папиросы

 

льют в пизду кипящий чай

и журча течёт моча

 

доллар или иена

длинный по колено

скользкий и вонючий

получай ползучий

 

в горло или в анус

жопой севши в ванну

закурив гаванну

пьёт дешёвый джин

 

и не сняв тельняшки

заголит штанишки

и железным в кишки

звать матроса джим

 

где ты белый лотос

вижу чёрный пенис

и уходит парус

в тихий океан

 

наградив монеткой

триппером и мондавошкой

люэсом и херпесом

покинул, окаянный

 

4.

 

сижу на берегу окинавы

вижу осыпающиеся лиловые хризантемы

деревянные гэта стучат по кирпичам мостовой

 

сестра моя лежит на татами

с размятыми как разварная картошка титьками

за океаном в калифорнии начинается день

 

уплыл мой чёрный с лиловыми глазами оставив имя джим

пустую бутылку с выцветшей этикеткой “джин”

и четыре доллара на которые я куплю новый пояс “обо”

 

и горсточку риса с сушёным мясом каракатицы –

“ика”

так зовут меня мои соседи –

 

ИКА-САН

 

/1 октября 1987/

 

(* в русской транскрипции – ли бо; последующий текст – из хокку исикава такубоку)

(** японский вариант маяковского)

– написано лет за 8 до “окинавского изнасилования” несовершеннолетней японской школьницы группой американских моряков, последние 2-3 года занимающего центральное место в прессе, см. комм.

 

СЛЁЗНЫЙ ТОК О ТОКИО

в котором готовят

pina-sushi

из венгерских и китайских (гонконгских)

уток

 

доди и юлиньке

 

* * *

и тонкая рука японца

красотку трогает за яйца

она его громоотвод

поскольку он гермафродит

 

* * *

 

в снежной японии нежной

отправившись в место нужное

лежала она обнажённая*

на снегу невзирая на стужу

(* вариант: онемевшая)

 

1.

 

хризантемой лиловой в жёлтую лужу

кимоно её обманувшую мужа

обмакнула палец в зловонную жижу

поманила навозную муху

 

на хую самурая сидящего в жаркой

деревянной ванной светя огарком

наклонилась гейша сажая муху

самурай умирая признаётся мужу

 

раздаётся шум гейша пущает ветры

милорд уставясь снимает гетры

маска лица под слоем пудры

страна восходящего солнца

утро

 

2.

 

гомосек гамаши гейши

надевал себе на шейку

арабскому подобно шейху

а также гашеку и швейку

 

гомосек по биссектрисе

писял писял писял писял

а она его по пузу

быстро высекла

 

со времён ещё детсада

он мечтал читать де сада

но прочтя взяла досада

потс до зада

 

гомосек не стал генсеком

а остался дровосеком

и вотще он какал сикал

не в ЦК кол

 

написал он с вистуновым

о КК о пизданутом

о довлатове надутом

и в “Неву” то

 

напечатали про жопу

на потеху агитпропу

как японец стал он жёлтый*

проку?

 

* yellow (см. американский слэнг)

 

3.

 

а в токио такие мудаки

немножко по английски modified

снимают фильмы куросавят модильянят

и переводят по японски матюки

 

а как же гейши и японский шёлк

там всё давно сменил гонконгский шик

и в домике цветочном слышен шорох

зимою на хоккайдо* хорошо

 

над всем торчит лингамом фудзияма

японка молча произносит: мама

над ней горою волосат как мамонт

склонился новогреческий философ

 

путём отсосов и путём засосов

по интеркому справок и запросов

морозов павлик (выросши, матросов)

японку разлагает на матрасе

 

а я лежу и уж конечно не в мадрасе

не в токио киото и осаке

и наблюдаю жёлто-розовые ссаки

себя неутомимого писаки

 

и порники смотрю упорно мысля

зачем и с чем живёт поэт кузьминский

согласно трифонову-вистунову

вонми и се болезный восстенает

 

попросится синявиным в россию

дабы ему чего-то там врастили

врастяжку отодрав и отобрав

всё кроме неимеющихся прав

 

водительских и гражданства – какого?

поэт ведёт себя повсюду бестолково

и в стороне родной не преуспев

на таковую направляет перископ

 

не тот а тот какой ему вставляли в жопу

москвич шапиро насмешив америкой европу

над задницей невинной пропыхтя

потщился но не пропихнул

 

зане болезный обладал железной

вратами тамерлана и зализывая

полученные не нарочно травмы

упорно не стремился стать товаром

 

ни тут ни там а только где там-там

ещё звучит стремился он туда

но лёжа и поэтова звезда

светила тускло как во тьме пизда

 

(* русский вариант: на хоккее, посв. лерке молоту)

 

4.

 

как пушкина пиита армалинский

блевотою измазав окаянской

но хуй нанайский и амур (простите) ленский

был престарел как князь серж оболенский

 

и старым пердунам поставив чтиво

пиит писал поэту неучтиво

быв неучем но жить других уча

он был тем что не всё моча

 

и зильберштейн пельцмана похаяв*

замест того чтоб дать тому по харе

хариты лель их кол и бель качали

и по херам учили и встречали

 

но бабки заработал сей пиит

сидит и в сент-луисе коз ебёт

о том как пушкин сделала пипи

а натали кака наоборот

 

(* см. И.Зильберштейн, рецензия, “Огонёк”, №12, 1987)

 

5.

 

но возвращаясь в токио – куку

висит акутагава на суку

и хирошиги с танагамою ширяясь

какой шарман

 

япония страна моей мечты

зачем на порно показали ты

цветами вишни вид ея пизды

и на полу постель

 

прощайте груши гейша и гамаши

и яблони в цвету

платком помашет

мне юность из-за ближнего угла

се зри в мудЕх звенят колокола

 

о коих пишет доктор мантегацца

(глава “Цум Тюркена”, которую смотри)

 

под облаци вспорхнули упыри

уже начавши разлагаться

 

/в ночь на 2 октября 1987/

 

КУСОКИ

из

ОСАКИ

 

*

он застонал тоскливой выпью

и вся спина покрылась сыпью

 

*

и плавал как селёдка

он в собственном поту

 

*

я играл на мандолине

и глядел на кундалини

она похожа на змею

в бараний рог её совью

 

*

и бабочки садились на хуй

и нежно говорили: нюхай

 

БЕЗ ПИЗДЫ КАК БЕЗ ХЛЕБА

(неточная цитата из А.О.)

 

её вкушал на завтрак и как суп

она поутру заплетя косу

 

но скоко в тебе сока

как ты торчишь высоко

мне дорог твой сосок и

я пью саке в осаке

 

поеду в нагасаки

я адмирал кусаки

и словно в кавасаки

плывём под парусами

 

махая пенисами

и грязными трусами

тебе поём осанну

мадам иван сусанин

 

мадам иван поддубный

погибнувший под ровно

давай сюда пизду и

я рассмотрю подробно

 

давай пизду с усами

мадам иван сусанин

сокрытую трусами

пригодну для сосанья

 

кусанья и касанья

касаточка зобатка

меня твои камланья

повергнули в заботы

 

не зрела зебба ты

зейнаб* моей мечты

жирна твоя зурна

зудит твоя она

 

садишься как сосна

звенишь монетой сольди

и нежная шахна

подобна аромату сельди

 

зачем скажи клянут тебя соседи

зачем скажи трудиться на дому

с гетерой в сладостной беседе

я очень многое пойму

 

поймав её за лиф

за лоно нежно взяв

она кричит: тариф!

а я рычу, зуав

 

и текут её соки

в синеватой осоке

и мыски так высоки

от тоски и осадка

 

зажав в тиски её соски

её он резал на куски

она ревела от тоски

она вставала на каски

 

о каскадёрша о марш омаров

о гренадёрша в дыму пожаров

в пылу кошмаров

в тылу клошаров

о билетёрша моих помарок

 

из рук застёжки

не выпускала

и чуб за стенкой

она искала

 

она икала

она алкала

она алела

и колыхалась

 

и чуб в застенке

клонился к телу

она застыла

она хотела

 

который с тыла

который фронтом

красавица была сутула

и с фантом выступала с понтом

 

тянясь за хером и ахеронтом

цвела мохером и анемоном

цвела целебным пенициллином

но оный крупно переоценила

 

пришли японцы

в поклоне низком

от одалиска

и василиска

 

пришли китайцы

большие пальцы

в её втыкали

распяв на пяльцах

 

пришли лаосцы

пришли даосы

кусают мухи

кусают осы

 

дарят кокосы

и ананасы

и распустивши косы

клонится она наземь

 

и лоно ей навозом

измазал измаил

и до фига народу

тем самым изумил

 

потом пришёл наврозов

и голову задрав

борясь мадам с неврозом

он тя из всех избрав

 

о избранница цирцея

от распутства панацея

черепаха в панцыре

будь моим папанинцем

 

белые медведи

на зелёном льде

канули в манде ли

или же – в

нигде?

 

спи моя красавица

оный не кусается

ты как каракатица

или каравелла

 

спи моя воздушная

телом бездуховная

спи моя берёзовая

и моя ольховая

 

спи моя сусанин

старцы лижут пасеку

щекотят усами

безволосу

попочку**

 

спи с пизанской башнею

пьяной бесшабашною

с лысым чортом шашни

заведёшь на шабаше

 

адмирал кусаки

обтерев усы

вывесил не флаги

а твои трусы

 

вьются в небесах они

чёрные лиловые

оных написание

кружит мене голову

 

и читая азбуку

флаговых трусов

возьму свою базуку

и бить пойду персов

 

за твою шахиня

гладкую куну***

ридный край покину

в море окуну

 

славься же татьяна

и муж твой полужид

грудь на фортепьяно

небрежно положив

 

/26 августа 1987

полуподвалъ/

 

* по прозвищу “княжна”

** конечно, “писечку” (судя по рифме)

*** то же, но взросл. (поморск. диал.)

 

все знаки ударения посвящаются бореньке тайгину,

с любовью (см. Антологию, т. 1, стр. не помню)

 

РОСИНКИ С ЦВЕТОВ РОССИЙСКОЙ ПОЕЗИИ

А ТАКЖЕ ПОСВЯЩАЕТСЯ ЮПУ, БЕЛЛЕ АХМАДУЛИНОЙ

И ПОЕТУ ИНЗЕЛЮ ФОН “ХАИТИ”,

АВТОРУ 6216-строчной ПОЕМЫ “АДА”

 

я к юпу подошёл с повинной

и перерезал юповину

2 сочленившие пупа

... из юпа сыпалась крупа

 

и кто сказал что жизнь глупа

(вращая нижней половиной)

я был ромашкой полевою

а он – юп! – бархатный тюльпан

 

текла поклонников толпа

клубились капая коварно

двух-смысленные комплименты

и бровь его была тепла

 

и на зубах огурчик звякал*

бия холстом** по морде плакал

юп ел но никогда не какал

кровь горяча

моча тепла

 

зачем скажи мне аксиомы

сии, никем же не искомы

но искренни

в ряду посконном

стояла каланчой

моча

 

и кала ли калач закушен

и калалацы заушая

“войну ибал”***

дворец и хату

покрыл он мокрым и лохматым

 

торчал “мохнатеном”**** манхаттан

молясь продажным мойнихэмам

склоняя выю мордехаю

и лиловатым колыхая

 

в обрат приехавший синявин

свой вынимает синеватый

посконные штаны сымает

не граком ставши но свиньёю

 

на что насрулла с ахпердёю*****

иных дремлюг опередЕвши

в проблеме роста населения

прямых потомков насреддина

 

но русь уже что пахнет гусью

гузном горбатым диссидентства

всех запрягает в дилижансы

гой тройка – и трусит, не труся

 

тысячелетие руси

в прудах плодятся караси

о чём напишет карамзин (марамзин?)

а также родион щедрин

 

воззри – дары ея щедры

и щедродырова девица******

к цевнице тщится прицениться

вокруг – мамаевы шатры

 

эль сид – сидай на унитазе

снидай что Бог пошлёт – лишайник

(зовомый манной) и ушами

не помышляй об антитезе

 

так, в антитесте есть пасхальность

в маце – напевов синодальность

закон физический паскаля

чтоб смежные соединялись

 

сосуды; паче – хер сосомый

взвернувшимися на чужбину

сих грубо взяли за чуприну

и заставляют петь осанны

 

а овых превращают в львовых

к означенному ЖЕ влекомых

и в ухе вилкой ковыряя

герой хиреет и киряет

 

кирзой столичная воняет

коми-поэт альберт ваняев

последний с гашени вынает

и по подстрочнику внимает

 

макаров – чу! – телят угнавши

в края где угр угреватый

берестяной лишь сытый кашей

читает Тору******* торовато

 

ханты-мансийския забавы

“и назовёт меня всяк сучий в ней язык”

где горец штирии зобатый

под сапогом тирольца сник

 

гремят шарманкой савояры

и говорят: какой шарман!

носами шмыгая шныряя

среди армянов и цыган

 

“алеко, господи, алеко”

прости охапкина олега

за малыя его грехи

и многи вёрсты чепухи

 

прости питейного петюню

дай выпить к третьему июню

в какой реком аз грешный раб

еленой совокупно рця

 

но коля любушкин был мокша

шукшин же несомненно – шукша

по вешенской скакала векша

насильем сола изнемогша

 

а шигашов айги соотчич

ел опресноки также сочни

вокруг его сновали кочни

и рек он головой качнув:

 

соснора член един с сосюрой

он анну называет нюрой

(ахматову) а беллу, бдя

склоняет в белы лебедя

 

не евши туш и воз не сенский

скача парижем вознесенский

мех выхухоль иван сусанин

подносит ляху в воскресенье

 

шемякин суд всегда неправый

на берегу невы непрядвы

на сену сев гузном гудзона

он оный век(?) лишён озона

 

но одарён зато он озой

к нему представшей некой позой

и половой её позыв

не всколыхнул его низы

 

семёнов мелко семеня

в горсти нёс “вэ-дэ”******** семена

а зайцев не лишившись яйцев

с пучком фломастеров является

 

свои наряды рисовать

и сим фламандцев посрамлять

 

о чём андроповым иудой

написана мишане ода

и прах нью-йоркский отряся

он в ТУ внедряет телеса

 

домой, домой – крестить россию

глядеть в глаза её косые

чингизов новых победя

батыром скачет ахпердя

 

на водку предъявляя труп

стоял худог в российском граде

чухна толпилась где-то сзади

вонял куняев

пахнул юп

 

к востоку забирая, к югу

увы опять вернулся к юпу

который к счастию не труп

а михаил евсеич юпп

 

а александр исаич, саня

глядит на нас но где-то сзади

и воробьёвым под хвостом

париж гремит его устом

 

гляжу на унитаз любовно

квадратен он как бы поповна

диана, в девах из кронштадта

а ныне дилерша внештатна

 

глядит марина из-под оси

накрася очи чешет коси

её перина пуховая

стихами страсти полыхает

 

а муж играя на тромбоне

рисует девушку в тюрбане

и на ея грудную клетку

железную наносит сетку

 

червя в пизде рисует рахман

не быв женой за это трахнут

по голове

рахат-лукум

сосёт андрей боря рахит

 

и отъедая рожу тыквой

съев грушу треугольну тихим

стал глас его

лишившись влас

стал вылитый опричник влас

 

на шее у его, гола

сияет антиголова

 

для таковой достойной рамой

сидение стульчак рекомый

как в кондуите и швамбрании

нёс ося облик императора

 

... гляжу на унитаз ликуя

стоит он в центре галлереи

о нём возлюбленном толкую

перстом кажу я горделиво

 

альбине алевтине юле

канадской паре – ане, коле

ян выжрал стопку алкоголя

и поливает иудеев

 

а мне плевать а я балдею

на белый унитаз глядю я

ещё хочу купить биде я

пигмалиону – галатею

 

а пилигриму тяжкий посох

пигмею гусениц на ветке

а унитаз он мне на пользу

зане говно есть в человеке

 

и назову его “А-А”

в честь классика поезии российской

но предварительно собрав

с цветов ея поем росинки

 

ахматова асадов – о!

сколь незлобив и кроток евзлин

(а вазелиновой фамилии его

– цитата юпа – не забыть нельзя*********)

 

и белла ахмудилина поЕт

(как сказано в афише чебоксарской)

она танцует и поёт

постукивая чоботками

 

в честь А-А-А и куплен унитаз

и посвящается он также юпу

от “А” до “Ю” пою поезию мою

а “Я” моё я посылаю в дупу

 

о! – не напишет байбаков********** не примет ТАСС

событие словесности российской

в моём подвале появился унитаз

сбирать в него поэзии росинки

 

/3 апреля 1988

Нью-Йорк/

 

* так у юпа

** (не посконным, а “шемякинским загадочным” – см. М.Юпп, 3-ья книга)

*** цитата из пушкина

**** орфография в.я.ситникова

***** подлинные татарские имена

****** галочка, зам.министра культуры чечено-ингушетии

******* вероятно, генри (“уолден, или жизнь в лесах”)

******** неясно, имеется в виду МВД или вен-диспансер?

********* НЕ МОЖНО

********** серёжа, друг раннего детства, ныне корреспондент ТАСС в нью-йорке

... остальные герои также являются “не вымышленными”, а реальными. опознавайте сами.

– ... а ведь засудють, падлы!...

 

Приложение:

 

БЕЗ Х/Б

 

Посв. К.Б.

 

простыни суровые

халаты черные

саржа суровая

одеяла байковые

сапоги кирзовые

миски алюминиевые

шаровары ватные

телогрейки (ватные)

рукавицы БРЕЗЕНТОВЫЕ,

а не х/б –

это не стихи

это список

из журнала “Огонёк”

о ликвидации имущества

ликвидируемой колонии

общего режима

на территории города

название не указано

на камчатке

звонить по тел.: 5-09-69

справки по тел.: 5-07-70

не продадут ли за валюту

ввоз х/б шерсти и ваты

в америку воспрещён

маньку одевают в контрабанду

привезли ещё пару валенок

обратно чёрные

без галош

галоши от других валенок

(другие ещё валенки правда с галошами)

отдельный чёрный валенок соньки

по прозвищам “могильная баба”

и “золотая ручка”

использован в ассамбляже

“впередъ къ победе коммунизма”

второй валенок сонька не принесла

замылив “европу кроемую быком”

василь яклича ситникова

утверждает что в квартире у друга

который гостит по европам

друг сдаётся мне знакомый

поскольку на рынке появилась

пуантелистская графика

“бойчукиста” харьковчанина и.и.иванова

таким образом

путём валенок

харьков связывается с европой

и магаданом

не говоря о городе

название которого не установлено

где происходит распродажа

тюремного х/б, ватников, мисок, сапог

надо позвонить по телефону

 

/в ночь на 1 июня 1989

на брайтон биче

в последнем подвале/

 

PS. Cм. вышеискомое приложение-продолжение,

обещанное к вепсам и наташе князевой:

 

Н.К. И ДОЛГИЕ СОРОКОВИНЫ

по сорок лет назад и никогда

 

“я посетил твое кладбище,

подруга трудных, трупных дней!

и образ твой светлей и чище

рисуется в душе моей...”

(н.а.некрасов/ккк, псс, 1948-53, т.1, стр. 51)

1

 

со сладострастием старой девы

перечисляет кто умер а кто ещё нет

и сладки её напевы

глубок и внятен минет

 

из прошлого девы сливы

и вишни на внешней рта

в тамбове и питере сифилис

взывает ведущими ОРТа

 

дрянной девчонкой в печонках

в почках же лунный камень

распялена рыбой на палочках

каплет ствола её камедь

 

в щель кактусо пролетел кабан

позабыв искусство икебан

и метсуке из осаки давеча

жёлтым телом подразнила чавычой

 

память сорока недужных лет

лубенского лубеницкого не в цвет-

е – а в чёрно-белом лемхина

говоряща осипу “лехайм”

 

лосеву лососем проплывать

промеж ног увядшей лили панн

опершись гузном на парапет

лядвеей танцует лиепа

 

мёртвый город полон жирных тел

жареным запахнет охта та

очередь в какой-то жилконторе

от ухты и дале до охотска

 

ося с мишей парятся в крестах

с аннушки воинственно привстав

и воняет прелая кирза

и замшелая шахна (не по уставу)

 

а папаша паша не указ

даже если зять его тоом

оба не вошли в московский том

город пятый взятый наугад

 

митрофаныч и попов не зря

выжили выжиливая суть

вялая мошонка навесу

возле мочевого пузыря

 

rana ridibunda сделав квак

на БГ похожа шевчука

и колибри вякостно поют

коих представляет коллаген

 

2

 

и ёжик несвежей редиски

в тоске вспоминается днесь

глухую наяду потискав

спускается с бота денис

 

и коврик тимура у входа

в петровский с кальсонами зал

курёхин прошедшего года

центральный сгоревший вокзал

 

вокал не указан в программе

и райскин качаясь висит

и пахнет не пирогами

всё русскоязычное СМИ

 

и всяко не шипром шиманский

а мерина вани потком

слезает с кузины шлимазл

кульбитами под потолком

 

ах эти невинные игры

у девы на белом лобке

блистают опревшие икры

сползая в трёхрядку лю-бэ

 

и тщетно медведева стонет

в объятьях дружка паука

не встанет не встанет не встанет

заря на брильянте пупка

 

дано утонуть в делавэре

на пищу гугнявым угрям

погоде и ветру доверясь

с тяжёлой башкой по утрам

 

3

 

ах не в вепсах же дело их семя

с белоглазою чудью уйдя

и напрасно печатает “смена”

топорова в скакалку игру

 

мак не мак голым задом макаки

зашумели дубы колдуны

и не макину вторит маканин

заплетя всероссийский колтун

 

сколько их в городах или весях

на весу на свету на устах

и проректором есин а еськин

породил крестоцветных (пардон)

 

ах туманы мои растуманы

на ямайке на майке в штанах

растафары и – гм – растаманы

на промасленных всквозь шатунах

 

а буксир поспешает в нетленку

боцман лосев а кэп – сам и.а.

заверните останки в клеёнку

положите поодаль а.а.

 

расчлените а то четвертуйте

на стокгольм и венецию чтоб

питер с амхёрстом не обделите

в передаче воскресной ЧП

 

через чоп чтобы чуб колыхаясь

от бердичева до бухары

за винтовку морковку каховку

но в баул завернув барахло

 

только вымерли в ладоге нерпы

вепсов семя подсохло уже

перманентом закручены кудри

на губах и на ляжках Тэ-Жэ

 

4

 

старая дева оставь свой прикол

молча кладу лиловатый на стол

молча топор поднимаю до лба

лёню фиксатого болт не долбит

 

вышел же вышел же “хвост от кузьмы”

с глебушкой ранним – приди и возьми

глезер привёз показавши ю.б.

(третий который на “г” и на “б”)

 

вшами лобковыми м.ш. оброс

тщетно нашарит ширинку матрос

клапан откинут и выверен клёш

пара резиновых алых калош

 

пара не новых кассет от хвоста

“аукцыон” с ним играть перестал

и перистальтика словом “кобзда”

(кобзевым игорем) пел козодой

 

пил козлодоев мгновенья весны

где-то есть в фильме творений исток

полно – гайдаем иссяк и истёк

настеж положен – приди и возьми

 

точно – в брильянтовой было руке

песня “дубы-колдуны” и на “ке” –

было “козлодоев” мелькнувший как факт

выпетый козлоголосым БГ

 

так вся история новых стара

деве подобна которая нынь

всунула мне свою “янь” через “инь”

по интернету поэта достав

 

мне же всё мнятся ижорцы и вепсы

непропечёные сельские хлебцы

склизкий огурчик в кадушке у входа

северных блат и колхоза природа

 

путь до кабожи просёлком месили

в двух рюкзаках квакш пуды голосили

ели потом отодрав у них ножки

уксуса я перебухал ништяк

 

ели и пели какие-то песни

вроде не гимн там юннатов про пенис

и не ижорцы не меря не вепсы

а в сапожищах ножищи опрели

 

лыжи твои нёс к своим я впридачу

ах не была бы ты если придирчивой

и недоступной (как вспомню про дачу

но не с тобою) касаясь впритирку

 

в кузове словно лягушки в лукошке

как позабыть мне твоё лубенское

старая дева и виснет налево

оный с двумя или боле нулями

 

что за бессмыслица с маслицем в память

десять и сорок спустя нам не впарить

перебирать бисера вздев очки на

скоро и нам уж копыта откинуть

 

колпица теплится с дербиной всуе

кто её поздний портрет нарисует

нешто рубцовская хилая сволочь

скопом ползущая с вятки и с вологды

 

нет то людмила тропою байкала

колю баюкала или алкала

лет тому с тридцать иль около с гаком

ты по степям пролетала сайгаком

 

ныне ж недвижно в лензоовской клетке

вяло жуёт помертвевшие ветки

очи сайгака подёрнуты плёнкой

лижет не ложе а трупик телёнка

 

писано было в семнадцать про степи

калерту вовке зачитано взрыдом

в старости вянущей раком простаты

в поле не паханном паче не взрытом

 

в поле чудес твоих милых и юных

в воспоминаниях детства порская

тихо лежат под курганами гунны

призрак тарпана по ним не проскачет

 

так что прощай моя старая дева

слог мой невнятен но я понимаю

тщетно не мне кажет яблоки ева

двадцать шестого какого-то мая

 

на берегу делавэра пустынном

в новом но старом каком-то там свете

тихую память куроча перстами

с вымершей чудью и с кемью и с водью

 

5

 

там в эстуарии града петрова

водится много наташ но не наши

путь же отсюда туда не проторен

пахнет полынью зовомой емшаном

 

в старости горсти земли не познавши

грудь обнажает опухшую ведьма

жопою жирной тряся для позорища

пялит не очи а чёрные бельма

 

так наблюдения в стих прелагая

мне не понятен позыв твой к общенью

для геморроя сиречь перелоя

также и оных туда опущенья

 

старчик лежит любомудрый воняя

на расстоянии лишь океана

око слепое в печень вперяя

от икебаны до окинавы

 

айны споют тебе древние сказки

на сахалине и лес уже высох

слёзы в ложбинке текут меж сосками

старче отринь огорчительный посох

 

несть между вепсами и шикотаном

боле пространства страны что родила

джумангалиевы и чикатилы

схавали малую милую родину

 

сплошь по есенину в белых берёзках

в пьяни и рвани где целки замшелы

где акмеисты от оси борзеют

тело топча предревкома земшара

 

там от камчатки до острова эзеля

тощие суслы гузно своё грызли

шварц оседлав среднепьяного вензеля

вялой качалась на члене гортензией

 

ей в.кривулин вправлял поправляя

некую ауру в остренький носик

на конференции по проблемам

эйкуменизма (с приправой поноса)

 

в городе мёртвом где гордины братья

нобеля труп раздирают на части

где популярен прозаик а.бартов

с соизволения выше начальства

 

ты же н.к. ДНК допотопья

некая рваная цепь романтизма

павки и зойки могучая клизма

братца доведшая до ЛТП

 

лепетом губ и потоком моралей

ты и в постели не сняв панталоны

тщетно китайцы панты маральи

вырежут с мясом для пантокрина

 

тщетно нанайцы растят свои яйца

ныне амур цианидом замешан

нам уж лет сорок не айн унд цванцихь

и в глубине зеравшана замшелой

 

6

 

целкою в возрасте целоканта

под штаны что с багровым кантом

пожевавши стебель аканта

что в гербарий не окантован

 

что да что в “вечернем нью-йорке”

и в шимани всплывёт твоё имя

вымя семя бремя и темя

поседевшей лысиной мокрой

 

каковую вчера лечила

но не мне ювелиру мише

ведьма рыжая (сверху) в лордвилле

евстихеевым охуевши

 

по учебнику дарвинизма

на котором весь круг мой вырос

голова в ущелье дарваза

из журнала “вокруг света”

 

что пограблен был каскадёром

в “королевском журнале” халявном

от сиктяха и до кюсюра

по якутке кристине хвалебно

 

воздыхаю я уже годы

был лобок её гол и гладок

и свершилась дружба народов

и глазели якутские чада

 

восемь штук или около ближе

белизна её девьих коленей

и вздымался жар её ляжек

к потолку каюты на лене

 

стадо чад её от казаха

я потом по головкам гладил

о она мне не отказала

а напротив дала не глядя

 

и всю ночь в тесноте каюты

пили много бутылок водки

и от никеля до кувейта

не встречал я такой работки

 

было двадцать два мне кристине

ну на годик другой поболе

и всю ночь напролёт киряли

и любились в тоске до боли

 

может косенька косоглазик

от меня в кюсюре там зачат

не забыть мне её касаний

и лобок мне во тьме маячит

 

мне бы вепсика от наташи

но она не решилась дура

и лежу теперь отлетавши

к потолку в то давнее утро

 

тридцать шесть тому миновало

стало костик уж правнуков мает

от баку до перрона минводы

полумёртвый состав ломает

 

перестук переступ пространства

или времени что вернее

патология перистальтика

и болезни пардон венерические

 

всё по пушкину как писал я

повторяясь и повторяя

а живу я теперь с опоссумами

и american porcupine

 

азиатский же с березовским

был на чёрную плёнку отснят

на грудях елены борзея

цвет граната в моём исполнении

 

совокупно с наташей кучинской

но те кадры замылил кто-то

дикобраз щетиной колючей

добирался не до колготок

 

а до алых сосцов малютки

промеж ними гранат разломан

и нагого тела молитвой

но отнюдь не эльдар рязанов

 

параджанов хамдамов это

четверть века гремит моё эхо

на пупке твоём моё ухо

и кишка говорит поэту

 

и кишка говорит с кишкою

прошепчи мне на ушко: “милый”

подо мной раскинься кошмою

только образ меняй и имя

 

7

 

ах наташа мне тоже тяжко

и ещё большей частию тошно

школа голой жопы натяжка

и её невинная ножка

 

зелень глаз ирины харкевич

моей первой любви в натуре

не допит уже “вана таллин”

и давно пора харакири

 

стал я циник и медник вкупе

романтизма плоды созрели

поцелуи и юность не выкупить

уменьшаясь в цене соразмерно

 

и трава суха вкруг колодца

сам колодец высох и выпит

и откидываю коленца

по инерции ломовые

 

только память коптит и копит

и хранит и гранит лажая

синеватою птицей колпицей

как пресна мука аржаная

 

кисел хлеб и тяжёл и влажен

от буханки отстала корочка

только вкус его в губы вложен

с подсолнечным маслом прогорклым

 

так и память помять как тити те

нецелованные нетронутые

чтоб гипотенузою к катету

ты клонилась лоном недрогнувшим

 

вспоминаю ту корку чёрную

водку злую зелёную с сургучом

ручку-ножку девичью точёную

что по морде дала б сгоряча

 

за признания эти страстные

запоздалые равнодушные

нам дожить теперь бы до старости

обложившись мечтой как подушками

 

8

 

но не та голова на подушке

седина в ребро не подарок

эту боль внутри не потушишь

свисающим пузом подрагивая

 

и зеркалкой болея втуне

и закалка души со ржавью

и остатнее око выткну

с головою своей сражаясь

 

всё во мне ничего во вне же

прав епископ бёркли пожалуй

в зазеркалье как в заонежьи

луговую занюхать пижму

 

променяв её на пижаму

пропеняв той любви прошедшей

что посеяно то пожато

паче прыгая без парашюта

 

так наташа лишь лист бумаги

на котором слова как блохи

ты моей души икебана

и моё последнее хобби

 

розмовляю с тобой на мове

на российской я ж не набоков

и ни слова она не молвит

мне в ответ молча однобоко

 

всё меж нами: пространство время

а и было ли ближе кожи

и плету словес своих вервие

на кушетке унылой скукожась

 

расстояние это бремя

лет ли миль километров вёрст ли

и её прохладное вымя

что во льдах гренландии вымерзло

 

что исландии гейзером взъято

в небеса и парит в них облак

твоё тело античной вазой

где-то в греции или около

 

или окало или плакало

сплошь во времени убывая

ты меня я мню не алкала

чью-то шею руками обвив

 

месяц замужем жизнь в девицах

по экзюпери эккерману

ибо в жилах не кровь водица

наземь падала окропляя

 

так не пив и не дав весталкой

проскрипеть до седых на оной

только я тугим ванькой-встанькой

и херовым слепым назоном

 

на брегах иного лишь понта

что куда подале от рима

аз возлег диогеном потным

вожделения враз отринув

 

и пока не покатят бочки

на меня из града петрова

мнятся девочки дочки цветочки

сплошь безпашпортные безпортошные

 

педофилия нынче в моде

не с подачи в.в. а всяко

и какой в компьюторе модем

мне по сю неясно невнятно

 

интернет intercourse астральный

виртуальный реальности модуль

аз же всяко старый стерильный

и размеры куда как medium

 

но гигантом плоти и духа

возвышается мню я брюхо

брюхоногим моллюском чрева

подотряд vermidea черви

 

anthoxantum ли odoratum

amphipepl’ой ли glutinos’ой

антон ксанку ли одурачил

комары ли на люстре ноют

 

всё из курса второго первый

не закончил я не начавши

и какие у turdus’a перья

совка-бражник споёт ночная

 

9

 

ну что ж моя элегия

закончена jawohl

как ехал на телеге я

(шимани за спиной)

 

и зрел анабаптистов

и менонитов тож

вколов антибиотик

здоровья для под кожу

 

за сим же черноморец

пустил газетный лист

пора его зачморить

друг глезер явно глист

 

кузьминский с лубенского

на сорок лет созрел

дитячею любовью

наташу созерцал

 

и преподнёс ей веник

а не букет мимоз

поскольку часто циник

впадал в парафимоз

 

бери наташа нюхай

букет из брачных калл

пошли меня ты на хуй

я этого алкал

 

нельзя вернуть то время

нельзя глядеть на зад

и обвисает вымя

и увядает зад

 

ах пушкин нежный пушкин

какой судьбы пассаж

ты кончил на опушке

возьму я пасатижи

 

чтоб не поставить в рифму

чего-нибудь ещё

любовь уходит в фирму

и блекнет пудра щёк

 

“прощай прощай наина

он ей наивно спел

он поглядел на ину

и абрикос созрел”

 

как писано лет десять

назад тому годков

и время тесто месит

и рухнул конь с подков

 

на бреге делавэра

лежу я и молчу

гусарским доломаном

укрыв свою мечту

 

и прорастёт сквозь тело

какой-нибудь бамбук

прощай ведь ты хотела

узреть меня в гробу

 

сей список тел погибших

отшедших в мир иной

подобная поганка

случилось не со мной

 

я здрав но духом бледен

и мысль порастянув

с катетром рыцарь бедный

скакал под простынёй

 

до встречи той на сене

(уже в миру другом)

ты сядешь на колени

маячит мне дурдом

 

и холиным глаголя

(про сеню сени фень)

верчусь в гробу я гоголем

почти что каждый день

 

что не было то было

а то что есть не в счёт

стоят ряды бутылок

и в каждой ты живёшь

 

10

 

фанфаном и фанфарами

ты пахнешь ненюфарами

и фонари горят построенные в ряд

как писано: “корделия

воткнув в зад асфоделию”

примеривала брачный свой наряд

 

как писано как какано

на канапе какао пья

прощай моя откатная

рассветная закатная

любовь от фонаря до фонаря

 

которые в деревне не горят

 

/26? мая 1998/

 

Эпиграф №1, (пропущенный было):

 

“ – Чем вы занимались до приезда в Израиль?

– В Москве меня не оставили из-за отсутствия прописки. А в Пермь, куда меня распределили, я не поехала.”

(Хаим Венгер, “Тут дело в характере” /интервью с Ларисой Белошевской/, “Новая панорама”, Тель-Авив, №238, 27 декабря 1991, стр. 13)

 

Эпиграф №2 (уже использованный, в “Стансах к лангусте”):

 

антисемитское хокку

 

в.в.розанову

 

баранья косточка с мацой

и запечённое* яйцо

с хреном

 

/Автор, лето 1987/

* подгоревшее (собств. обчитка)

 

И ПОСТСКРИПТУМ (он же толкование):

 

“Соломон Волков: – Миф в моей книге равен введенному Викт. Топоровым понятию “петербургский текст”*...”

(“Музыка просвечивает всего человека насквозь” /Беседа Лили Панн с Соломоном Волковым о книге “Санкт-Петербург: история культуры”/, “ЛГ”, №27, 2 июля 1997, стр. 14)

 

* “Петербургский текст” – понятие, введенное В.Н.Топоровым в терминологический обиход и цикл исследовательских проблем тартуско-московской семиотической школы (См. прежде всего сборник “Труды по знаковым системам. Вып. 18: Семиотика города и городской культуры. Петербург”).”

(Прим. к хуёвому /бездарному/ стихотворению какого-то М.Безродного “Петербургский текст /Из стихов к З.Г.Минц/”, Tartu Ulopilasleht “Alma mater”, специальный выпуск, Tartu, январь 1991, стр. 4)

 

... блевать меня тянет с ихней музыки “петербургского текста”!...

Где мой комыз акына Джамбула?

 

Вдарим по струнам.

 

/6-24 октября 1997,

хутор Нижняя Юбочка на Бобровом ручье,

деревня Божедомка Куринохуйского уезда –

Petty Coat Junction

Lordville

Hancock

Delawere County

New York

USA/

 

ПОСЛЕЗЛОВИЕ или СОЛЁНЫЙ ХУЙ ПЕРМЯКАМ В УШИ

 

“Пермь по числу изнасилований занимает четвертое место в стране.”

(“Мегаполис-Экспресс”, №23, 10 июня 1998, стр. 13)

 

... Ведь пишет же Кон (“Огонек”, №28, июль 1988, с.13):

“Жители Перми оказались самыми аморальными, потому что исследований по другим городам не было. А потом то же самое обнаружилось в Ленинграде...”

 

Фонд “Юрятин”, намеревавшийся спонсировать издание “дивана” в серии “русских поэтов зарубежья”, в лице некоего Абашева, забздел по получении рукописи-набора варианта 1994 года (о чём сообщил мне мидл-мэн проф. Джерри Янечек, зав.кафедрой славистики университета Кентукки, с некоторым запозданием, а именно, отвечая на мой телефонный звонок 11 марта 1998), по причине обсценной лексики, встречающейся в 90% текстов сборника, и мне было предложено взамен составить сборник ранней “кошерной” лирики (в основном, покладенной на музыку Е.Клячкиным в 1961-63 гг.). По каковой вышеозначенной причине и приводится

 

ПЕРЕПИСКА КАСАЕМАЯ И НЕКАСАЕМАЯ ДО “ДИВАНА”

(тюркоязычные Абашев и Шайтанов против татарского мата)

 

Зачином:

Парщиков versus Кузьминский:

“В Москве я не замечал фигуры “начинающего”. Вот на Урале Виталий Кальпиди затеял бучу и выдернул на свет вообще всех, кто отметился в сочинительстве, чтобы создать плодородный слой, как он говорит. Выпустил и распространил десятки книг, чтоб подать пример поддержки всякому поэту. Недавно его фонд “Галерея” (Челябинск) и фонд Владимира Абашева (проф. Пермского филфака) “Юрятин” выпустили антологию уральской поэзии, дабы раскачать среду. У них региональная гордость и деньги самоцветные. ... Бавильский тоже из Челибонска (так они именуют свой кошмарный город), но его адреса* у меня нет.”

(Из письма Парщикова В.Полухиной, 30.3.98, с имеющейся копии)

* – ... заподозрил было, что Парщиков вообще не читал антологию “Современная уральская поэзия”, “Галерея”/”Автограф”, Челябинск, 1996, поскольку там в “Сведениях об авторах”, стр. 352-6 приводятся – что сразило меня!** – домашние адреса поэтов-участников, но адреса Бавильского (как и половины – 18-ти из 38 имеющихся имён), действительно, нет.

** пример непрочности и неточности памяти: увидел (с год назад) имена с адресами, поразился, запомнил как факт – и... распространил оное впечатление на все “Сведения”...

 

“... поэтому, за последние годы меня смогла удивить лишь антология поэтов северного урала, пермяков-екатеринбуржцев, составленная кальпиди. как и 15 лет назад альманах “майя” /фрунзе-псков/, где были блёкло и пресно представлены лишь два кита питерского андерграунда – охапкин и куприянов. провинциалы смотрелись ярче. свежестью языка, хотя бы? ...

... судя по екатеринбургской антологии кальпиди – центр литературных баталий давно уже переместился в глубинку: москвичи и питерцы делят скандинавские и “немецкие пушкинские” премии, тусуются по европам, в саратове же (уфе, екатеринбурге, крыму, керчи) – ещё живут поэты...”

(Константин К. Кузьминский, РУССКАЯ ПОЭЗИЯ ОТ “А” ДО “Б”, писано в ночь на халлоуин, 1 ноября 1997, неопубл.)

 

и ещё:

“... получил офигенный альманах поэтический со ставропольщины: пока пригов-кривулин делят в москве-питере фонды, гранты и субсидии, ребятки из провинции пишут стихи. и даже их печатают: компьюторный же век! ...

“сумма поэтика”, литературный альманах, вып. 2, 1997 (эдуард литомин, роман ростовцев, денис яцутко, махатма бхалудэв джи, андрей колотилин, лев пирогов, алексей оболенец, стас бабицкий, сергей зайцев, андрей козлов), 40 стр., 99 экз., издательство “сумиздат”, ставрополь, ул. мирчи элиадзе, 17/13...

потрясные поэты в перми, в саратове, в керчи, теперь вот ставропольцы! прямо хоть переделывай антологию всю заново. а это саша коган пытался вернуться на родину, в пятигорск, но сбежал обратно в нью-йорк и кентукки (где родители), и привёз. а игорек сатановский прислал, из майями. ...”

(из моего писма алику гиневскому, 9 или 10 декабря 1998)

 

– но, обо мне уже:

“Антологию Петруниса/Глезера “Русские поэты на Западе” можно и должно бы перепечатать, если бы ... не половые эскапады Константина Кузьминского...”

(Из рецензии И.Шайтанова, “Звезда”, по памяти; с первопубликацией там же Э.Лимонова, с изрядным “отрезанием” у такового, в Совке, 1988?, см. “У нас была прекрасная эпоха...”, с цензурным пропуском о детском сексуальном опыте, стр. полторы!...)

 

I. /проф. Дж.Янечеку, июнь 1995/

 

... ты умчи меня в урумчи

там где в корчах карагачи

где струна комыза звучит

а в кярызах струя течёт

 

ты умчи меня к таранчам

там варёная саранча

и уйгуры уйдя от гор

ловят молча олгой-хорхойя

 

на кошме в пиале пья чай...

 

– сегодня, 27-го, пришла гюльбакор с суфийской картинкой в подарок.

 

подумав предложением твоим, но не жаждя слать-копировать-набирать впустую, шлю только список книжки для пермяков:

 

ЕРМАК / КОПАЛЬХЕН

/югосеверовосток/

 

“Камчатка – новый наш Кавказ.”

(Кушнер, цитатой у Охапкина)

 

братьям по братине –

хвостику и анри

 

1. ермак (100 строк, “аполлон-77”)

2. стрельчихи москворецкие (100 строк, неопубл.)

3. меж блат и северной пальмиры (70 строк, неопубл., опшионал)

3а. половецкие пляски (70, неопуб.)

4. соловки (100 строк, ант. 3А)

5. архангельск (то же там же)

6. биробиджан (250 строк, ант. 2А)

7. джир о козубае (50 строк, 3Б)

8. ахматова жена (70 строк, 2А)

9. меджнун и лейла (100, 3Б)

10. такыр (70, 3Б)

11. монгольский тугрик (100, неопубл.)

12. язык гор (100, 3Б)

13. полигон лобнор (100, 3Б)

14. чрез берингов как чириков (250, 2А)

15. хакаске (70, 2А)

16. последний из худэхэ (100, неопубл.)

17. копальхен (100, 2А)

приложение:

берёзовая каша камчадалов по пушкину, из романа “хотэль цум тюркен” (250-300 строк, неопубл.)

примечание к опубликованному:

* ермак (“аполлон-77”), с опечатками

* сара чазис и ея дитя (“стрелец”, “русские поэты на западе”), с опечатками

* мыс ольги (антарктида) – в публикации горнона имеются опечатки

 

вычетом “неопубл.”, которые надо разыскивать, копировать или набирать, остальное (того же уровня, стиля и лексики) – можешь вычленить по источникам сам, и, если возможешь рекомендовать – враз же и разпечатаю макет. а если нет – то и нет.

сократить можно за счёт №№3, 11 и приложения – ежели не влезет в сколько там страниц (но можно, уменьшив шрифт, увеличить объём).

всего – порядка 2 000 строк, а ежели по 40-50 на стр. (в анри – 33), то – 60 страниц. в анри их в аккурат 62, плюс 4 “рекламных” страницы (а нельзя ли “рекламные” /не мои/ – на другого цвета бумаге? жёлтой? розовоголубой? серой?)

словом, буде одобришь подбор – распечатку макет шлю незамедля.

мат – не изымать. даже точечками. он – составная часть русского языка.

в какчестве хонорара – 50 экз. в питер (сестрице), 50 мне (сюда).

 

II. ... прошло ещё 2 года... /27 мая 97/

 

джеррик, дорогой!

 

ну, с фондом “юрятин”, “пермяками – солёны уши” и кентуккийско-пермяцкой дружбой – похоже, всё ясно...

макет “пермского дивана” был послан тебе 15 месяцев назад, и – увы! – в единственной готовой распечатке...

не сохранилась ли у тебя хоть ксероксная копия, чтоб заново не мучиться, размечать по шрифтам и страницам?...

если сохранилась – будь другом, вышли.

а то у меня всё в черновиках.

 

жизнь идёт и помаленьку достаёт – то паника эмигрантская о снятии с гос.пособий всех “не граждан” (а я, естественно, НЕ: я ж цыган, поляк, еврей и русский – и, как шляхтич, давать присягу на верность американскому континенту за какие-то вшивые 500 в месяц – категорически не согласен; за 50-500 000 – я бы ещё подумал...)

решил было “уйти в леса”, как генри торо, и домик-развалюху присмотрел на берегу делавэра, в деревушке лордвилл – штат нью-йорк, прямо напротив северо-восточного угла пенсильвании (глянь по карте), за какие-то вшивые 17 000 за всё: дом, ручей и сосну, никаких лоунов-моргаджей – и – с января тянется бумажно-адвокатская холера: тайтл-сёрчи, хуёрчи, ризёрчи, иншуренсы – по телефону у адвоката ни слова не понимаю (хотя чосера и шекспира – могу с листа!), словом, тянут резину, а мне его до зимы ещё надо в жилой вид привесть...

деньги есть – дома нет.

с горя залёг за свои неизданные – привёл в порядок пару книг, а “дивана”-то – и нету! готового.

попечатался 11 месяцев в “новом русском слове”, еженедельной колонкой – непочтительно упомянул пару раз мишеньку шемякина, тот начал звонить хозяину газеты валере вайнбергу, с жалобами-доносами, начали резать-редактировать – плюнул и ушёл (перестал просто посылать материал).

продал письмо оськи бродского в ответ на моё, “о первоиздательстве” – 4 страницы его куриного почерка и конверт (плюс, правда и книгу его-мою, вашингтонскую 1965-го) – аж за 1,000 кэшем – хоть прок и клок какой с лауреата! и на эти деньги немедля купил пулемёт “максим”, 1942 года – и как новенький! зелёненький такой... и ленты к нему, за 40... даёшь махно!

< .................................................................. >

у доджа в ратгерзе была конференция по соц-арту: звездили комары-и-мармелады, кабаков-булатов – ни бахчанян, ни шнуров (ни, паче, я) – приглашены не были. не плавают, как говно, наверху...

в “нью-йоркере” у культуролога дэвида ремника – поминаются пригов-сорокин-ерофеев (не веничка!), а саша соколов – удостоился быть помянутым только в прямой речи сорокина, мельком и не по делу.

“бороться” с американскими принципами отбора – мне, честно говоря, надоело: хотят говна – ну, пусть и кушают говно, я им не врач-диэтолог.

нортону в коллекцию иногда удаётся пристроить одного-другого серьёзного художника, но принёс им в музей супер-классика, офортиста-монтиписта №1, валю левитина – директор, бегло глянув: “нас кубизм 61-го года не интересует!”

а в самодеятельность “трансфуритов” – вцепились рукам и ногами: как же! рюс! примитив! лубок! (а “митьков”, при этом – не знают, не видели и не едят. не говоря за их отцов, “барачников”...) “малосадовскую” самодеятельную графику (вершина – боря констриктор!) разглядывали наиподробнейше, отобрали по 2-3 штуки наощупь (я им разложил по именам) – “похоже на американское, или – не похоже?” – ну и втюхал им – почеркухи немтинова, миронова, аксельрода-констриктора, петруничева, эрля – за приличную сумму

а серьёзнейшего левитина – пришлось нортону опосля разжёвывать и убедить взять ещё, хоть пару, для ретроспективы...

поработал, с годик назад, называется... добавил говна в американскую коллекцию... но как нюхали! упивались – знакомым, родным пахнет...

 

в общем, джеррик, жизнь покамест ещё идёт, в америке сдохнуть с голоду затруднительно (не россия, чать!) – на 2 рисунка шемякина (товарных) я смог платить за квартиру 10 месяцев... мишенька, в кои-то веки, расщедрился, подарил: тушь, перо, акварель, на бумаге “ручной выделки” (в каталоге значащейся, как “ручная бумага”: редактор – жена габби валка, который “человек человеку – валк” и “валка ноги кормят”, народное)

мишанин труд – на полчаса, мне – почти год выжить...

но мишаня таких вещей не понимает: сейчас черномырдин выделил ему 25 000 000 – долларов, не рублей! – “под его картины”, но мин.фин. согласился выплатить только 1 миллион... базар в русской прессе по этому поводу – дичайший... поливают мишаню по-чёрному.

а тут ещё я на дуэль его вызвал, миша, обидевшись и не разобрав, послал мне мой “американ экспресс” в зад, не вскрывая, в другом конверте – сейчас бегает и выясняет, где и когда и на чём ему стреляться... цирк чинизелли, в 7-ми частях...

а по дуэльному кодексу, за непринятый вызов (картуш), я его теперь могу публично и прилюдно бить по морде...

но “это всё ваши, русские дела” – как говаривал в техасе джончик боулт.

 

дела же американские...

тщетно вот ищу следы русского художника роберта ван розена (мой материал-публикация в “черновике”, его статья 1925 года, “русские художники в америке”),

нашёл лишь:

“Художник Роберт Ван Розен женился третьего дня на Джойс <К?>лебан, сотруднице театра Провинстаун Плейхауз.

В этом театре Ван Розен писал декорации для “Принцессы Турандот”.

(“Брак Ван Розена”, “НРС в эти дни 70 лет назад”, НРС, 21 марта 1997, стр. 44)

– датируемое 1927-м...

и как его искать – ума не приложу...

... был тут в январе у галины издебской, дочери знаменитых “салонов издебского”, 1909-11 гг., выставлявшего весь русский и мюнхенский авангард, и 60 работ только васьки кандинского – американские скульптуры отца, РАВНЫЕ архипенке и габо – стоят поломанные в квартирке меньше моей... что, монтебелло, куратор модерн арта, не знает? знает, падла, да лень раскручивать, он и на габо-лисицком прокормится...

дал фоты нортону (“очень интересно, но – не его период...”), послал меццатесте в дюк – с начала марта собирается к старухе (71 год, шейку бедра сломала), шибко занят выставками пост-советского товарняка... яйца уткина-бродского по музею катает...

я же не могу ему “диктовать”!

директор богатейшего университетского музея, скульптор, полу-хохол, полу-итальянец, помладше даже тебя...

и при этом – тратятся в америке безумные деньги, на предмет фестивалей типа “ленинград и бруклин, города-побратимы” (1990, 3 бруклинских графомана и 1 поэт, карлик-мулат диего, и – соснора, горбовский, майка борисова, витёк максимов; вёл – аллен гинсберг покойный, переводы бруклинцев – делал и читал я. не заплатили: не было статьи в бюджете)

в общем, америка выблевала бурлюка и издебского, фешина, судейкина, анисфельда (насчитал – под полсотни имён, ключевых для русской культуры, только за первую половину ХХ века... художников только)

– а фестивали устраиваются и устраиваются, деньги (из америки) текут и текут...

привезли вот кальсоны и ботики петра, с полдюжины вывесок и с десяток гравюр – “фестиваль санкт-петербурга”!... сам мэр яковлев, куча шестёрок его – прибарахлились в новом йорике, кредитов нахватали

а устроитель параллельного фестиваля “памяти курёхина”, виолончелист боря райскин – повесился, влетев в 20 000 долга

хотя все – в том числе и я – выступали в память курёшки за бесплатно

мэр яковлев, кстати, не дал курёшку похоронить на волковом: кто такой курёхин, он не знал, а место держит – для “вечно живого трупа” (бон-мот бахчаняна), полагаю. и дрался-боролся за ещё один труп, бродского...

надоедает всё это, джеррик

вот – ВАШ аллен гинсберг помер – так мои ребятки-ученички до хуя его напереводили, сделали вечер памяти (я, могутин, сатановский, друк), читали переводы, рассказывали о встречах с алленом – ПО-РУССКИ...

вечер, естественно, у меня на видео – и вообще: 5 фильмов с алленом, начиная с техаса – часа на 4...

а издать переводы битника №1 – не на что и негде

нарисовался переводчик уильямса карлоса уильямса –

но кому это нужно?...

 

/письмо неотправленное и неоконченное, за неактуальностью/

 

– и ладно, что не послал: американские игрунчики-славуши с пост-советскими бюрокрашами – находят “общий язык” во всём: в цензуре, вредактуре (читать слитно!), совместным конференциям по вопросам актуальным (на 1932-ой год) и, дай им волю, восстановили бы сталинско-ждановские нормы морали и этики (к эстетике они имеют отношение самое касательно-прилагательное, разве по игрищам анальным, см. жалобы бродского по выезде в сша). что янечек, что кто, что катька кларк, что тупицыны, что болт – болтаются по халявным симпозиумам, сессиям, семинарам, заседаниям, съездам, всё – как в старые добрые времена дохрущёвские, добрежневские, догорбачёвские, доельцынские и до скончания веков...

аминь.

 

/12 марта 1998/

 

finis