Алексей Плуцер-Сарно. "Поэзия – это весь пиздец!": Предисловие к книге стихов ЕМа

Публикуемый текст - мое предисловие к книге питерского поэта Евгения Мякишева. Тексты оного автора  привлекают внимание прежде всего тем, что восходят к традиции массовой барковианы, история которой насчитывает уже без малого три столетия. Однако в отличие от многих барковианцев прошлых веков, ЕМЪ в быту не дистанцируется от своего поэтического образа. Он действительно вечно пьян, вступает в сексуальные контакты со всем, что, (как гласит народная мудрость) "шевелиться и дышит" и не брезгует никакими наркотическими веществами. Тем не менее эти качества накладывают на поэта чарующую печать литературного наива, что также не могло не вызвать моего скромного интереса к его творчеству, поскольку я как раз изучаю массовую простонародную литературную традицию от лубка до сортирных граффити. К тому же  я не мог отказать поэту по получении забавного в своей пьяной наивности письма: "Привет, леший Леший! Касательно книжонки я серьёзно. Изъебнись – напиши псевдо-блядь-научно-ебучее преди(после)словие. Пиздоболы-матерщщынники (типа Решетникова, Степанцова, Немирова, Лимона – в поэтических текстах, правда, матюгов у него почти нет, но он поэт) хороши, но надо ёбнуть от души. Основной массив моих ебаных стихиков у тя есть. В основном – последние вирши, а не то, что я кропал вместе с Болдумашечкой, хотя оттуда чё-нибудь накроить тоже можно. Предварительная договорённость об издании такой ебучей книжицы у меня как бы есть. С Сапегой. Сёдня с ним перетёр эту тему в Борее. Ну, если не Сапега – хуй бы с ним некислый – пробьём (пока не накрылась пиздом вся малина) в другой дыре. На эту добрую мыслю натолкнул меня твой блядь-словарь (Том №2 – Пизд(в)а), который я третьего дня покупил в Лимбусе у Топорова и Крусанова, будучи там по иному дельцу, за 187 рублёв (издательский ценник). Он – том – только что повыполз из типографии, и я был первым покупателем, что само по себе занятно. Заебись – почитал – твои интервьюшечки. Отлично, блять, в пизду залупа! Почеши, Леша, муде, поебись чуток-другой и – хуясь – получится приятственный текстик. С уважени ЕМЪ". Ответом поэту послужил публикуемый ниже текст.

Поэзия - это весь пиздец!

Барковина от Ивана Баркова до Евгению Мякишева

"Но почему же смущаются ангелы…?"

Венедикт Ерофеев. Москва-Петушки

Евгений Мякишев (дружеский псевдоним - Емъ) – пишет в изысканных традициях русской "барковианы". Эту литературную традицию основали И. С. Барков и А. В. Олсуфьев в середине ХVIII века.

Как известно, исторически у истоков барковианы стояли традиции русского и французского классицизма, позднеантичной приапеи, русского фольклора, средневековой смеховой латинской культуры, русского скоморошества и некоторые другие.

Традиция эта мало изучена, гонима цензурой, но невероятно богата талантами. Начиная с 70-ых годов XVIII века и до сегодняшнего дня непотребные сочинения распространяются всеми возможными способами в тысячах рукописных списков, копий, теперь и электронных версий. Причем позднее многие из авторов, творивших в этой традиции, писали под именем Баркова. В начале ХХ века выходили сотни бульварных изданий, на титуле которых стояло это имя. Только в "Публичке" хранятся десятки творений, опубликованных под именем Ивана Баркова в 1908-1912 годах, когда несколько спали цензурные запреты: "Брак юной девицы", "Сладкий секрет (признание девушки)", "На вдовьем положении", "В спальне новобрачных", "Невинная девушка в цепях насилия", "Вдовушка", "Чем я мужу не жена", "Я женщина", "Я среди разврата", "Тайны бульварных аллей", "Сладкий секрет", "Скандал в женской бане", "Потерянная честь в петровском парке", "Прелести медового месяца", "Ночь любви", "Замоскворецкая красавица в объятях страсти" и прочая лекгоэротическая бульварщина. Однако "барковаина" богата не только желтым бульварным чтивом, но и высокой классической матерной поэзией.

В этой традиции писали Ломоносов, Сумароков, Елагин, Чулков, Олсуфьев, Барков, Державин, Фонвизин, Пушкин, Вяземский, Лермонтов, Некрасов, Дружинин, Тургенев, Полежаев, Маяковский, Есенин, Бунин, Шукшин, Алешковский, Довлатов, Войнович, Вен. Ерофеев, Вик. Ерофеев, Сорокин, Кибиров, Волохов, Аксенов, Юрьенен, Губерман, Волчек, Шипенко, Немиров, Волчек, Решетников, Степанцов, Губерман. Матерные тексты есть даже у Кузмина, Хармса, Бродского, Пятигорского, Хвостенко и Пригова.

Но если Барков был действительно гоним и беден, то его коллега по цеху величайший матерщинник Адам Васильевич Олсуфьев, был блестяще образованным человеком, занимал высокие посты в государстве. Он был статс-секретарем Екатерины II. "Императрица часто посылала его к иностранным дворам, поручала писать инструкции губернаторам, сделала его сенатором и председателем театрального комитета. Олсуфьев был знатоком истории, права, языков, особенно латинского; писал стихи, но не печатал их; напечатан был при его жизни только его перевод немецкой комедии: "Шесть блюд". (Энциклопедический словарь. Т. XXIа. СПб.: Ф. А. Брокгауз, И. А. Эфрон, 1897. С. 908).

Именно Олсуфьев и Барков стоят у истоков образа русского похабного поэта, который был подхвачен Евгением Мякишевым. В соответствии с этим образом настоящий похабный поэт только пьет, ебет и пишет. Причем "ебет как пишет" и "пишет как ебет": "Ебля и творчество – суть одно и то же. Собственно, это однокоренные слова, несмотря на разницу в написании". (Мякишев. Интервью. 11.04.05).

Русский традиционный похабный поэт XIX века декларирует поэзию тоже исключительно как составляющую сексуальной деятельности:

Я не писатель, мой читатель,

А также я и не поэт,

Но я лихой только ебатель,

Про то весь знает почти свет.

Не мысль, - себя этим прославить,

Или в писатели попасть... -

Охота пизды позабавить,

Меня заставила писать!.. <...>

А потому, читатель милый,

Желал тебя я попросить

Ко мне, за томик сей ебливый

По снисходительнее быть!!!..." (ОР РНБ. G. V. Judin. Мое собрание. Из собрания рукописей графа Завадовского и других собирателей. Переписано в 1865 году. Вып. 1-2, С. 117-119).

И у Евгения Мякишева поэт – это тоже исключительно "ебатель", а его читатели – лишь сексуальный объект: "Читательницы делятся на две категорий. Ебаныё суки и неёбаные твари. К ёбаным сучкам относятся те, кто уже выебан и те, кого можно бы было выебать в принципе. Именно им адресована вся лирика поэта-уебана. Ваще лирика - это стихи предшествующие ебли или написанные по ебучим следам, но это уже философия. Неёбаные твари лирики не заслуживают. (Мякишев. Интервью. 11.04.05). Для Ема поэт – это "собрат по херу и перу", а его поэзия – это тоже свого рода метафизический хуй. Стихи получают определение "ебаных", сам же поэт – уёб, а "глубины" его души – "ебические":

Предлагаю, как собрату, блять, по херу и перу,

По приколу – не за плату – озалупиться в миру

Поэтическом, тебе – бля, пиздоболу-ебуну…

Ибо творческая  ебля (вздрючить мозги табуну

Подростающих подонков) – это вотчина твоя,

И моя. Давай же тонко вставим два кривых хуя

В назиданье филологам в непроёбаный табун…

И прикинем по итогам – кто уёбестей ебун?

Ты к моим стихам ебаным сочиняешь предисловь –

Пораскинь премудрым жбаном, не пизди, не прекословь,

А воспой меня, уёба, до ебических глубин,

До проёбанного нёба поэтических вагин.

Забабахаем книжонку, пусть от зависти сольёт

Брянский Шиш свою мошонку – как шальную мышь койот.

Пусть Немиров, блядь по миру – без руля и без ветрил

Отправляется немило в мир кумиром для горилл.

Начинай работку, падаль, не спеша – без тормозни... (Мякишев. " Предлагаю, как собрату, блять, по херу и перу...")

Качества поэта приравниваются к сексуальным достоинствам:

Я волшебный поэт, но любовник я тоже нехилый...

не смотри на меня исподлобья, а прямо гляди -

Ведь общение с женщиной - опыт свиданья с могилой

Под кладбищенский шелест слепого восторга в груди. (Мякишев. "Я волшебный поэт, но любовник я тоже нехилый...")

Похабный поэт традиционно декларирует внеэстетическую функцию поэзии - он пишет не ради славы, а для дамского развлечения. Порнопоэзия предназначается как бы для сексуального удовлетворения дамской аудитории (та же тема возникает еще в "Приношении Белинде" – тексте XVIII века предваряющем многие списки "Девичьей игрушки и с большой степенью вероятности приписываемом самому Баркову).

В такого рода текстах литературный акт едва ли не приравнивается к половому. В анонимном стихотворении XIX века "Не поэт" автор тоже декларирует свой текст как "не-поэзию". В этом произведении, написанном от лица Баркова, поэта ведут к вершинам поэтической славы и социальной иерархии исключительно мужские достоинства, которые ставятся изначально выше поэтического дара. Собственно говоря, именно сексуальная гениальность доказывает поэтическую одаренность автора:

Пускай пока я не слыву поэтом

Ебу я вашу мать и втрое проебу,

Прославлюся как раз на поприще на этом,

Лишь кляп превознесу...

И буду я превыше всех поэтов,

В дворец вотрусь с елдой в руках,

И хуй пока в теперешних штанах,

Взлелеется ручонками кокеток!..

Аристократами любимый,

В страстном порыве над трепетной пиздой,

Он будет вдруг неумолимый,

Все целки в дар ему и только лишь тогда

Им утомленная пизда

Узнает как поэт,

Умеет петь и может еть!.. (Judin 14-15, 284-285).

Ем – тоже поэт "хуя". Причем его метафизически-пророческий хуй способен извлекать из глубин жизни "ебальную" истину:

"Искусство ебучей любви начинается с ебли вслепую...

Вдомек блядованам намек - недоёбкам меня не понять...

Ебальная правда, достуная толстому хую

Вставляет не хуже, чем самая блядская блядь?" (Мякишев. ""Искусство ебучей любви начинается с ебли вслепую...")

Причем поэта секс интересует болше чем литература, но секс для него – это и есть поэзия, а поэзия – это и есть секс:

"Смотри, блядь, поэт - пиздодуй пиздососного вида,

Как хуй мой легко поднимает научный блядь-труд!"

" Иди ты в пиздень, меня ждет,- я ответил,-Анита,

А силы хуевые вовсе меня не ебут!" (Мякишев. "???")

Вот поэтическая декларация самого Евегния Мякишева: “Позия – это игра, блять. Она ни хуя не является калькой жизни, а похожа на футбол, она живая…” – говорит мой друган и якобы-учитель Геша Григорьев. В чём-то уебан Геха прав, но скушен, сучий кнут и мляв, блядский потрох. Поэзия – это весь пиздец! Вот наиболее точное (академическое) определение. Поэзия – это заебись и лучше чем заебись! Может ли российский житель, наполненный ебучей силою, представить что либо сладостнее взаимной ебли, если он не наркот, еблю которому заменила медицинская колючка с дозой, алкан или долюоёб-футбольный болельщик. Если он не финансовый насос, смысл которого высасывать деньги через хуй. Если он не ёбаный политикан-сука, смысл  которого заебать всх и всё виртуальным елдаком! Слаще ебли нет ничего даже для этих, потерянных для мира и человечества людиков. Так вот. Самая вкусная ебля – это лишь жалкая копирка с истинного поэтического вдохновения. (Мякишев. Интервью. 11.04.05).

В Отделе рукописей "Публички" храниться текст XIX века, озаглавленный "На смерть Баркова". В нем, действительно, тема "поэта и поэзии" оказывается предельно редуцированной. Поэт превращается исключительно в выдающегося любовника, великого развратника, завсегдатая публичных домов и беспробудного пьяницу:

Сомкнулися Баркова вежды

Его стоял хуй как стрела

Так не ебут теперь как прежде

Он еб катился пот с чела

Пиздой он жил вино сразило

Его не будет вновь Барков

И ждет холодная могила

В ней сгнило много елдаков,

Муде уж скоро и хуй смрадный

Пожрется сгибнуть от червей

Ты до блядей такой был жадный

Такая участь всех людей.

Емъ тоже смотрит на мир через призму "стакана водки":

Будут тебе фотки, будет и свисток –

Выпей банку водки, спрячься в закуток –

Там сиди - как слива - чёрный таракан –

и гляди глумливо в мир через стакан (Мякишев. "???")

В стихотворении "Мечта о мщении", подписанном именем Лясини и посвященном "Памяти И. С. Баркова", родоначальник матерной поэзии назван "Учителем истины святой", способным "слать прощенья" (Judin 10, 195-197). В стихотворении "Любителю" Барков выступает в роли учителя и дает сексуальные и гигиенические советы:

Затем всем я предлагаю:

(Девок ведь разврат я знаю)...

Как придешь и в этот раз

Ты потребуй себе таз... (Judin 2, 298-299).

В стихотворении "К старым блядям" (Еблематическо-скабрезный альманах 8, 91-95) похабный поэт предстает геронтофилом, поэтом, воспевающим женскую старость:

С каким я холодом презренья

Гляжу на молодых блядей <...>

А молодая что пизда?

В ней нет поэзии искусства <...>

Не то старуха блядь <...>

Вы все на свете для поэта,

О, пизды старые блядей,

Вам вдохновение привета,

Елды епической моей!.

Та же тема и у Евегния Мякишева. Поэт обсуждает с читателем сексуальные дела, поскольку он в первую очередь именно "ебатель" и недоволен молодыми "блядьми":

В неюных бабах в том и смак,

Что опытность пришла;

Им нужен мастерский елдак,

А не елдак осла.

Они его и так и сяк

В отверстия телес

Вгоняют наперекосяк,

Контрацептивов без;

Они и стонут, и вопят,

И - что таить греха -

От плеши старческой до пят,

Включая потроха -

Зело вибрируют, дрожат…

Сгорают стало быть,

А в молодухах жар зажат,

Не та у девок прыть!

Не те подвыв, отсос, подмах,

Блядь-качество не то.

Машинкой швейною впотьмах -

Как будто шьют пальто

В дешевой швейной мастерской -

Ебутся без души,

А важен правильный покрой

И грамотный пошив,

Материал, подкладка, нить,

Фасон, цена и цвет!

Как это девкам объяснить,

Читатель, дай ответ?

В классической оде "Хуй" непристойный писака ставится в один ряд с героями, царями, праотцами, философами. Среди персонажей оды - Адам, Авраам, Иов, Давид, Соломон, Вальтасар, Сарданапал, Навуходоносор, Сократ, Александр Македонский, Ганнибал, Карл Великий, Ричард Львиное Сердце, Фридрих Барбаросса, Людовик XIV, Петр Великий и др. В этом ряду Барков является в роли полового гиганта и маньяка-зоофила:

Семен Иваныча Баркова,

Как вспомнишь, не найти такого

И не видать ебак таких

Меж нами. Вот ебать был лих!

Он сряду еб раз пятьдесят

Собак, индюшек, поросят,

Не утоляя елдака,

Так страсть была в нем велика. (Между друзьями. Смешные и пикантные шутки домашних поэтов России. Царьград, [б., г.])

Ем тоже хочет только ебаться и ебать, все остальное в жизни декларируется им как "суета":

Унылый вид, печальный взгляд,

Нетвёрдый шаг – пиздос!

Чего с тобой случилось – бляд –

Ответствуй на вопрос!

Возможно, холод-холодок

И ветер-ветродуй?

Быть может жаждет передок

Вовлечь в глубины хуй?

Ты отвечай, ебёна мать –

Подробно, не спеша:

"Хочу ебаться и ебать

всё прочее. Душа -

Моя душа дрожит во тьме,

В сознании – мороз.

Сама в себе – в живой тюрьме,

Полнейший эскимос!"

Бывает, чё там – это факт,

Бывает – чё таить?

И фак с ним. Фак – всего лишь фак…

Ебиттвою-етить! (Мякишев. " Унылый вид, печальный взгляд...")

В стихотворении "На смерть Баркова" Барков оказывается только что умершим "певцом любви", "жрецом Венеры", всемогущим и божественным "покровителем пизд", по котором рыдает целый хор проституток:

Увы, увы, в унылом стоне

Блядей печальных слышен глас,

Уж нет его на Геликоне,

Поэт и ебарь наш угас <...>

И хор блядей по нем рыдает. (Еблематическо-скабрезный альманах. Из коллекции стихов графа Завадовского 2, 6-7)

Мякишев тоже – "поэт и ебарь", он "мудр и еблив":

Играет музыка – ку-ку – наслушаться её б,

В постели, лёжа на боку, где многих я уёб…

Я в этом смысле – уебан, чего таить греха –

Пусть облысел мой мудрый жбан, подгнили потроха... (Мякишев. "???")

Похабный поэт в соответствии со своим литературным образом должен кутить и пьянствовать, читать в кабаках и трактирах стихи, бесчинствовать, быть крайе легкомысленным, пропивать все свое имущество, иметь огромный член, вступать в интимные отношения со "всем, что шевелиться и дышит". Его жизнь – это пародия на жизнь "высокого поэта" державинского образца. Но зато низкий поэт – чист. Он совершает низкие поступки, но никогда не совершает подлостей. В обществе погрязшем в социальной несправделивости – он среди обездоленных. То честен и непродажен. Свои стих он меняет только на любовь и вино. Поскольку все остальное его просто не интересует:

 …Жива? Пиздишь! Должно быть, нет. Умёрзла, ёбтыть, бля!

А у меня изъяли свет в квартире. Ни рубля

Ни дудки правильной – отсос – плюс холод, охуеть…

Ответствуй живо на вопрос: жива? Тогда приедь

И отогрей меня пиздом, и одари рублём…(Мякишев. "Нежное")

Поэт радуют только бытовые мелочи, а для счастья ему нужно только немного еды:

После яичницы

Ну, вот - похавал я, ура!

Ура, теперь я сыт.

Мне в кайф волшебная Нора,

В которой я сокрыт (Мякишев. "???")

Итак, биография похабного поэта - это переосмысление элементов высокой литературной биографии в пародийном ключе. Низкий поэт в отличие от своего великосветского собрата вместо разжалования или ссылки бывает просто бит или выпорт, вместо придворного салона проводит жизнь в кабаке; погибает не на поле брани, эшафоте или дуэли, а тонет в нужнике или что-то в этом роде.  Крест на могиле ему заменяет торчащий из могилы фаллос или куча фекалий; заупокойная молитва заменяется коллективным испражнением на его могилу.

Собственно поэт сам характеризует себя как отброс, всю жизнь сидящий в дерьме:

Отбросом быть среди отбросов – везенье дивное – ништяк

Сижу нахмуренный и грозный в промозглом Питере больном

Как насекомый жук навозный в замёрзшей жиже за гумном (Мякишев. " Отбросом быть среди отбросов...")

Интересно, что даже стихи поэт производит из говна, то есть попросту их высирает, они появляются у него из ануса:

Привет, ебучий академик, ловец разлапистый словес,

Готовлю я пиздатый томик мудацки-высранных поэз…(Мякишев. "Привет, ебучий академик...")

В целом образ похабного поэта традиционно включает в себя самые несовместимые черты - это и буйно помешанный, и эпатирующий публику скандалист, и хронический алкоголик, и тонкая душа, и великий поэт, и раскаявшийся грешник, и шут, и трагическая личность, и одинокий гений, и самоубийца, и насильник, и весельчак-шутник, и разрватник, и мученик: "Поэт – это человек, который свободен от всего. Он просто свободный чувак, - говорит Геша, а я несколько поправлю-дополню распиздоса-учителя: поэт – это ёбарь верхнего мира, шаманский бубен-уёбен невъебенных высот, истинный хуй. Когда ты бьёшь собой – хуем – в бюубкен-уёбен, то всё пространство, как блядская сука, поднимает перед тобой хвост и  похотливо обнажает секель".  (Мякишев. Интервью. 11.04.05).

Похабный поэт всегда асоциален, гоним власть имущими и презирает карьеру и богатства.  Все эти черты как бы дополняют друг друга - смех поэта приобретает трагический характер, несчастный случай планируется и осмеивается, похабный поэт традиционно играет с жизнью и смертью, идет навстречу гибели, напиваясь до беспамятства и оставляя предсмертные записки.

Грань между автором и героем текста здесь не воспринимается не только читателями, но зачастую даже самим поэтом. Он сам рисует свой ужасный образ и сам же ему и следует. Это тоже своего рода самоуничижение:

Емъ – снаружи и внутри:

Пиздосос и нежный барс. (Мякишев. "???")

Себя поэт к самому себе обращается как к "скотине":

Емъ, протяжная скотина, що же ты такая свынка? (Мякишев. "Емъ на дальней Украiне, обожравшися галушек...")

Еще с XVIII века эта похабная поэзия осмысляет себя как паралитературное явление, иронически рефлектируя над собой как не-литературой, тем самым олитературивая себя вдвойне. Поэзия таким обрзом спускается в быт, концептуализируется, начинает жить и черпать материал в мире обиходных реалий. Она подается читателю как "не-поэтический" элемент бытового поведения кабацкого буяна или как часть постельной жизни. Низкое здесь постоянно соседствует с высоким. Емъ - не простой поэт с болшой буквы, а "поэт-ебаться-в-сраку":

глухая каменная штольня

открыла в рыло мрачный лаз

меня накрыло... вот те раз

чё спелеолог диггер штоль я

нет я поэт ебаться в сраку

я мастер слова ёбтыть бля

за слово я сполслова в драку

на бал ебёныть с корабля (Мякишев. "???")

Литературный текст оказывается способным надевать маску обыденного сквернословия, не имеющего ровным счетом никакого отношения к литературе. Он заставляет видеть себя просто в качестве непристойной выходки, как жеста, отрешая зрителя от своей "словесной" основы. Похабная поэзия постоянно примеряет маску чудовища кощунственной поэзии, низкой пародийной комики, народного скоморошьего шутовства, безудержного пьяного буйства и разврата.

Образ этот можно соотнести и с фигурой русского юродивого и даже святого. Но в действительности поведение похабного поэта-барковианца вполне соответствуют реалиям современной русской жизни и не носит исключительный, фантасмагорический или героический, характер. Жизнь Ема и его героя, их поступки, поведение, образ мысли вполне вписываются в реалии нашего времени. И читателя именно и это привлекает в поэте. Это не поэт-пророк, а такой же простой смертный "раздолбай", как и каждый из читателей.

Поэт в образе барковианца обретает плоть, телесность. Он так же как и все – пьет, ебет, срет и материться. И опошливает все, что можно опошлить и прежде всего самогое дорогое для себя – любовь. Но за этой пошлостью кроется глубина мысли и чувства:

…Я - хуй. Вокруг меня - пизда.

Соприкоснувшись с влажной щелью,

Зачем, скажи, я влез сюда,

Читатель, а?! С какою целью?

Сюда, где тесно и темно,

Где мокро, розово и душно -

Зачем я влез, как вор в окно?!

Пойми, читатель, мне здесь скушно!

Мне так обрыдло этих пизд

Извечно скудное убранство,

И это хлюпанье и свист

Сырой гидравлики пространства,

И наводящая тоску

Рутина фрикций поршневая,

И клитор, пахнущий паску-

дно, словно рыба неживая;

Хозяин шепчет: "I love you"

И грудь отчаянно ласкает…

А я… А я сейчас сблюю!

…Сблевал. Ну, вроде, отпускает…(Мякишев. "???").

Героическим, юродствующим и святым он может предстать только на фоне своих литературных собратьев. Но на фоне реалий жизни и быта он выглядят совершенно "обыденно", "реалистично", в том смысле, что до мельчайших подробностей соответствуют реалиям жизни нашего времени. И даже традиционная черта похабного поэта – пьянство – предстает как реалия жизни:

Моё любимое вино - портвейн "Три топора",

В нём, правда, часто есть говно, но спирта до хера!

Его немножечко бухнёшь - и жизнь пиздец всему -

И с ним неслабо отдохнёшь - как надо, по уму!

К примеру: выпив лишь бокал - точней, большой глоток -

То - вдруг - завоешь, как шакал, то плюнешь в потолок.

Но стоит, скажем, выпить два, а лучше даже три -

И прояснится голова… Проверь, брат, посмотри.

Но если ты переберёшь и заебенишь пять -

То пидараса отдерёшь, решив, что это блядь,..

А если ты силён, могуч и можешь выжрать семь -

Гонять ты сможешь стаи туч и станешь батька всем.

Но если тучи - воротясь - дадут тебе пизды -

Ты выпей вновь, не торопясь - не "фанты", не воды,

А тот же самый портвешок, портвейн "Три топора"…

Прими ещё на посошок - и с воплями "Ура!"

Урой все тучи, как Зевес титанов урывал -

Три топора наперевес - всемирный карнавал!!!

Конечно, с определенной точки зрения пьянство может интерпретироваться как умерщвление тела и освобождение души при жизни. Статус пьяного в этом смысле приближается к статусу святого, аскета, человека, умерщвляющего свою плоть во благо души и, конечно, в первую очередь, юродивого. Но "юродство – это все-таки "самоизвольное мученичество", ...им "мудре покрывается добродетель своя пред человеки" (Панченко, 73). А образ жизни Ема и его лирического героя, конечно же, обусловлены внешними, социальными причинами. В таких условиях живет вся страна, а потому юродства здесь нет. И потому для традиционных проявлений юродства характерна склонность к кощунству. "Вся агиография юродивых православной церкви недвусмысленно указывает, что человек, пребывающий в юродстве, ни в коем случае не мог выступать на писательском поприще, ибо юродство – это уход из культуры" (Панченко, 77). Юродивый покидает семью "не простоты ради", а из презрения к мирским благам: "Аще бы люб мне мир сей, и аз подвизахся бы о вещех его". Уходя в юродство, человек уходит из культуры, рвет с ней все связи" (Панченко, 78). Так что Мякишев – не юродивый, а вполне традиционный поэт. Уже хотя бы потому, что юродивый не может быть поэтом. И традиционность этой поэзи подтверждается множеством цитат, аллюзий, всевозможных отсылок к самым разным текстам классической русской поэзии:

"Мне нравится, что вы больны не мной,

А в общем-то банальной гонореей,

И я бы вам советовал, больной,

Завязывать с развратом поскорее..." (Мякишев. "???").

На сегодняшний день Емъ– один из нескольких классиков русской анти-поэзии, наряду с Вадимом Степанцовым, Шишом Брянским, Мирославом Немировым и некоторыми другими выдающимися поэтами.

И именно на пути снижения высокого, на пути отказа и осмеяния высоких штампов, эта поэзия "сортирных уебантов" приходит ближе всего именно к высокой поэзии, потому что обходит все рифы заурядной возвышенной пошлости. И в такой поэзии мат оказывается языком нежнейшей любви. И именно на этом языке "поганый поэт" Емъ поет колыбельную своему возлюбленному малышу:

Добрый сказочник Андерсен смутным еблом промаячит

И исчезнет неслышно в тиши целомудренных книг…

Спи, малыш мой, спокойно. Пускай тебя не охуячит

Кистенём изувер и не выебет в жопу срамник,

Пусть минуют тебя матюги разъярённой соседки,

И бухого соседа стремительный ржавый топор,

И пускай поутру ты не будешь болтаться на ветке

Придорожной осины, и пусть тебе пулю в упор

Не залепят менты, перепутав с опасным маньяком,

Пусть течёт твоя жизнь, как и прежде, светла, весела,

И не дай тебе Бог отравиться опасным мышьяком.

Засыпай, мой малыш, и не думай про пенис осла!

За всем этим высоким поэтическим похабством скрывается нежнейшая любовь и смертная тоска:

Искурив сигаретку вонючую,

Засандалив бутылочку йогурта,

Размечтался о том, как отдрючу я

Хемфри, знаешь актёришку, Боггарта,

До кровавых изъёбин – болезного –

Уебу я в в фантазьях мохеровых

Моторыгою хуя железного,

А тебе наказую: во-перывых,

Ты хуйню эту к сердцу влюблённому

И к уму воспалённому, детскому

Не пущай. Это мне – вскабелённому,

Охуевшему пупсиньки дерзкому

Не вредны, блять, такие фантазии,

Для тебя же они – гибель верная –

Ты молчишь, да мычишь от афазии,

Пиздорванка моя, трёхведерная.

Во-вторых, что, сдаётся мне, первое,

Я соскучился, сучка квадратная,

Блядь-тоска островыменной стервою

Накрывает меня семикратная.

Традиционно статья о великом поэте должна содержать скучнейший экскурс в его биографию. Избавим от этого читателя, дав слово самому поэту: "Значитца я – уёбок и невъебенный злобный пупс – осчастливил этот сраный мир своим появлением 41 годок тому, в жопу, взад. Здесь – в подлинной столице Российской империи, в Санкт-Петербурге, а не в покрывшей  галлюциногенной грибницей российскую, в общем-то, землю Московии. Я охуительно плавно высклизнул из чрева моей мамы  - абсолютно естественным путём, а не вывалился из жопы невесть кого, как несуразно инсинуирует псевдоуебан -академик Пукнер-Срамно, по аналогии, должно быть, с  наиболее близким ему образцом  - таинством своего оголтелого появлением. Но пусть это висит очередной соплёй на его же прыщавой совести, ибо ни одного скверного слова в адрес его почтенных, нахый, родителей не пиздану. Как сейчас помню: солнечный апрельский денёк, просторную родильную камеру-пыток (так было принято в совке 60х) в клинике Ото, счастливое лицо моей,  отмучившейся-таки мною, мамочки и вытянутые ебачи акушеров и пиздоковырял, ибо был я  весьма хорош собой изначально, а сейчас развился в своей красоте до невъебенно высоких сфер, став пупсинькой-солнушком русской поэзии, мастером липкого слова... Всю свою сознательную жизнь, проистекающую преимущественно в центре С.-Петербурга, я провёл не в ебне, пьянстве, блядстве и смрадных извращениях, как лжеправдопобно пытается втюхать милейший уёба-академик, а в продвинутых художественных школах, институтах, малинах, университетах, кабаках, музеях, притонах и спецприёмниках, из которых вышел в большую жизнь в звании ПУПСА высшей категории, кавалером ордена Большого Хуя, дипломантом конкурса Отъявленной Етьбы и МОЛОДЬ бы!, лауреатом международной премии Пиздомны и Манды, номинантом на пожизненную стипендию  им.Грозного Ебаки Местных Степей, литературным гроссмейстером  по версии МУДЕЙ. Архитектура Петебурга, эта невъебенная музыка, застывшая в камне, оказала дивное действие на моё сознание.  Среда обитания: сады, парки, Невская першпектива, Коломна и Сименцы, Фонтанка и вставшие над Невой мосты, протыкающие белую ночь своими огромными хуями, - одним словом – улица, формировала мой имидж. Сейчас, оглядываясь на пройденный путь, усыпанный маленькими пёздами смыслов и взъярёнными хуями откровений, я, блять, заебался эту хуйню дудонить". (Мякишев. Интервью 11.04.05).