Михаил Волохов. 48 градус

Света. Вера. Саша. Семен. Галя. Сергей. Грузин. Художник.

Москва, наше время.

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Квартира Семена, спальня. Много дорогих, но безвкусных вещей. В центре ком­наты большая двуспальная кровать. Окна занавешены плотными шторами. С ночи не выключен проигрыватель: там осталась пластинка, которая шипит на последнем обо­роте. На столе остатки пиршества.

На кровати через одного лежат: Вера, Художник, Света, Грузин.

Конец лета. Слышен шум улицы - день давно начался.

Света, (во сне.) Мама! Мамочка. Нет! Мамочка! (Открывает глаза,

приподнимает голову, но тут же прячется под одеяло.)

Встает Художник. Смотрит на часы. Выключает проигрыватель. Кашляет. Смот­рит куда сплюнуть. Подходит к окну. Плюет в окно.

Света высовывает голову из-под одеяла. Художник оборачивается. Света опять прячется под одеяло. Художник толкает Грузина.

Грузин. А? А? А-а-а. Чух-чух-чух. (Мотает головой.)

Художник показывает на часы, бросает ему полотенце. Потом Грузин встает. Они собирают свою одежду и уходят в ванную.

Света кашляет, передразнивая Художника, потом плюет демонстративно им вслед. Склоняется над Верой. Та спит. Поправляет ее подушку и одеяло.

Возвращаются Грузин и Художник. Света прячется под одеяло.

Грузин, (шепотом.) Я те говорю - пальчики оближешь.

Художник наливает ему и себе водку. Грузин морщится, мимикой показывает, что пить не будет. Показывает на печень. Художник все выливает в один стакан, пьет, морщится, поглаживает живот в области печени, садится за стол.

Художник. У всех печень. (Пауза.) Серебро, тринадцатый век? Грузин. Оближешь.

Пауза.

Художник. Ну что? (Показывает на стол, на кровать. Лезет в портмоне, ковыряется в деньгах.)

Грузин. Я начинал - я кончаю, дорогой. (Достает из кармана со­тенную и пятидесятирублевку. Смотрит куда положить.)

Света резко высовывает из-под одеяла руку и показывает на свободный стул. Гру­зин кладет деньги и выходит из комнаты, весело посвистывая.

115

Художник и Света пересекаются взглядами. Пауза. Художник достает из портмо­не двадцатипятирублевку и прикладывает к остальным деньгам на стуле. Улыбается, разводит руками. Достает записную книжку, пишет, отрывает листок, протягивает его Свете.

Художник. Звякни. Все о'кей будет. (Уходит из квартиры.)

Свету неожиданно распирает истерический смех. Также неожиданно он прекра­щается. Она тяжело вздыхает. Берет с тумбочки зеркальце, смотрится. Сравнивает свое лицо с Вериным. Кладет зеркальце на место. Отрешенно смотрит в отдаленную точку.                  :

Поднимается Вера. Мотает головой.

Вера. Еще. Еще. Еще! Фу. (Закуривает.)

Света смотрит на нее, потом встает, одевает халат, уходит в ванную. Слышен шум душа.

Света, (из ванной, кричит.) Вер, чайник поставь! Твоя очередь!

Вера не реагирует. Сидя в постели, с сигаретой во рту, силится делать какие-то гимнастические упражнения. Потом отрешенно смотрит в отдаленную точку.

Появляется Света. Включает фен, сушит волосы. Выключает фен. Берет со стола рюмку и говорит в нее, как в микрофон.

Света. Выступает!.. Выступаю я. (Поет.):

Люди гибнут за металл! Люди гибнут за металл! Сатана там правит бал - там правит бал! Сатана там правит бал - там правит бал!

Вера. (подходит к Свете, вырывает рюмку.) Дай сюда. Разобьешь. (Стонет, садится на стул. Наливает водку, пьет.)

Света. А мне наплевать, что у тебя по утрам раскалывается голова. Наплевать!

Вера. Заткнись. Света. Алкоголичка. Вера. Что?

Света. Это же искусство.

Вера. Что? Нам вместе работать долго, и по голове по утрам своим искусством прошу не долбать. (Берет полотенце, уходит в ванную.)

Света. Вот дура. (Открывает бутылку сухого, ломает шоколад, режет лимон, пьет, закусывает.)

Входит Вера.

116

Вера. Ты опять лимоны в ванну бросаешь?

Света. Лимоны? А-а. Ну не есть же мне их! (Проглатывает лимон­ную дольку.) Такая кислятина. (Запивает вином.) Ты что - вообще!

Вера. Там полиэтиленовый пакет. Потом в мусоропровод. Засоришь ванну - сама с Семеном расчухивайся.

Света. Ну все, все - точка! Сама так сама. Не маленькая. (Пауза.) (Мягче.) Налить? (Предлагает вино.)

Вера. Сама! (Наливает водку, пьет.)

Света. Что ты с утра на стену лезешь? Не кастрировать же меня из-за этих лимонов.

Вера. Намекаешь?

Света. Надоело! Мне надоело пол-утра говорить о противозачаточ­ных лимонах в ванне! Тебе хорошо - у тебя нет этой проблемы.

Вера. (кричит) Бесплодие - мое алиби! Алиби!!! Сволочь. (Закуривает.)

Пауза.

Света, (трогает Веру рукой.) Ну. Эй, Верочка. Ну извини, Верочка. (Живо.) А, между прочим, одна сигарета уничтожает в организме двад­цать пять миллиграммов витамина С. А в лимонах этого витамина С... Прости. Я сама все съем. Хочешь? Смотри. (Заталкивает в рот все ли­монные дольки - морщится, но проглатывает.)

Вера. На здоровье. (Берет со стула деньги.) Сотня. Полтинник. А четвертак откуда?

Света, (вырывает двадцатипятирублевку.) Это, это художник -мне.

Вера. (смеется.) Борода? Но ведь с ним была я. Тогда уж мне пре­миальные.

Света. Он и телефон оставил. Вот. Мне.

Вера. И за пару дешевых колготок он ее отведет на Голгофу. Дешев он как художник.

Света. (Умоляя.) Я ее сейчас в окно. Я так хочу. Можно?

Вера. Дикие вы, провинциалки. Выбрасывай. Толку.

Света. Я хочу сделать сейчас кого-нибудь счастливым. (Бросает двадцатипятирублевку в окно.)

Вера. Деньги не приносят людям счастья. Свой полтинник хоть возьми. (Дает ей пятидесятирублевку.) Ну и кто там твой счастливец?

Света. Не знаю. (Отходит от окна.) Ветерок унес. Как этот худож­ник на меня смотрел. (Рвет листок с телефоном.) Вот такая борода. Чешется, наверно. (Напевает.): Люди гибнут за металл. Люди гибнут за металл.

Извини. Проклятая песня - с утра прицепилась.

117

Вера. В кабаке у тебя хуже с пением получается.

Света. А я не могу петь, когда жуют. Мне кажется, что песню жуют и проглатывают вместе со мной! Вот мама пела - все жевать прекраща­ли. Когда мы жили в Москве - ее приглашали в лучшие рестораны.

Вера. Почему и уехали.

Света. Мама мечтала петь в опере. Не вышло. Потом она сильно бо­лела - московский климат.

Вера. Рассказывала. А на Алтае ее, значит, вылечили походы на ло­шадях. Жалко тех лошадок - они не могли спокойно жевать травку. Они вам, верно, подпевали. Две лошади, две певицы. Квартет. Как вы его назвали? Иго-го?

Света. Ты злая, ты очень злая девушка.

Вера. Врешь - справедливая.

Света. Мама часто вспоминала Москву. Нашу добрую старую квар­тиру на Тверском бульваре, где Ермолова...

Вера. Коммуналку на втором этаже под счастливенькой циферкой семь. Полуподъезд-полуподвал чуть правее музейного входа, пахнущую пылью деревянную лестницу; ермоловских клопов, ермоловских тарака­нов. Да?

Света. Ты жестокая. Ее вдохновляли эти воспоминания, до самого последнего часа вдохновляли.

Вера. Понятно - она ни на миг не оставляла надежды прославиться так, как прославилась Ермолова. Единственно, в несколько ином жанре - нашем жанре.

Света. Нет! Откуда ты знаешь?

Вера. Сама же трепалась.

Света. Я? Сама?

Вера. Трепалась.

Света. Нет! Не помню. Ничего не помню. Но маму воспоминания о Москве вдохновляли. (Пауза.) Это я помню.

Вера. Послушай, дорогая, эти воспоминания и мне не дают спокойно жевать... спокойствие утра.

Света. Уже день.

Вера. Тем более.

Света. Ты живешь, чтобы есть, а надо...

Вера. А надо жрать, чтобы о жратве думать не хотелось! Послушай, твоей мамы больше нет? Нет. Я - есть? Есть. Моя больная голова есть? Есть. У тебя здоровая голова есть? Есть. Ты должна понять, что бредить умершей матерью изо дня в день - блажь на воде и соли. Может, я и не права. Скорей всего. Но, миленькая девочка, у меня череп раскалывает­ся. Пойми.

Света. Я просто сказала, когда мама пела - все жевать прекращали. (Пауза.) А я. я, когда пою я, мне что-то мешает - ты знаешь, мне поче­му-то стыдно. Я стесняюсь показать все, на что я способна. Только пе-

118

ред мамой я не стеснялась. И тогда мой голос звучал, звучал, как вылу­пившийся младенец. Так мама говорила. Ты бы слышала. Я боюсь, что без блата меня в консерваторию не примут, потому что на экзамене я буду обязательно стесняться. А если не примут, я же, я же сойду с ума. Мама говорила, чтобы стать великой певицей, надо в молодости пра­вильно поставить голос. Мама, как могла, конечно, мне поставила. Но ведь она сама так и умерла с непоставленным голосом. И поэтому мне нужны деньги - много денег, чтобы дать взятку какому-нибудь профес­сору в консерватории. Деньги, взятки, блат - это все бездарно, безнрав­ственно, я понимаю. Не хочется думать.

Вера. У тебя добрая душа - тебе придется нелегко.

Света. Не знаю. Наверно. Но только я бы не смогла уйти из дома, как ты. Плохие родители - хоть какие-то родители.

Вера. Они каждый день пили водку и закусывали коньяком - каж­дый. Торгаши - фатальные торгаши. Эти бесконечные разговоры: купи-продай. Я и сейчас уверена, что они меня сначала по ошибке купили, а потом никак не могли сдать в комиссионку. Пока я сама себе не сняла квартиру. Тоже ведь любовь с искусством крутила. Хотела заняться жи­вописью, хотела стать актрисой, писала стихи. Что-то где-то получа­лось, а в целом - нигде. Сейчас вообще - полнейшее отупение. Потом встретился Семен. Потом на каком-то повороте попался Сашка с выс­шим техническим - тоже какие-то проблемы. Теперь вот купили коопе­ратив - одна проблема долой. Наверно, мне свободы хотелось - ну и по­лучила свободу. А свобода - это тоже проблема.

Пауза.

Света. А у меня нет родителей. Мать умерла, а отец погиб от ножа в уличной драке - мама рассказывала. Теперь вот Москва, этот Семен. И почему я стала проституткой? Еще недавно я бы в это не поверила. Я бы никогда не поверила, что какой-то плюгавый Семен меня совратит, предложит стать проституткой и я соглашусь, безропотно соглашусь. Ради денег. А Семен был лучшим маминым другом и моего отца - мама говорила. А что со мной сделал? Что я с собой сделала? Никто не вино­ват. Жизнь такая. (Пауза.) Просторный у вас дом. На каждом этаже по две квартиры. Знаешь, только сейчас поняла, зачем вы взяли самый верхний этаж и с Семеном напротив Сел в лифт, вышел - и никакие со­седские глаза тебя не усекают. Сложно было здесь так поселиться?

Вера. Не сложно, если ты старший мэтр кабака высшего качества -без пяти минут директор. Семен котируется на уровне министра. Любую консерватуху на бумажник сменяет. Так что надейся.

Света. Не нужна мне такая консерватория - никакая консерватория мне не нужна!! Пропади все пропадом.

Вера. Это точно.

119

Входит Семен.

Семен. За шахматишками. Доброе утро, девочки. Как спалось, варе­ники ленивые? И куда я подевал свои фишки? (Ищет шахматы.) А слышали. Рейган на нейтронную бомбу пошел. Гуманист-киноартист. Ковбой - ливес штраус. Ливес штраус без ковбоя. (Смеется.} Вот они. (Находит шахматы.) Теперь (смотрит на часы) до полчетвертого не пропадем. (Достает записную книжку.) Так - распишем по позициям. (Пишет.) Значит, звонил Толяну. К шестнадцати за черными сексуаль­ными чулками с ромбиками и кружочками: для вас, девочки - первей­шая атрибутика. И парфюмерия там какая-то еще обещалась француз­ская. Накладка. На шестнадцать же эти новобранцы от Шурика. Кадро­вый вопрос. И вот еще, Верочка, тебе выручать. Один клиент вне очере­ди напросился - ты помнишь его: мумие достает, травку.

Вера. Федор? Ботаник?

Семен. Он. Влюблен наш отец Федор - в тебя. (Смотрит в записную книжку.) И тоже на шестнадцать. Стольник отстегивает. Только прибе­решь здесь. Хорошо? Так. Если за чулками Светочку. Так. Нет. Дирек­тор. Лично приглашал, собака. И Шура еще не мог одну жену этого ши­норемонтника пригласить. С мужем-то и по телефону можно было обо всем договориться. (Пауза.) Так - идея. Светочка, тебе все равно делать нечего. Возьмешь этого Сергея на себя - пока с его женой мы беседовать будем. Трахаться с ним не надо. Справишься. (Пауза.) Ну, что - ночь прошла?

Вера. Твой полтинник. (Отдает Семену пятидесятирублевку.)

Семен. Карашо. За Федора сотню возьмешь без вычета - любовь. Ты уж постарайся - нужен мужик - пооригинальней. (Вытаскивает из портмоне Веры еще десятирублевку.) С твоего разрешения, Верочка, мужику твоему. В шахматишки-то за красивые глазки играть абсурд. Мужик-то твой - жмот.

Вера. Голова. (Тихо стонет.)

Семен. А мумие-то Федора - голову как рукой снимет. (Смеется.) А что жмот мужик, так то - голова, ковбой ливес штраус. Поскакал. (Уходит.)

Пауза.

Света. Все. Все. Когда я накоплю четыре тысячи и Семен воткнет меня в консерваторию - я прекращу. Слышишь, я прекращу. Все. (Пауза.) Квартира эта еще нужна. Коммунальщики же не дают петь, не дают жить. Они звери, а не люди. И на Алтае у нас была коммуналка. Разве я могла там оставаться, когда мама умерла и все узнали...

Вера. Что все узнали?

120

Света. Ничего. Люди звери, звери! (Плачет.) А у меня нет характера - нет. И никогда его не будет.

Вера. И что сегодня с тобой? Во сне кричала. (Ласково.) Может, и ты не даешь жить коммунальщикам? Все ж так относительно. Не оби­жайся. Если захочешь в будущем кооперативную квартиру, то тебе по­надобится муж - хотя бы фиктивный. Шурика могу одолжить - ничего не возьму.

Света. Ты очумела? Фиктивный брак? Мне этот Шурик задаром не нужен. Ты считаешь меня проституткой? До сих пор? (Пауза.) Я же хочу стать оперной певицей - знаменитой, свободной, великой певицей. Я смогу тогда полюбить великого человека - с бескорыстным, целомуд­ренным сердцем, гения - гения доброты. И он меня полюбит. Я рожу ему такого же гения, как и он сам. Нет - он не узнает, он никогда ничего про меня не узнает. (Плачет.) Ведь это алиби? Ведь это тоже алиби? Да? Верочка? Потом, Москва - большой город: никто друг друга не знает. Я же буду его любить всю жизнь. Ты веришь?

Вера. Трафарет. Верю. Нельзя говорить проститутке, что она про­ститутка. Прости. Понимаю. Москва большой город - легко растворить­ся. (Пауза.) Я тоже бредила искусством - до беременности. Режиссер только самец попался. Аборт, бесплодие - и в натуре и в образе. И в ре­зультате не лучше своих родителей устроилась. Что говорить. (Пауза.) Знаешь, я была бы самым счастливым человеком, если б все твои жела­ния осуществились. Прекрасная пора - молодость. Ты свежа, красива, своим бескорыстием хочешь покорить весь мир. Помню. И я такой была когда-то, и кожа у меня была, как у тебя. - белоснежная. Все со време­нем меняется.

Света. Все взрослые говорят, что молодость - прекрасная пора. а я не чувствую, ты знаешь, я не чувствую. Потом, ты знаешь, я сама не знаю - тоже голова что-то раскалывается.

Вера. Было бы хуже, если бы не раскалывалась. (Наливает, пьет.) С детства не привыкла закусывать. (Закуривает. Кашляет.) Еще этот бронхит курильщика прицепился.

Света. Трафарет! (Раздергивает шторы.) Взгляни - у тебя и сейчас белоснежная кожа! (Пауза.) Давай плюнем на все и поедем загорать в мой Алтай. На лошадях там покатаемся - петь будем! Конец лета - са­мая пора. Ты же домохозяйка, а у меня еще неделя отпуска. К черту эту блядскую работу. Знаешь, ты мне поможешь поставить оградку и плитку положить маме на могилку. Плитка у меня с надписью здесь, на частной квартире - уже год как лежит. Послушай, какие замечательные стихи мама просила на плитку. Послушай:

Блажен, кто посетил сей мир

В его минуты роковые!

Его призвали всеблагие

Как собеседника на пир.

121

(Продолжают вместе:)

Он их высоких зрелищ зритель.

Он в их совет допущен был -1 И заживо, как небожитель,

Из чаши их бессмертье пил!

Да. Верочка, да! Спасибо. Почему я не могу ничего одна делать? Может быть, я - комнатное растение? Но что растет в Антарктиде? Ведь ничего не растет. Что я теперь без Семена? Даже не пингвин. Никого же у меня нет - никого. Вот ты у меня еще есть. А я у тебя есть?

Вера. Конечно. Успокойся.

Света. Жить, просто, не очень хочется.

Вера. Пройдет. Потерпи.

Света. Терплю.

Вера. Пойду чайник поставлю - моя очередь. (Сидит на месте.)

ЗАТЕМНЕНИЕ

СЦЕНА ВТОРАЯ

Квартира Саши и Веры. Ничем существенно не отличная от квартиры Семена. Саша и Семен сидят в гостиной и играют в шахматы. Гостиная отличается от спальни наличием стенки с хрусталем и книгами, журнального столика, кресел, дивана, теле­визора.

Семен. Зеваешь, друг ситный - не прощаем. (Берет лошадь.) Загнал ты свою лошаденку. Ходи, время -  деньги. Червонец-то жалко? (Смеется.)

Саша. (ходит.) Лошадь жалко.

Семен. А мне червонец. (Ходит.) Шах, вареники ленивые, холод­ные, сопливые - когда б любил я вас душою всей. Ты стабильно уверен в своем протеже?

Саша. Сто процентов. Куда деваться. За счастье.

Семен. Маловато мы с них лупим. Пятьсот рублей - не деньги на та­кое место. И с тебя я взял не больше за Веруху с перспективной жизнью. Благодетельствуем. М-да.

Саша. (ходит.) Я пошел.

Семен. Туда. Боишься за турку? Жмот ты, Шура. За московскую прописку с гонорарами надо было драть с тебя уж не меньше трех штук. (Смеется.) Добрый я малый. Не обижайся. В настроении. Да, что б не забыть, завтра тебе политинформацию надо сделать. Два месяца оста­лось в кандидатах бродить. Не я один за тебя руку поднимать буду. Пар­тия-то нужна?

т

Саша. Ходи.

Семен. И я говорю. (Ходит.) Шах. Член партии - есть член с двумя эн. Там о Рейгане гуманисте-террористе воды нальешь, в Китае - пере­пись они собрались делать. Одумываются мудрецы-сорванцы-спускалыцики. Сколько можно размножаться? А? Член с двумя эн? (Пауза.) Иняз. говоришь, эта Галочка кончила? На отлично? А сейчас?

Саша. В химинституте - лаборантка - патенты переводит, за печкой еще следит. В лаборатории печка. Сотня в месяц - без вычетов - по тру­довой книжке. Дочка на шее. родители. Все вместе прозябают. Жизнен­ное пространство - тридцать квадратов. Дорога больше часа на один ко­нец.

Семен. Туда. Наша. Тепленькую возьмем - с печки.

Саша. Мужик в дерьме

Семен. Инженер. Бум спасать инженера. Ты ему хоть намекнул, что самое главное - его баба?

Саша. Намекнул. Хочет в официанты.

Семен. Ой. Шура, валютные дела попихаем - на уровне. Хороша, го­воришь?

Саша. В теле телка - Венера.

Семен. Понимаю я мужиков, что бабки за баб стегают. А что, и хо­роши наши бабенки С иностранным языком теперь в штат возьмем. Давно мечтал. Доллары, фунты стерлинги - вареники с клубничкою. Америка - в элементе. Что не ходишь? Подсказать?

Саша. Сам. Сюда. (Ходит.)

Семен. Туда. Не обижают наших Машек фирмачи. Америка. Мат - в штате. Сашок. С партийными билетами меня поздравь - красненькими. (Достает из-под шахматной доски два червонца, кладет их в карман.) (Смотрит на часы.) Время, сволочь. Но право первой любви за мной. (Собирается.)

Саша. Тебе ж за чулками.

Семен. Днем за чулками. Вот через два месяца станешь барином мэтрообразным - будем доверять больше. Ну - как зэки! (Прощаются как зэки: ударом ладонь в ладонь.) Пошел я. (Уходит.)

Саша. Как зэки. (Достает с полки первую попавшуюся книгу, про­извольно открывает, читает):

Мудрый Гомер говорил, что любая из женщин негодна:

Пусть целомудренна, пусть шлюха - но пагубны все.

Ведь из-за блуда Елены мужеубийство возникло.

А Пенелопы верность была причиной убийств.

Да. из-за женщины лишь была создана Илиада

И Одиссеи, виной лишь Пенелопа была.

Паллад. (Закрывает книгу.) Бюль-Бюль-оглы. Пятый век нашей эры. Греческая эпиграмма. Пять рэ. Кому гонорар перепадает? (Ставит кни­гу на место.)

123

Входит Света.

Света. Открыто было - я и зашла. Можно?

Саша. Привет. (Оценивающе смотрит в упор.) Сядь в кресло - рас­слабься. Скованность - это вина, это негодность. Эпиграмма, а ничего смешного. И тогда людей дурили. Не обращай на меня внимание, де­вочка. (Смотрит на часы.) Вы любите телек?

Света. Люблю.

Саша. Любить - значит ненавидеть. (Берет газету.) Программка. По первой - труженикам села. По четвертой ни черта. По третьей - гово­рите ли вы по-испански - парле франсе. По второй - футбольчик.

Света. Футбольчик?

Саша. Товарищеская встреча: сборная СССР - сборная Бразилии.

Света. Пеле?

Саша. Пеле абзац - кубок века хапнул. Вы что, любите футбол?

Света. Я люблю болеть.

Саша. Любить болеть - значит ненавидеть болеть. Здоровая логика. Включим. (Включает телевизор, садится в кресло.}

Комментаторский голос: "Говорит и показывает Рио-де-Жанейро. Говорит и показывает Рио-де-Жанейро. Мы ведем прямую трансляцию с центрального стадиона Рио-де-Жанейро, где сейчас перед вашими гла­зами блеснет праздник футбола: в товарищеском поединке скрестят свои шпаги наша сборная и сборная Бразилии. Стадион, вмещающий более ста тысяч зрителей переполнен до отказа - просто яблоку некуда упасть. Дорогие товарищи, вот я вижу на противоположной трибуне группу на­ших туристов, благородно пожертвовавших своими отпусками, чтобы специально приехать в этот чудесный город Рио, поболеть за наших ре­бят. Так и хочется им сказать: мо-лод-цы! Хоть матч и товарищеский, но престиж, дорогие товарищи, есть престиж. Престиж нашего..."

В этот момент Саша выключает звук.

Саша. Башка трещит. У нас же есть наушники. (Достает из шкафа пару наушников, одни дает Свете.) Подойдут?

Света. Безразлично. (Прислоняет к уху одну наушницу.)

Саша. Слышно?

Света. Ага. Блохин, Веренеев, Шенгелия, Кипиани...

Саша. Кофе в этой Бразилии в прошлом годе сгорел - так у нас на всю жизнь подорожал, зараза.

Света. Ну, бей, бей. Мазила. Зачем они этого Андреева взяли?

Саша. Разбираешься, что ли? Роскошный город Рио - с голубой кае­мочкой. Вот где нам поработать. Только вот в Амазонке у них пираньи. И если на теле маленькая ранка, а вы в этой Амазонке - до скелета об­нажат. А мальки с мизинец, сволочи.

Света. Что с мизинец?

Саша. Пираньи - рыбки; и до скелета обгладывают - в секунду. Чушь рыбанья. Вот жизнь.

Света. Бестолковый, ну до чего бестолковый этот Андреев. В центре - в стенку играть надо.

Саша. А вы еще и футболисточка?

Света. А вы еще и рыбачок?

Звонок в дверь.

Саша. Опасная футболисточка. (Встает.) Это гут. Сережа тоже до футбола любитель - найдете тему. Важно, чтобы водочка Волгой-матушкой да и в Амазонку - чтоб пираньи наших знали. А там свобода и независимость. (Идет открывать входную дверь.)

ЗАТЕМНЕНИЕ

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Гостиная в квартире Саши и Веры. За столом, уже как полчаса, сидят Сергей, Га­ля, Саша, Света. Пьют, закусывают, разговаривают. Сергей и Света сидят в наушни­ках, одетых на одно ухо.

Сергей. Удобняк с этими наушниками, ребятишки. Никогда бы не додумался. Инженерная мысль. Зверь.

Саша. (Разливает водку, поднимает бокал.) За инженерную мысль -зверскую.

Сергей. Шура - ты Эйнштейн! (Пьет один.)

Света громко ставит свою рюмку на стол.

Саша. Нервы - это плохо. А вот в футбольчик я бы сейчас поиграл и

сам.

Галя. А вы слышали: от Озерова третья жена ушла. Саша. Когда жены уходят, это плохо. Мужик, значит, был не мужик - хоть и Озеров. Нутро в мужике самое главное, ну и еще кой-чего, ко­нечно. без чего детишкам не вылупляться. Пардон. Но мозги, все равно, на первом месте. Это только у китайцев они на втором. Каждому свое. А вот в футбольчик я бы сейчас поиграл и сам.

Сергей, (вскакивает из-за стола, подбегает к телевизору.) Ну! Гол! Ура-а! В железку их, шоколадненьких. Вот наши дают, а? (Подходит к

125

столу, разливает водку.) Может, за наших? (Пьет один две рюмки под­ряд.)

Саша с Галей в это время уже танцуют медленный танец. Потом Саша взглядом показывает Свете на охмуревшего Сергея и уходит с Галей в другую комнату.

Света. Давайте я с вами выпью за наших.

Сергей, (оглядывается.) Все наши ушли. (Растерянно.) С удо­вольствием. Где наша не пропадала. (Пьет. Уставился на Свету. Не­ожиданно обнимает ее за талию. Сладострастно дышит.) Я вами за­кушу. Идет?

Света, (отстраняет его.) Руки! Вы же меня совершенно не знаете.

Сергей. Но вы же из их компании. Я хорошо знаю Сашу, Веру. Мо­жете положиться. Вас смутила моя лысина? Я знаю, зачем мы пришли сюда. Я все знаю - мы с Сашей большие друзья. (Хочет ее поцеловать.)

Света, (отстраняет его.) Вы, вы, лысый Эйнштейн. Прочь!

Сергей. И на прежней работе хамили. Смотрите - гол! (Обнял ее и целует, когда Света посмотрела на телевизор.)

Света. Пустите! Зверь! (Кусает Сергея в нос.) Тьфу. (Сплевывает.)

Сергей. У-у! Мой нос!

Света. Тьфу. (Сплевывает.) Вот гадость.

Сергей. Эйнштейн без носа, что без Нобелевской премии, бешеная собачонка. Еще кто из нас зверь. За кого тебя здесь держат, прищепка?

Света. Вы, вы опережаете события. Понимаете? А самое главное в жизни - это уметь стоять на своем перроне и ждать.

Сергей. Дождешься. У-у-у! (Гладит свой нос.) У вас уже есть жиз­ненный опыт - скажите пожалуйста. Надо предупреждать. У-у-у! (Гладит свой нос.)

Света. Иначе поезд вашего счастья так никогда и не притормозит.

Сергей. С характером мадмуазелька. (Наливает в рюмку водки.) В поезде ништяк пить добрую водку. (Пьет.) А плохой водки в природе и не существует. Вы согласны, козочка с рожками? Тюп-тюп-тюп.

Света. А козочек без рожек в природе не существует.

Сергей. Как сказать. Вам видней. (Пауза.) Вы, наверное, хороший, сердечный человек. Я вот на вас посмотрел - и сразу говорю. Что гово­рю, то знаю. Вы не подумайте, - я не пошляк, не хам. Вы правы: скорее всего я лысый Эйнштейн. Обидно, конечно. Но не я один - успокаивает. Вообще, хочу вас поправить, сердечная козочка, от бескорыстия, так сказать душевного: события опережает лишь тот. кто абсолютный де­бил. Меня все-таки принимают в вашу команду Научили б лучше чему-нибудь. Я способный. Зачем вы меня обводите?

Света. Потому что вы на меня нападаете.

126

Сергей. Но мы же в одинаковых футболках, девочка. Пасуйте. Дру­гим тоже хочется шлепнуть по мячику иногда. Зачем зазнаваться? Или вы считаете себя центрфорвардом, мастером индивидуальной игры?

Света. Пасовать? (Задумывается.) Вы знаете, я могу вам дать пас. Секунду. (Идет на кухню и возвращается с двумя гранеными стакана­ми.) Держите. (Дает Сергею один стакан.)

Сергей. О, мы будем пить на брудершафт из граненых стаканов?! Вы хотите мне дать пас на ход? Потрясающий учитель!

Света. Если тыльной стороной стакан приставить к этой стене, а к этой стороне стакана приложить ухо, то можно научиться всему сразу.

Сергей. К этой стене? Там же, как я понимаю, Саша и Галя. Опас­ный момент вы создаете. Что ж, только вперед, ваш покорный ученик. Поле надо видеть широко.

Света и Сергей садятся на диван, который стоит возле "той" стены, приклады­вают стаканы, подслушивают. "Та" стена во время небольшого общего затемнения сдвигается на середину сцены. При освещении мы видим как Сергея со Светой в го­стиной, так и Сашу с Галей в спальне.

Галя. Вот и все проблемы, Сашка: квартира, ребенок, работа, нервы, денежная недостаточность. Для Сережки еще теща с зятем. Что гово­рить.

Саша. Не говори. Жизнь глупа, паскуда. Раньше хоть любовь всякую недостаточность компенсировала.

Галя. Я не могу вспоминать "раньше". Сашка. Ведь в этой ужасной жизни все так бесовски детерминированно. Как я выражаюсь. Но из че­го вытекло сегодня? Из чего вытечет завтра? Куда утекла любовь? И вроде бы не глупее других.

Саша. Из завтра вытечет ничто. В одну реку нельзя войти дважды. Демокрит, что ли, сказал. Гражданин мира. Нет - Диоген. Вечно путаю. И того и другого на "Д" зовут. Ладно - ни один черт. Нет, вот же шкет голый жил в бочке. Представляешь, когда он увидел мальчика, который пил воду из ладошки, Диоген выбросил свою кружку и сказал, что какой он был дурак. Спектакль. Никто не хочет жить как Диоген, хотя все им восхищаются. Не знаешь, почему?

Галя. Могу тебя уверить, Сашка, я сейчас ничем не восхищаюсь. Извини. Но ты мне что-то обещал сказать - для нас с Сережей что-то важное, жизненно важное. Я тебя перебила - извини.

Саша. Галчонок. Не даете вы нам, мужикам, полетать - на землю тянете. Ладно, ничего, я земная тварюшка, как-нибудь не обижусь. Ты знаешь, давай-ка закури сначала. Сигареты вот, спички. Так. (Зажигает для нее спичку.) Воды вот стакан приготовим на всякий слу­чай. (Наливает из графина стакан воды.) Ничего себе вода, кипяченая.

127

Галя. Зачем воды? Да из стакана. Мы, значит, продолжаем оста­ваться дураками?

Саша. Следишь. (Берет ее руку.) А у нас ладошки еще дрожат, как зимой воробышки. Целей вода в стакане будет - мы не дураки. Ну. лады. Короче. Это дело наше, значит, важное жизненно, или как его хочешь, собственно, характеризуй сама. Ну, короче. Мы, ну, то есть я с Семеном. ну там увидим, если согласишься, значит. Не знаю, ну там и Сережку твоего можно подключить со временем. И даже сразу, думаю - способ­ный же парнишка. Как твое мнение?

Галя. Очень способный.

Саша. Ну вот видишь - в этом мы с тобой солидарны. Вот. Вот. Так, ну. короче: мы будем выводить на тебя в кабаке, нашем кабаке солид­ных товарищей. Скорее всего иностранцев. Ну и. значит, ты будешь с ними того... Короче, спать с ними будешь - бай-бай.

Галя отдергивает руку.

Не нервничай. Галочка, не нервничай. Вот. собственно. Мани-мани будешь получать у них валютой, а мы тебе валюту будем менять на рубли - с очень хорошим коэффициентом. Без проблем. Социально ста­нешь домохозяйкой. В день триста рублей за просто так иметь будешь. С твоими-то данными. У тебя потухло. (Зажигает для нее спичку.) От криминала гарантия полнейшая - статьи нет. Да и у Семена везде свои. (Пауза.) Чего тебе селедкой-то в бочке жить. Диоген бы задумался, если б ему предложили, к примеру, и если б он был бы такой красивой и ум­ненькой девочкой, как ты. Не нервничай - водички выпей. Вот. Так что ты подумай - дураков сейчас и без нас хватает. Выпей водички.

Галя пьет.

Ну и с Богом. (Берет ее руки.) И ладошки как потеплели, любая кормушка для воробушек - весна долгожданная. М-да. Хата для работы будет. Таблетки противовенерические - вот они. французские. За четы­ре сотни за упаковку достаем. Вам. ну. то есть и тебе тоже будем выда­вать бесплатно. Одного зернышка хватает на две недели - так она, ле­карства. действует. Видишь, желтенькое зернышко. (Показывает одну таблетку.) Ну, а от зачатия, там. спираль платиновую вставишь. Ну и мы можем что из западных средств подкинуть. Да и лимонами вон можно. Светка у нас лимонами. И витамины, как вроде заодно, орга­низм принимает. Лимоны тоже бесплатно, значит. М-да. Сплошной коммунизм, девочка моя. М-да. В акте рождения заключен акт смерти, а пожить в своем маленьком коммунизме хочется - согласись. Начитался же я Веркиных книг. И у тебя время теперь для чтения появится. Вот,

128

собственно. Ты умненькая девочка. Лады - думай. (Встает.) Я чайку пойду сготовлю, входит на кухню.)

Галя. Чайку? А Диоген пил только воду. (Пьет.) Диогену - диогено-во. (Ставит стакан.) Подумать только, как Сашка сильно изменился. Все мы меняемся.

В спальне затемнение. Сергей дует в стакан, потом ставит его себе на голову.

Сергей. Это корона или рог, а, рогатая козочка? Ученик задал вопрос. (Дует в стакан.) Семикопеечная стекляшка, но жизненно необходима. А с другой стороны, без семи этих копеек получается Диоген - король философов. Что я го­ворю? Познание увеличивает незнание - так что нам ничего не известно, милень­кая козочка. Я смог бы убить человека, ты не знаешь? Вот зверя я бы точно убить смог - зверского. Хорошо, что у меня нет сейчас пистолета. Невыносимо. Выпьем? (Наливает рюмку водки, пьет.) Ты что-то сжалась вся. Холодно?

Света. Знобит.

Сергей. А мне жарко. Не дадим друг другу умереть? (Берет ее ру­ку.) Как ладошки-то дрожат, холодюшие, как зимой воробышки.

Света. Нет! (Вырывает руку.)

Сергей. Не бойся - не трону. (Показывает на телевизор.) Смотри, первый тайм отыграли, мультики показывают. Цветные. Какой же счет? Вот зараза. Пить будешь?

Света. Вина.

Сергей. Как раз полбутылки осталось. В рюмку, в стакан налить?

Света. Из горла. (Берет бутылку вина, выпивает из горла.)

Сергей. Способная девочка. (Наливает себе в стакан водки.) Дио­гену - диогеново. (Пьет.) Я до безобразия любил в детстве цветные мультики. Особенно снежную королеву - по Андерсену. Сказка. Сейчас же нечего смотреть. Хе, а у меня лысина вспотела. Мне бы головой иг­рать - по-стрельцовски. А какие он пасы пяточкой отдавал • пальчики оближешь. Теперь так не играют. Жлобье одно осталось в бутсах. По­хож я на Стрельцова, девочка, хотя бы в рыцарском смысле?

Света. Обнимите меня, я никак не согреюсь.

Сергей. Давно бы так. Рыцарь принимает мяч - сердцем. (Обнимает ее, садятся на диван.) Вот сидеть бы так всю жизнь обнявшись - Ан­дерсен. Ты любила Андерсена?

Света. Я и сейчас его люблю. Больше всего на свете мне нравится Золушка.

Сергей. Но ведь это Шарль Перро.

Света. Все может быть, все.

Сергей. Больше всего в женщине я ценю верность. За это я любому готов глотку вскрыть. А мне как-то предлагали пистолет за триста руб­лей. Тоже. (Пауза.) Смотри, второй тайм начался! Включим звук?

Света. Включим, если ты сможешь включить сейчас звук.

129

Сергей. А ты, девочка, еще и бесенок. (Пауза.) А я бес. Бес!

Света. Чего орешь? Вылей воды, успокойся.

Сергей. Воды? Если я начал играть, я с поля не ухожу, и воду во время матча не пью, даже если меня подбили на взлете. Вам пас - пя-точкой. (Дает ей пустой стакан и себе берет один. Подслушивают че­рез "ту" стену.)

Спальня освещается. Там Саша и Галя.

Галя. Да, Сашка, да. Тысячу раз "да". Ну как можно его любить -этого бывшего отличника, этого бывшего красавца, спортсмена, остря­ка, а теперь всего-навсего старшего мастера на каком-то шиноремонт­ном заводе. Я буду до конца откровенна, Сашка. Ты не представляешь, но мы ложимся в одну постель только по белым воскресеньям. Есть. Сашка, такое понятие - белое воскресенье. Согласись, ведь если Сереж­ка в черную субботу вкалывает, то на черное воскресенье его, как мужи­ка. не хватает. Что поделать - он не тех кровей. И квартира там ему не светит - со всеми переругался, все для него там хамы, подлецы, негодяи. А а женшина - я же красивая женщина и желудок у меня здоровый. Яе-ще могу цвести, я еще хочу цвести! Ой, Сашка. Мы совершенно опусти­лись. Даже книжку открыть в метро не могу. Наперед же знаю - не вникну, не предамся очаровательным иллюзиям. А как хочется хотя бы этих иллюзий. Я положительно никуда не выхожу. Театры, выставки, музеи - это так для меня абстрактно. Меня просто колошматит, если я смотрю кино, где показывают высокие человеческие чувства, любовь. Я положительно не понимаю, что для некоторых это все возможно, что это все вообще объективно возможно.

Саша. Запахали девочку, - вижу.

Галя. Не то слово. Вот недавно случай со мной: проезжий один в метро спросил, на какой станции "Современник", театр. Представляешь - забыла! И только через полчаса, когда приехала на свое Кунцево. вспомнила, что на Кировской. Дочка болеет - дача нужна. О чем мы, Сашка, разговариваем - о чем не нужно разговаривать. Тридцать лет скоро, а когда жизнь начнется, не представляю. Никто нам не звонит. никому мы не нужны. А ведь было столько друзей. Хорошо, что тебя Сережка случайно в метро встретил, а то бы... Древние говорили, что одиночество - благо. Но ведь невозможно жить одним, невозможно.

Саша. Чай-то вкусный? Нравится?

Галя. Необыкновенный, Сашка. И ты необыкновенный - личность. И ты меня когда-то любил. Я тоже тебя любила. Не могу понять, почему я выбрала Сережку. Почему я думала, что тебе была нужна лишь москов­ская прописка?

Саша. Все прошлое, - что теребить. Прописка у меня теперь есть. Я тебя любил. Когда ты вышла замуж за своего мужа, чуть не сдох.

130

Галя. Прости. Саша. Естественно. Галя. Ты меня не прощаешь.

Саша. Раньше не прощал. Да. Но теперь как-то все по фигу. Лучше искренне, так?

Галя. Искренность - это прекрасно.

Саша. По-разному.

Галя. Наверно. Кто может мне сказать, хочется мне жить или нет?

Саша. В конечном счете - всем хочется.

Галя. По-разному.

Саша. Наверно.

Пауза.

Галя. Чай вкусный. У тебя особый рецепт?

Саша. Мура. Три зернышка соли на поллитра воды. Всех делов. Соль - она фактуру чая оттеняет.

Галя. (отпивает.) И точно мура. Но, послушай, как Сережка все воспримет? Ведь все же эти дела - это же страшней Освенцима. Если разобраться.

Саша. Да проще. Галка, надо смотреть на вещи, проще. Если разоб­раться, то ведь проституция - самая древняя профессия на земле. В ко­нечном счете, каждый человек себя продает. Тело, по-моему, продавать не так страшно. Душу, главное, оставить живу. А от страшной жизни душа крепчает - века доказали. Парадокс. Алиби. Жизнь прекрасна и удивительна. Галочка.

Галя. Да. Но, послушай, какой-то феноменальный по ужасу и красо­те кошмар. Голгофа.

Саша. Да ну проще все. Господи.

Галя. Но, послушай, я не представляю, как Сережка все воспримет. Ведь, в конечном счете, он все узнает.

Саша. Логично. Но ты не беспокойся. Все дело в том, что, что всю эту муру он знает. В тебе сомневались.

Галя. Как он все знает?

Саша. Ну элементарно, ну. Галочка.

Галя. Сережка? (С болью смеется.) (Пауза.) Я не обижаюсь на Се­режку. Все мы дети этой жизни.

Саша. Логично Если жизнь тебе дана, надо жить.

Галя. Мой мозг слепнет, соприкасаясь с твоим.

Саша. Голова, головушка, головка. Мир красит пошлость. Откро­венно. я за тебя рад - чисто по-человечески. Не сомневался. Хорошо. Вот. Ну тогда уж сразу еще одно обстоятельство маленькое. Собственно.

Галя. Какое обстоятельство?

Саша. Да не существенное. Но обстоятельство.

131

Галя. Говори - не понимаю.

Саша. Я и говорю. Сам не знаю. Так. Ну, лады. Короче: мы сейчас с тобой должны это самое... Ну формально. Ну, короче, чтобы предлагать тебя клиенту, я должен сам досконально знать все твои женские досто­инства. Техника секса - это все вопросы, вопросы - они возникнут. Кое-чему тебе придется и подучиться - у меня. Раз ты решила. У нас такой порядок.

Галя. Ну ты и бесстыдник. Ты уже забыл, как тебе было хорошо со мной? Ну дочь родила, черт возьми. Я же тебе объясняла - белые вос­кресенья. Разве от них истаскаешься? А гулять за чувство - так нет у ме­ня никакого чувства.

Саша. Не знаю, может, я недостаточно понятно изъясняюсь.

Галя. Ну. не вешать носа. Я решила. Решила. Ты же меня любил, Сашка. Я помню. (Пауза.) Что ты со мной делаешь, мой любимый Саш­ка. Что я с собой делаю. (Пауза.) Здесь? Сейчас?

Саша. Все будет хорошо. (Обнимает ее.)

В спальне затемнение.

Света, (оттолкнув Сергея, который в это время ее обнимал.) Пус­ти меня, мужик! (Пауза.) А что нам, бабам, остается делать? Ты что-то замолк, мой королевский рыцарь. Или ты уже не рыцарь? Тоже нос об­вис.

Сергей. Я тебя сейчас изнасилую, блядь! (Наваливается на нее.)

Света, (отталкивая его.) По-стрельцовски? Как дам по яйцам коле­ном! На ногах-то еле стоишь.

Сергей, (садится в кресло.) По яйцам бить не надо. (Закрывает ли­цо руками.)

Света. Я тоже на ногах еле стою. (Садится на дивин.) Кончается у меня отпуск, а так и не съезжу теперь к маме. И памятник уже можно было. За два-то года земля осела. Сорняков там сейчас - тьма тьмущая. (Закрывает лицо руками.) Не всегда пяточкой можно дать отменный пас. Слышишь, полузащита? (Смотрит на Сергея, который стоит уже в центре комнаты, размахнувшись стаканом, и хочет запустить его то ли в Свету, то ли в "ту" стену.) А. вы уже нападение! Ты уже стоишь на своих ногах?! Хвалю! Характер! Я тоже на своих ногах! (Встает на диван.) Ну - одиннадцатиметровый - бей!

Сергей, (с силой разбивает стакан об пол.) Сашка был моим дру­гом. Настоящим. Я бы его даже сейчас не пристрелил. Слишком легкая смерть. (Подходит к дивину, ложится на него.)

Света. Я бы все равно пропустила. Стекол-то набил. Небольшая ранка и пираньи тебя до скелета. И в Амазонку нырять не надо. (Пауза.) Заснул. Без подушки. Диогену - диогеново. Убрать надо. Веник.

>32

(^хооит. Возвращается с совком и веником. Подметает стекла) А ка­кой же счет? (Включает громкость у телевизора.)

Комментаторский голос: "На этом, дорогие товарищи, разрешите с вами попрощаться. Всего вам самого доброго. До новых встреч в эфире. Благодарю за внимание."

Света, (выключает телевизор.) Кончилось. Все когда-то кончается. Вот сесть бы сейчас на веник и улететь в эту Бразилию, может, там не так страшно. (Закрывает лицо руками.) Мама, мамочка моя родная, из­вини меня. пожалуйста, - ведь ты меня так сильно любила! (С силой швыряет веник в угол комнаты.) Гол. (Садится в кресло.) Нехорошо, говорят, подслушивать. (Плачет.)

ЗАТЕМНЕНИЕ

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Квартира Семена. Света, Галя, Саша сидят в креслах. Сергей лежит на диване, слегка похрапывает. Звучит Луи Армстронг на маленькой громкости.

Заходят Семен и Вера. На Вере короткая юбка, ноги в черных "сексуальных" чул­ках и в новеньких сапожках. В руках у Семена две коробки с сапогами и целлофано­вый пакет с чулками.

Семен. Салют труженикам. А мы прибарахлились. Примерьте, Све­точка, Галочка, чулочки сексуальные. Сапожки вот еще моднящие, по случаю, рванул. Примерьте.

Галя и Света одевают чулки, сапоги. Вера берет с папки книгу, открывает, садит­ся в кресло.

Да. вижу. впору. Мой глаз - ватерпас. Чудненько. Пройдитесь. Галя и Света встают, прохаживаются.

Юбчонки повыше. (Задирает им юбки.) Так. Секс! Чудненько. А где спасибо?

Света. Спасибо.

Галя. Спасибо.

Семен. Носите на здоровье. Как по заказу. (Гале и Свете.) Так - шаг поуверенней, пободрей - как у Аллы Пугачевой. Шик. (Напевает.) Ког­да б любил я вас душою всей. Та-та-та-та - как водится, у горизонта сходятся, зовут плясать, да только не меня. Ну, что вы такие грустные, будто воду на вас возили?

Саша. Вер, ты за сапоги отдала деньги?

133

Вера. Ботаник отдал.

Семен. Потом, Шурик, сядь. Не порть картинку материализмом. (Смотрит на Сергея.) Ну и кто у нас здесь накачался - будущий офици­ант или все еще шиноремонтник? Что вы скажете. Галочка?

Галя. Что?

Саша. Все в ажуре, Семен, - не будем.

Семен. Это хорошо, что все в ажуре-абажуре. Ну и накачался - от счастья, значит. К утру-то отойдет? Ему завтра в одиннадцать с трудо­вой книжкой ко мне. (К Гале.) Где ресторан-то, знаете?

Саша. Мы созвонимся - вместе подъедем.

Семен. Когда все вместе - это групповик. Это хорошо. (Пауза.) Све­точка, спой нам что-нибудь под групповичок. Спой - сапожки подарю. (Хлопает в ладоши.)

Света. Выступает!!! (Выходит на середину комнаты.) Я выступаю. (Поет.)

Люди гибнут за металл!

Люди гибнут за металл!

Сатана там правит бал - там правит бал!

Сатана там правит бал - там правит бал!

Фигаро здесь! Фигаро там!

(Опять садится в кресло.)

Семен. Нет, ребята, вы явно пить не умеете - с вами надо провести занятие. (Поет.) Фиииигароооо! О -о! О-о! Где-то я все это слышал.

Света. Это любимая ария моей. моей души.

Семен. Душа - потемки. Сапоги дарю, хотя и не ублажила. М-да. Галочка, я вас хочу пригласить на танец. (Берет ее руку.) Хороша. Не здесь. Верочка, ты там постель после ботаника сменила?

Вера. (сидит на диване; на коленях раскрыта книга; задумчиво смотрит поверх книги в отдаленную точку.)

"Упоительно встать в ранний час,

Легкий след на песке увидать,

Упоительно вспомнить тебя,

Что со мною ты, прелесть моя.

Вместе со Светой.

Я люблю тебя, панна моя,

Беззаботная юность моя,

И прозрачная нежность Кремля

В это утро как прелесть твоя."

Семен. Рехнулись вы все, что-ли? (Подходит к Вере, берет книгу.) Александр Блок. "Утро в Москве." (Смотрит на часы.) А сейчас вечер. Вредно на ночь стишки читать. Пошли, Галочка, на пару слов.

134

Света, (берет Галю за руку.) Семен, не трогай ее, пожалуйста. Саша уже все ей растолковал. Не трогай.

Семен. Растолковал? Хорошо. Ну, а я практически-реалистически.

Света. Саша уже все ей практически!

Саша. Болтает, шлюха.

Семен. Гоп-стоп. половой разбойник. У меня право первой любови?

Саша. Да врет. ты посмотри - спятила же.

Галя обнимает Свету.

Семен. Тогда и эта спятила. Некрасиво получается. Сашульчик. Не­красиво. У нас с тобой будет долгий разговор. Ну что же, тогда я буду первым клиентом. (Достает деньги, засовывает Гале за грудь.) Сотня там. Ну. (Берет ее за руку.)

Света. Вот тебе деньги за сапоги. (Достает из своего портмоне день­ги.) Вот - здесь двести рублей. (Отдает Семену деньги.) И еще вот сотня. (Вытаскивает из Галиной груди деньги, отдает их Семену.) Хватит?

Семен. Ну это борзость. Держите меня, но я не пьян. Девочки, но ведь не вы мне нужны - я вам нужен. Что за номера? Светульчик, тебе пора у койку - детское время. Баиньки. Я тебе сделал постоянную кро­ватку. а могу тебя с нее и согнать. Певичка. Не надо песен.

Света. Я не отдам тебе Галочку. (Встает между Семеном и Галей.)

Семен. М-да. Ну не хочется же мне применять силу.

Света. Я не боюсь тебя.

Семен. А зачем меня бояться? Я разве страшный? Нет, как она поет:

с чувством, с голоском, девственно. Ты пьяна, малютка. Зачем завтра пятки лизать мне хочешь? Связался же. Ты что думаешь, если тебе де­лает протеже моя знакомая шлюха, то ты можешь вести себя безнака­занно?

Света. Вы не благородный человек! Вы не благородный человек! Моя мама не шлюха. Моя мама не шлюха!

Пауза.

Семен. Жанна - твоя мать? Когда это она еще успела? Что ты ме­лешь. деточка? Эта сифилитичка Жанна твоя мать? Царство ей небес­ное.

Света. Она бы не умерла от сифилиса, если б у нее была здоровая печень.

Семен. Побаливала у нее печенка, побаливала.

Света. Ртуть, мышьяк, йод - это не для нее. Она бы раньше умерла, если б лечилась.

Семен. Четверка крестей - козырная. Рассмешила. Знаем ваши кар­ты. Даже простить хочется. Жанна ее мать. Весело кощунствуешь - хва-

135

тайте меня. Ну помог я тебе. как ее единственной ученице и ее лучшей подружке, как она просила в рекомендательном письме, что ты мне всу­чила. Хотя я до сих пор не верю. как ты успела стать со своими годами ее лучшей подружкой. Лесбиянкой Жанна не была.

Света. Она просила, чтобы вы сделали из меня проститутку?

Семен. Ты сама этого захотела, сама.

Света. Но вы же, вы же совратили меня. А потом, потом...

Семен. Это еще кто кого совратил, миленькая моя. Ты сама, сама согласилась и захотела стать... Признайся.

Света. Мне плохо.

Семен. Мне тоже плохо, миленькая девочка. Знай. что моя и ее единственная дочь умерла от врожденного сифилиса семнадцать лет на­зад, на третьем году своей крохотной жизни. (Подходит к столу, нали­вает стакан водки, пьет, закуривает.) (Пауза.) Никому, никогда не рассказывал. Вот этими руками я посадил красные розы на могилку своей Эвридики. Там. у вас на Алтае - семнадцать лет назад. Приезжал. Чудное имя ей Жанна все-таки придумала. Эвридика. Шлюха.

Света. Нет!!!

Амплитуда храпа Сергея.

Семен. Да, к сожалению. Жанна была самой классной шлюхой, ко­торую я когда-либо знал и любил. Ты-то мне очки не втирай. Она меня совратила. Она привела меня в кабак, в свой кабак. А потом он стал нашим, а теперь вот моим кабаком. Чудесную дочку она мне родила. Не от кого-нибудь - с моим родимым пятнышком на спинке. Только, только после рождения Эвридики: сначала у Жанны - кормить не могла, а по­том и у меня спирохетные симптомы. Дела, понятно, имели только с частниками. Я был тогда уже официантом - в шею погнали б с работы. Молоком кололись, в Мацесту ездили - на серные воды, ртуть, мышьяк. Дела. А у Эвридики - никаких признаков болезни. Вассерман отрица­тельный. развитие как у нормального ребенка. У нее был врожденный. Врач сказал, что такая штука может дать о себе знать через месяцы, че­рез годы - сразу бьет на третичный период, а там каюк. Я был злой. я превращался в зверя. Жанна не лечилась. Правильно - печень. Еще эти ее репетиции. Конечно, дома. Сдалась ей опера. Был бы дар. образова­ние. А то ж самоучка. Тут еще соседи. Эта коммуналка. (Наливает вод­ки, пьет.) Это меня доканало. Я начал ее бить. М-да. Я, как садист, хо­тел видеть ее слезы, слышать ее настоящие рыдания. Она же бациллу в дом притащила. А Жанна смеялась и пела, смеялась и пела. Никогда не забуду, как я ее бил. а она смеялась и пела. тварь. Царство ей небесное. Кончилось тем, что она меня бросила. Сломалось в ней что-то, не вы­держала - уехала из Москвы вместе с Эвридикой. Потом как-то пришла телеграмма с Алтая. Там сообщалось, что Эвридика умерла. Ну и хоро-

136

шо. что в детстве. Отошла безгрешная душа моей дочурки в рай. Цар­ство ей небесное. Вот этими руками я посадил красные розы... Как я любил свою Эвридику. Вы не представляете. Я Жанну там тогда чуть не прирезал Она говорила, что это я их заразил Вот так и свалили вину друг на друга, а Эвридики нет. (Пауза.) Сам-то с трудом из болезни вы-скребся. До сорока восьми градусов температуру нагонял. Молоко с йодом в вену. Кому говорю - никто не верит. Организм собачий. Не бы­ло тогда таблеток по триста рэ противовенерических. Вам это не грозит. Вот так - не всю жизнь Семен в холостяках ходил. Так-то. Ладно, сегод­ня я всех прощаю. Если тебе легче, девочка, зови Жанну своей матерью. но запомни: ей я ничего не должен. Почему мы женщинам всегда чего-то должны?

Вера. Ты вроде как бы подобрел. Семен. Никогда о себе не расска­зывал.

Семен. А я разве о себе рассказывал? Верка, у меня богатое вообра­жение.

Амплитуда храпа Сергея.

Да переверните вы на бок этого храпуна!

Света. Папка! Нет. Нет. (Рыдает.)

Семен. Она сказала? (Оглядывает всех.) (Пауза.) А меня ты. значит, хочешь звать папкой? Смешливая попалась. А может, разрешить тебе? (Пауза.) С комплексами герлушечка.

Света. Нет! (Рыдает.)

Семен. Плачет. (Нервно смеется.) Ну зачем ты плачешь, девочка? Я разрешаю. Я добрый сегодня. (Нервно смеется.)

Вера. У нее такое же родимое пятно на спине, как у тебя, Семен. Не знаю.

Света. Нет. (Рыдает.)

Семен, (к Вере.) Что ты сказала? Откуда такие сведения?

Вера. От верблюда.

Семен. Не спешите меня поздравлять. Черт восточный. (Пауза.) Но я же с ней был - право первой любви. Я бы заметил пятнышко родимое.

Света, (рыдая.) Мне мама еще сказала, что когда тебе в Москве ста­нет очень, очень плохо, скажи Семену, что до трех лет тебя звали Эври­дикой. И вот мне сейчас очень, очень плохо, и вот я сейчас сказала, что до трех лет меня звали Эвридикой. но мне не легче - мне еще хуже. ху­же. Я. наверно, опередила время, но я же не знала, что ты жив, папка. (Плачет.)

Семен. Фашизм. Но я же не Гитлер, ребята. Ну-ка. Ну-ка!! (Резко подходит к Свете, задергивает ей блузку со стороны спины.) Точно. Обыкновенный фашизм. Воскресла. И ожог там рядом. Простудилась раз малышка - банки ей ставил. Знал же. что все равно, а тем не менее...

137

Вот был милый человек. Если кто простудится - могу поставить. Я умею. Я не говорил? Этот ожог случайный. Случайный. (Наливает в стакан водки, пьет.) Сколько можно пить? А у нее доброе сердечко -она же заступалась тут за кого-то. Снег на голову. Жанны все это штуч­ки. Умеют женщины мстить. Вот этими руками она заставила посадить красные розы - розы любви на могилу моей Эвридики.

Света громко плачет.

Да успокойте ее кто-нибудь! (Пауза.) Жанна сама просила, чтобы я ей подыскивал клиентов - сама!!!

Вера. (как бы себе.) У всех алиби.

Семен. Алиби? Алиби. Латинское слово. Обозначает - в другом месте. Хорошо бы. Гром средь ясного неба. Я не виноват - такая наша жизнь, работа, господа-товариши-братья. (Вере, умоляя.) Застегни ее. Такая нежная белая кожа, родимое пятно - так отчетливо. Я не могу это­го видеть, я не выдержу!

Вера хочет застегнуть Свете блузку.

Света. Сама! Сама!! (Пауза.) Прости, Верочка, застегни меня.

Вера ее застегивает, потом обнимает. Света всхлипывает.

Семен. А Жанна только смеялась и пела, смеялась и пела - никогда не забуду. (Пауза.) Что плакать - слезами горю не поможешь. Не я при­думал эту жизнь, эту историю. Перестань плакать. Как дочери говорю, перестань. Кошмар, жуть.

Света. Я боюсь этого человека, Верочка! Спаси меня!! Я же совсем одна. Я люблю тебя, Верочка. Ты гений, гений доброты, Верочка! Мне некого больше любить. (Целует Веру.)

Семен. Лесби... Сумасшедший дом. Может, мне выйти, - пока?

Света. Я не Эвридика. Нет. Мне так плохо. Голова. (Теряет созна­ние.)

Вера, а потом остальные поддерживают Свету.

Вера. Сознание потеряла. Галя. Обморок.

Саша. (Семену.) Может, "скорую"? Семен. Не знаю. Мумие, может?

Галя. Расстегните воротник. К окну - свежий воздух. Я сейчас поло­тенце... (Уходит.)

т

Свету подносят к окну, расстегивают воротник на блузке. Возвращается Галя с мокрым полотенцем, протирает Свете лицо, грудь.

Вера. Ну все, ожила, кажется. Попить ей воды. Семен. Сейчас. (Бегом бежит на кухню, приносит стакан воды.) Вот.

Света пьет.

Вера. Принесите к окну кресло, ей надо сесть.

Семен бегом приносит кресло к окну.

Семен. Вот.

Свету усаживают в кресло.

Семен. Ее надо ко мне. Она будет жить теперь у меня. Я ее отец. Бывает же.

Вера. Тише, она что-то хочет сказать.

Семен. Я - тише.

Света. Верочка, а ты, ты любишь меня? Я тебя сделаю самым сча­стливым человеком на свете. Я обязательно прославлюсь, мы уедем от­сюда, мы будем ездить по всему миру. Я буду петь, как Мария Каллас. Можно?

Вера. Я тебя и такую люблю, как свою дочь. Я и сейчас счастлива. Но только можно, я буду звать тебя теперь Эвридикой? Моей Эвриди-кой.

Света, (встает, улыбается; с болью.) Я всем разрешаю. (Целуется с Верой, Галей. Дает для поцелуя свои руки Семену, Саше. Подходит к окну.) А смотрите - луна ярче любой звезды, она больше любой звезды. Это от того, что луна сильнее и бескорыстнее всех любит солнце. Солн­це - это жизнь, его надо всем обязательно любить. Любить. (Пауза.) Знаешь, папка, мы завтра же поедем к маме. Поставим ей оградку, па­мятник. плиточку положим, и ты посадишь ей красные розы - розы любви. Мы и Веру с собой возьмем - мы всех с собой возьмем. Я вас всех научу кататься на лошадях, научу петь. научу радоваться жизни. Я не лунатик, нет. Вы что такие скучные? (Пауза.) Папка. Я еще не болела этой болезнью. У меня редкий случай, но это бывает. Мне врач говорил. если что, то сразу наступит третичная форма. Возможно бесповоротное нарушение психики. Мне страшно. Но ты что-нибудь сделаешь, я тебе верю. Ты же все можешь, папка! Я больше не буду засорять твою ванну лимонами. Ртуть, мышьяк мне нельзя. Я вся в маму. Я же тоже люблю солнце, папка! Я всех научу радоваться жизни. (Истерично смеется.)

139

Мама. мама тоже так смеялась, когда ты ее бил? (Рыдает.) Разве так любят, папка? Что же вы не радуетесь жизни? Вы же жизнерадостные люди. Верочка! Мамочка! Я буду петь! А-а! (Теряет сознание, падает в кресло. I

Вера. Воды.

Семен. Принесите воды.

Саша приносит из кухни стакан воды. Вера мочит полотенце, протирает Свете лицо.

Семен. Поворотик. Саша. Как змея гипнотизирует.

Семен. Верочка, вот тебе ключ от моей квартиры. Помогите. Галоч­ка. В мою спальню. Я думаю - ничего страшного.

Вера и Галя уносят Свету.

Семен. А полотенце забыли. (Бросает полотенце в угол комнаты.) Мокрое. (Вытирает руки о штаны.)

Пауза.

Саша. Ну что. можно тебя теперь поздравить?

Семен. Что?! (Пауза.) Не верю - может, утром поверю.

Саша. Утро вечера мудренее.

Семен. Заткнись! (Пауза.) Ведь посудомойкой она у меня числится. Ведь справку приносила, что здоровая. Вассерман отрицательный. Вра­чи ведь соображают что-то. Четыре креста. Еще отца родного под мона­стырь подведет.

Саша. И быстро спирохета при сорока восьми градусах гибнет? Семен. Что? Я здоров, я совершенно здоров. Я не больной.

Входят Вера и Галя.

Вера. Она тебя зовет, Семен.

Семен. Иду. иду - отцовские обязанности. Ты не забудь завтра, Шу­ра, политинформацию: Китай, Рейган. И к одиннадцати без опозданий. (Пауза.) Слышь, а мумие помогает? А?

Саша. Ты меня спрашиваешь?

Семен. Как зэки - в законе. (Уходит.)

Саша. Бывают же варианты под этим солнцем. Ты не сердишься на меня. Галочка?

Галя. (как бы себе.) В этом мире нет виновных, Сашка.

140

Амплитуда храпа Сергея.

Саша. Хоть здесь человек выспится. Нет. как он храпит. Может, его толкнуть'.' (Подходит к Сергею, толкает.)

Сергей, (просыпается.) Уфх. Хууу. Бурратино. Где я? А, привет, ре­бята. Ты здесь. Галочка? Ну и сон мне снился - кошачья радость. Воды кипяченой с ладошки. (Берет со стола стакан. Нюхает. Льет на ла­донь сооержимое. Лижет с ладони. Потом половину содержимого стакана выпивает, половину плескает в лицо.) Хорошая вода. - кипяче­ная. Совсем как приличная водяра. Я никому не советую быть Диоге­ном. А сколько времени? Какой счет? Вы мне не мешайте сон досмат­ривать - не мешайте. Тюп-тюп-тюп. (Опять ложится на диван, засыпа­ет. )

Саша. А как там по Фрейду, Верочка? Сын убивает отца, спит с ма­терью - Эдипов комплекс. Содрал Фрейд сюжетик у греков. (Пауза.) У нас другой сюжетик. А?

Вера. Отстань.

Саша. Чего это отстань? Книжки-то свои читать надо, если покупа­ешь. Зачем покупать, если тебя не волнует научное объяснение мира? Вот я точно знаю, что нам в данном житейском случае для ясности надо попользоваться поэмой веронского врача Фракастора, написанной в шестнадцатом веке о короле Алкитусе и его свинопасе Сифилусе, не чтившем богов. Ну-ка, энциклопедию. (Берет с полки том энциклопе­дии, раскрывает.) Точняк. Вот память: все помню и знаю. Талант-то пропадает. И то не вою. Просто чту скромно Бога разума. Что и всем со­ветую. Жалко только, что от большого знания и незнание увеличивается. М-да.

Галя подходит к Вере. что-то ей говорит, потом идет в спальню.

М-да. Время? (Смотрит на часы.) Двенадцать. Ну-ка, проверим. (Включает радио.)

Дикторский голос: "Начало шестого сигнала соответствует двадца­ти четырем часам московского времени. (Идут сигналы.) В Москве пол­ночь, в Астрахани - два. в Улан-Удэ и Красноярске - шесть, на Сахали­не и Камчатке - девять часов утра".

Саша. (Выключает радио.) Утро вечера мудренее. Может, ребята у нас останутся?

Вера. Галя уже постель стелет.

Саша. Очень хорошо. (Глядя на спящего Сергея.) А можно, я ей пойду помогу?

Вера. Ты у меня спрашиваешь? Трафарет.

141