Михаил Волохов. Лесбияночки шума цунами

трагикомедия

Э л и

К а м и

Наши дни

Одинокий остров в Тихом Океане.

Гостиная огромной, богатой виллы. На сцене множество картин Ками с портретами Эли. Эли изображена на фоне океана, пальм, песчаных пляжей, но больше всего изображений Эли на фоне огромных тихоокеанских волн. Одна картина занавешена белой материей.

Слышно пение птиц, стрекот цикад. Издалека доносится шум океана.

Сцена 1.

Э л и. (Динамично).

Каменное знанье у Любви

Дождём не льётся в высохшие души.

Огонь посеяв в человеческой пыли -

Кровавый океан бушуется без суши.

И знает Верное, что счастью не дано

Окольцевать влюблённые признанья.

Разбившиеся волны - вздохи и стенанья,

Когда вошли тела одно в одно

Э л и и К а м и (вместе)

Во имя неразрывности мгновений,

Усладонности Бога на челе,

Связующего тленность и крушенье

Пустого человека в наготе.

К а м и. Ты меня завораживаешь своими пронзительными стихами, моя ты амазоночка.

Э л и (выдергивает из головы волосок). Волосок у амазонки - это лезвие бритвы зеркальное. Можно им проткнуть как спицей, как копьем, стрелой и... воскреснуть... в Атлантиде.

К а м и. Твой язычок увидеть в этом мире, дотронуться своим мне до него - и больше - никаких не надо Атлантид. А стрелы мы будем из себя вытаскивать - как Будда всех учил.

Э л и. Чтоб духов злых изгнать - спастись. Спасение моё. Ками, смотри - тень от пальмы покрыла дрожащим, трепетным поцелуем твои лаковые коготки белоснежные пальчиков ножек и в поле волшебства вращения вселенной тень поднимается все выше, выше, выше, - чтоб тебя прохладой одарить. И если, амазонка, ты останешься так гордо, властно и сурово неподвижной, - страстно, жарко охватив своими лебедиными, балетными руками мою взъерошенную, серебристую от высушенной соли после океана голову, а я, я... войду своим вздыхающим, горячим язычком в твою сказочную, голенькую, леденцовую, младенчески антиразвратненькую, душистенькую пипочку - одухотворяшечку душечку,- чтобы разбудить там дремлющий вулкан, чтоб по всем твоим прожилочкам душевным и телесным магма страсти животворной забурлила, запенилась, а по всем моим вздыхающим волокнам тела и души вдруг молнии пробили... И цунами, цунами, цунами - не заставили нас себя ждать и взбурлили, взбурлили, взбурлили цунами своею живою водой и накрыли, накрыли, накрыли нас мощью вселенской своей - оживительно все сокрущающей мощью Цунами Нирваны.

К а м и. И так с закрытыми глазами мы ясно будем видеть, что мы в краю, где звезды все соединились в неразрывный круг танцующего счастья (перекидывает ножку). Как мне волшебненько приятно трагедийно. Мне больше в этой жизни не надо ничего. Только так сидеть, сидеть и видеть, и ощущать, что держишь в жизни меня ты.

Э л и. Ты ножку перекинула - я вижу. Ты кончила от этого, чудесная прелестница моя?

К а м и. Когда ты лепечешь, как твой язычок входит мне под клиторочек и ласкает нежно его там, что мне еще, как не кончать, делать остаётся. Чтоб кончить, мне достаточно просто тронуть волоском свою щёлочку лохматушку пиздёночку девицу. Я и перекидываю ноженьку, кудесница-подружечка моя, чтобы волоски свои мне там зашевелить.

Э л и. Продолжай же, говори, ну говори - мне тоже трагедийно кончить хочется подружечка моя - а я могу от слов твоих кончать небеснейших, ты моё сокровище Эли.

К а м и. И когда я перекидываю ноженьку свою - правая губочка пизденочки лохматушки царицы трет нежненько левую губочку щёлочки влажненькой, а между ними клиторочек небесно потирается и млеет, млеет так поэвно. И все казалось быстро, моментально так - ножка через ножку переброшена в секундочку в пространстве, но тело и душа взрываются стремительно-пленительно по всем корням-прожилочкам глубинно, что хочется еще разочек и еще ножку перекинуть мне перед тобой, павлинно и картинно, моя богиня ты и покорительница мира!!!

Э л и. И ты моя, моя, моя!!!

(Перекидывают ножки друг перед дружкой).

Любовь моя, космическая девочка Ками!

К а м и. Пиздец всему. Любовь моя, Эли - ты звёздная любовь моя, Эли!

Э л и. О, ты моя, жара земная!!! (Пауза).

Сцена 2

Ревность и конфликт между Эли и Ками из-за "вертолетчика". Ками боится потерять Эли, хотя до конца этого не осознает, в ее словах присутствует раздражение и натянутость. Ками стремится противопоставить "остров", свою любовь к Эли, их отношения, остальному миру - миру мужчин-самцов. Эли намекает на замкнутость их существования; она легкомысленная и капризная. Возможно в этом проявляется соперничество за оригинальность, за молодость, за главенство в паре и на острове.

Подлинные чувства обнаружатся в конце пьесы, когда в словах Эли явно проявится привязанность к Гого, у Ками более остро и болезненно - страх ее потерять.

Тем самым эти две сцены образуют циклический сюжет пьесы.

К а м и. Ветра нет, динамо машина от пропеллера над домом не работает. Картины писать не хочется. Бензиновую динамо машину включать не хочется. От нее шум. Она еще этим бензином воняет. Потом бензин в такую жару может взорваться и пиздец.

Э л и. А что в такую жару не может взорваться?

К а м и. Все что угодно может взорваться. Даже мозги.

Э л и. Мозги скорей всего. Слава Богу вертолётик с ледиком с материка будет через часик. Как я обожаю этот вертолётик с ледиком с материка. За триста баксов... А мы можем разориться?..

К а м и. С двадцати миллионов баксов на каждую из нас по нашим всем счетам по всему миру и разориться? Тем более, когда весь этот наш фантастический остров "Ле-ле" в Тихом Океане выкуплен божьей милостью и мужскими хуями - весь с потрохами. А нам на жизнь на этом островке Нирваны надо не больше пяти тысячи баксов в месяц. Нам надо очень постараться, чтобы разориться. (Подходит к холсту, пишет).

Э л и. Врач знает всю историю болезни - наш домашний, личный врач Гого на вертолете! Как трос отпустит с вертолета. А на нем бананы. Будто хуя продолжения бананы. (Лезет к Ками в трусики).

Ты пишешь мой очередной портрет? (Смотрит, что написала Ками).

К а м и. Я тебя люблю, а не бананы. (Целует Эли).

Э л и. По всему дому одни мои портреты, портреты и портреты. Я как Алиса в зазеркалье. Я захлебываюсь от отраженной миллионы раз твоей ко мне любви во всех наших прожитых жизнях. Если портретик продать - он бы дорого стоил?

К а м и. Мы никому, никогда не продадим ни один твой портретик. Успокойся. Мы в Эдеме, на обетованном острове отдыхаем от трудностей. Все у нас, что надо есть. Все необходимые белки и витамины. Мы здесь пожизненно в раю осуждены любить друг друга без урбанистических шизячек строительных мужчин.

Э л и. А если разлюбим?

К а м и. Как мы разлюбим друг друга, если мы любим друг друга со все возрастающей, бешенной силой. И здесь никто между нами не встревает - со своими лживыми, лицемерными советами, самцовскими дыханьями и чувствами.

Э л и. Даже мужской вертолётчик этот свой вертолётик к нам на остров иногда не приземляет, - просто на хую - на тросике спускает нам сюда, что надо, вертолётчик со своего фирменного трансконтинентального вертолётика.

К а м и. Ихней, здесь, тихоокеанской фирме так дешевле держать одного русского мужского скоропомощного вертолётчика со знанием английского, которому платить надо, вдобавок, раза в четыре меньше. А Гого и взяточку примазал. Чтоб над нами проще ему быть! (Гладит Эли). Дешевле просто грохнуть.

Э л и. Ты так лихо разбираешься в зарубежных финансах и во всех их банковских делах.

К а м и. В финансах зарубежных не будешь разбираться - умрешь на рынке с голода на родине. И быстренько. А то мы кончаем-кончаем, но если кончатся наши зарубежные финансы - мы кончать друг от друга даже и на родине не сможем. И вся наша нирвана как целка порвётся. Ты это понимаешь, любимая моя?

Э л и. У нас же в банках наших миллионы!

К а м и. Если будет уж совсем невмоготу, в конце концов, я на Арбате кого-то напишу. Личико какой-нибудь хорошенькой нам обоим понравившейся девочки.

Э л и. За несчастные копейки на Арбате.

К а м и. Ты ревнуешь? Гого нас к этому ведет - полнейшей нищете! Это на острове "Ле-Ле" солнышко бесплатно, пляж бесплатно. Любовь трагедийная бесплатно. Но в то же время и бесценна наша с тобою любовь по сравнению со всеми нашими пошлейшими, убийственными миллионами.

Э л и. Да поехали в богемный круиз - потратим легкомысленно все эти убийственные, не бесценные, отвратные пошлые миллионы наши деньжищ. Чтобы о них больше никогда не вспоминать и не говорить.

К а м и. Чтобы меня у тебя в этом богемном круизе отбили! А тебя у меня! Мы этого "отбили" не выдержим!

Э л и. Но может в круизе в казино поиграем. Может в рулеточку монеточку что-нибудь какую не пошлую не шелестящую выиграем. В казино монеточки не пошлые - в казино монеточки там очень рисковые, звенящие, хипёжные, лично твои.

К а м и. (жестко). Да никто, кому везет в любви, еще в рулеточку хипёжную монеточку звенящую, рисковую не выигрывал. Эли, не надо гневить Бога. Бог тебе дает четыре процента с двадцати миллионов долларов - это восемьсот тысячь баксов в год и тебе не надо палец о палец, а только заниматься удивительной любовью с любимым человеком. Но ты предпочитаешь банально, кроваво, пошло и бульварно застрелиться, поехав в какой-то неизвестный, бесшабашный наинизменнейший круизик, когда меня у тебя там просто кто-то отобьет - какая нибудь шалавная обыкновенная смазливая круизная дешевка мной попользуется и кинет. А ты на все это будешь смотреть открытыми, может быть сначала и вполне довольными, сиятельными, удовлетворительными, наипошлейшими глазами, потому что тебя в это же самое время соблазнит другая сверхмолоденькая, модненькая нимфа с миром каким-нибудь своим внутренним старческим, предельно прокаженным, выебет и бросит. А может она еще какая-нибудь спидовая окажется зараза шелушевка. Или, сучка, там с гепатитом каким - замедленным спидом. Ты бы что - меня потом стала заражать? Мы бы возненавидели тогда друг друга, кисочка, когда вместе бы стали от спида, как сексуальноманьячные дуры умирать от своих беспечнейших, пошлейших измен. Соображать-то немножко головочкой надо - пока она здоровая. Я бы тебя конечно не бросила потом даже и больную. Надеюсь что и ты меня. Но зачем вытворять параноидальные глупости, когда без них можно спокойно, весело балдеть. И я, тебя, представь себе, такую птичку перелетную, люблю.

Э л и. Тише-тише - я ножку перекинула, сейчас кончу, сейчас. Тише-тише - все кончила. А-а-а!!! Ну вот, ты стала щебетать, как кто-то меня соблазнит - ну я сразу и кончаю - тем более ножку еще перекинула, нашего врача транссексуала вспомнила дамашнего Гого. Как он ебется зверь багровый в шапочке ковбойской, с сигаретой перед зеркалом в зубах, с правой рукой с пистолетом у тебя на пояснице раковой, а левою руку, агрессор, кладет на свою поясницу. И стоя! И стоя!! И стоя!!! И раком нас, сука, двух собачек перед зеркалом в их паровые дырочки!!! Я на тебя смотрю-смотрю. А ты уже Гого и замочила, и любишь ты меня прелестницу одна. Да кто меня соблазнит кроме тебя, что ты выдумываешь? Я тобой такой талантливой и даже гениальной навеки соблазненная - я муза светлая твоя. И сама тебя хочу я соблазнять, и соблазнять, и соблазнять стихами.

К а м и. Ой, и я кончила! Просто от вибрации твоего голоса кончила. Когда о любви ты начинаешь говорить - кончаю просто от вибрации твоего голоса, когда, тем более со страстью, ты в очередной раз пытаешься мне доказать, что ты в меня действительно по настоящему смертельно по уши втрескалась и любишь как умалишенная, не смотря на этого домашнего врача, который действительно ебется в тысячу хуев. Но я, естественно, верю, что ты от меня на самом деле без ума, но и тем более, я с тобой такой наивной и любимой легкомысленкой ни в какой богемнейший круизик никогда не поеду. Ты можешь езжать - пожалуйста. А я буду здесь одна на нашем острове "Ле-Ле" надеяться, что тебя там в этом проибогемнейшем круизике пошлом рулеточном никто не соблазнит. Хотя в казино ты там проиграешься совершеннейшим, оголённейшим, пошлейшим, примитивнейшим образом. Это гарантия. Если ты меня действительно любишь - ты можешь, конечно, бросить так беспечно и легко на произвол судьбы меня любимого человека - пожалуйста. И сама тогда пропадай одинёшенька.

Э л и. Да никуда я не поеду - ты что. Я тебя никогда не брошу. Ты что. Я же тебя люблю. Ты что. Нам же хорошо вдвоем, Ками!!!

К а м и. Нам никого на целом свете здесь не нужно!!! Никакого врача.

Э л и. Давай разденемся и ляжем в постель?

К а м и. Конечно же давай - уже давно пора - уже вторая половина дня. Я в предвкушении.

(Раздеваются, ложатся в постель).

Сцена 3. Доказательство любви

Э л и. Давай раздвинем ножки и пусть наши влюбленные пипочки вольются друг в дружку, как две долечки вишенок без косточек.

К а м и. Моя ты вишенка без косточки, Эличка. Конечно!

Э л и. Тебе сладко? (Сладострастно агрессивно).

К а м и. Мне блаженственно как сладко. Просто охуеть. Витаминнее твоей вишневой пипочки нет ничего душистее на свете.

Э л и. И слаще твоей вишневой пипочки тоже нет ничего небеснее и прелестнее на всем цветущем белом свете. Я охуительно кончаю.

К а м и. А я опизденительно.

Э л и. (Реально, без игры).Я так тебя люблю, Камиюшка. Мне никого не нужно кроме тебя, Ками.

К а м и. И я тебя так люблю, Эли. Мне никого на свете не нужно кроме тебя, Эли. Так волшебно. Такой во рту сладкий вишневый вкус.

Э л и. Я лечу. Я невесомая лечу над нашим вишневым, пальмовым островом. А рядом ты летишь, меня лаская. Напиши картину, как мы две влюбленные вишенки без косточек летим над нашим вишневым, пальмовым островом.

К а м и. Конечно напишу. Но я хочу летать только в жизни, только в жизни не отбрасывая тени. Уфф. И казалось, у меня нет уже никаких сил, но мне хочется летать, кончать, летать, кончать, кончать - летая. И чтобы это не кончалось никогда. И вот свежие силы откуда-то снова берутся. Но я так устала, так устала, так устала. Блаженство невесомости так утомительно. Но как обворожительно. Кто бы только знал, как утомительно и одновременно как обворожительно блаженство невесомости. Кто бы это только знал. А врачистый вертолетчик ёбнется - я точно говорю. Даже несмотря на то, что он себе пизду прорезал - природниться с нами захотел. Ха-ха-ха-ха-ха!

Э л и. О, тогда мы будем совершенно свободно лететь вопреки всем встречным утомительным ветрам, вопреки всем бурям, ненастьям - мы будем лететь, лететь и лететь - и гордо, счастливо блаженствовать. Ведь я тоже так устала, так устала, так устала. Но все больше и больше тебя я люблю и люблю, и люблю. Не беспокойся, Камиюшка, сейчас он прилетит Гого - врачистый вертолётчик, кроме льда он примчит, банановый проказник с хуем сволочь поразительным, чего-нибудь очень, зараза, вкусненького.

К а м и. Главное чтоб он спустился с вертолетика. И прежде чем он достанет с матерым хуем пистолет и нас разденет... Он никогда не достает с матерым хуем пистолет раньше того, как нас раздевает. В этом его мужская слабость, Эли. Импотентность самцового, дешевого, сознания.

Э л и. Только с тобой мне хочется кончать, кончать, кончать и блаженствовать. Кончать - это чудо. Этот спасение. Это доказательство любви. Это есть сама любовь. Только это и дает свежие силы, чтобы остаться живой и поэтически влюбленной.

К а м и. Когда с тобой кончаешь - сливаешься со всей вселенной, со всеми звездами, со всеми галактиками, со всеми Млечными путями. Ты гонишь прочь своим любвеобильным, эйфорийным полем все злосчастные астероиды, которые могут врезаться в Землю, и помешать тебе на ней свершить блаженное слияние - умножение Любви до бесконечности. У меня такое ощущение мирового, вселенского счастья важного не только одной мне. Ты меня сводишь с ума, Эличка и сводишь. И закручиваешь, закручиваешь в праздничный, небесный хоровод-воронку всех добрых и мечтательно влюбленных звезд. Я сама ничего не соображаю. Но ты сводишь с ума мою душу и мне ничегошеньки больше не надо, кроме того, чтобы ты своей вишневой пипочкой, своей несравненной цветущей душой меня сводила с ума и сводила сущностью своей. Еще только три часа дня, а я уже кончила тридцать три раза, начиная с солнечного утречка.

Э л и. Я тоже кончила тридцать три раза, начиная с солнечного утречка. Я бы не позволила тебе кончить больше, чем я, любимая Камиюшка моя. Давай встанем чтобы не совсем выдохнуться - еще целый день весь светлый впереди и скоро прилетит наш этот вертолётчик. Ведь надо будет выйти из дома и очень оригинально его сегодня встретить. Встретить как никогда нашу транссексуальную парию, нашу первую учительницу!

К а м и. Нашу последнюю учительницу! Сейчас, я кончаю - тише-тише - я кончаю.

Э л и. Я кончаю.

К а м и. О, как хорошо.

Э л и. Чудесно-чудесно - так чудесно, что просто расчудесно расчудесненько - невообразименько чудесненько.

К а м и. Охуеть. Неужели хорошо так может быть на этом свете?

Э л и. Нас полюбило счастье.

К а м и. Тебе отжать витаминный апельсинчик молочный?

Э л и. О-о-о: пить, пить, пить!!! Мне так отжать удавно выжать витаминный апельсинчик молочный.

К а м и (отжимает апельсин в бокал, протягивает его Эли). Держите, деточка, пожалуйста божественную карму апельсинчика молочного удавного.

Э л и. Спасибо. (Пьет). А что нам делать в самом деле с нашей кармой исторической?

К а м и. Мы будем сверхдраконно отжимать историю свою, чтоб пережить, чтоб было нам за что прижаться с силою друг к другу и сдавить, и удавить Гого! (Целует Эли).

Слышен шум разбившейся о берег гигантской волны.

Сцена 4

СОН КАМИ. Мужики =- секс. Нервный наигрыш.

Э л и. Ты красиво помнишь то, что слышала волнительно и я, когда Макси трахал нас вместе со своими умнейшими переразговорами мужскими?

К а м и. Я не красиво помню Макси, что как он считал себя великим, грандиознейшим мужчиной - самым главным чемпионом по умственной мужской переговорной, всех ебущей переумственной, но праведной - сверхсейфовной и банковской прижимистой борьбе. Если б они видели, какой у Макси в рабочем состоянии его шарнирный хуй и как он может этим своим пятидесятилетним хуем уёбывать двух породистых, отважнейших, амазоннейших красавиц - днями, ночами, неделями, месяцами, годами - все бы грандиозные мужчины банковского мира считали Макси гигантснейшим Хуем из умственных, денежных смертных - не интернетных, хакерных хуёвчиков. Ведь Максихуй еще был доктором всевозможных аэро и эротических наук, почетным членом множества улетных, вафельнополетных академий, занимался и воздушными хуями дирижаблями - изготовлял летящие по воздуху объемные хуи, накаченные гелием, правда. Он был великим полетным-залетным, бизнесовым хуем этот Максик, которого никто на свете не мог поймать за жопу и его порхающие яйца - все у него у Максихуя дирижора-дирижабля получалось, словно в цирке с дикими кошачьми тигрицами. Он даже нас влюбил в себя - Хуй Макси - валютно сверх пристойно, гетеровозвышенно влюбил - двух нас вишневовишенных пизденочек без косточек, пташек целомудренных пантерочек.

Э л и. (Как следователь).Все у него у Хуя Макси исполнялось пожеланно на вафельном лету. Ты посмотри-ка. А? Хитрющий был мужчиночка с родившимся хуем змеиным в мозгах.

К а м и. Он, Максихуй, в перерывах между его оконечными палками нас заставлял тереться пизденками друг с дружкой перед ним усиленно наждачно. (Ками и Эли начинают заниматься любовью друг с другом). И он - хуй Макси рыжий от нас с любовию, дрочительно умнел. И сначала мы ласкались так только для него.

Э л и. О, гибкие девочки - олимпийские чемпионочки по художественной парной сексуальной гимнасточке не сопротивлялись оплаченным просьбам плачевным его - предвкушали, что нам это эротически динамическое упражнение придется скоро очень лично по душе

К а м и. На хуя нам съебался, подумали мы гениально однажды, этот рыжий, жадный Максикхуй небритый. Но он и не предчувствовал компьютерный хуёчек слишком умный, что мы способны будем его тут и отключить женскими недальновидными мозгами.

Э л и. Тем более Гого - врач его домашний вам все и подсказал, и научил. Так он такой предатель необычный? Но вместо Максика теперь Гого развратник, сука?

К а м и. Какая ж разница, в пизду?

Э л и. Разница в том, что все можно делать не сразу! (Целует Ками).

К а м и. Приятно мужиков кончать не сразу. И в общем-то кончать не из-за денег - Максик нам платил, признаться, фешенебельно за нашу с ним развратную, отвратную любовь, за те открытые счета с его деньгами нами.

Э л и. И тебе он сделал даже предложение. Хотел от тебя даже и ребеночка. Так дело было, Камиюшка? (Щиплет пальчиками соски Ками).

К а м и. И Совочка падленок голубчик, прилетел к тебе на остров в означенный часик на вертолётике, сученок. Но стали сами, блядь, без нас в попочки свои хуечками втыкаться, а нас, блядь, только денежно просили, чтобы мы там перед ними лизали тщательно друг друга с вьюжным завыванием метельным капитанских дочек.

Э л и. Ты хочешь сказать, что они, в результате, занимались любовью друг с другом здесь перед вашими глазами, как педерасты, отстраненно - в стиле школы Брехта?

К а м и. На это же просто невозможно смотреть, как в жопах друг друга мужчины педерастично логично бертольдно брехтовски ебут свои длинные, нежные члены, а рядом заставляют девочек еще лизаться под денежным давленьем, да не только. На пидаров, в их сакраментальном сугубо эстетичном гавночистном производстве, просто смотреть невозможно, чтобы тебя не стошнило девочку сразу на пол. Даже Макс сам говорил не извращенно, искренне, когда он был ещё с нами один, что ему очень нравятся, вот, лезбиянки, но что ему совсем не нравятся педерасты.

Э л и. Вы у него спрашивали почему, Максюшка, почему? Вы же тогда не знали, что на это пропедерастивание одного мужчиночки другим так смотреть этически противно. Вы не знали, что сам Максик был не скрытный, а явный эстетичный педераст.

К а м и. Мы ничего тогда не знали - мы тогда были очень наивными и целомудренными художественными натурами, славными девушками возвышенками. И Макси нам ответил просто и открыто, почему ему нравятся лезбиянки, но почему ему совсем не нравятся педерасты. А очень просто говорил тогда лицемернейший Максик: лезбиянок я ебу, а педерастов не ебу, потому что сам по жизни я не педераст от мамочки, кровинушки своей. О эта ложь, о эта ложь мужская - это ведь и есть педерастия - мета, блядь, физическая!

Э л и. Да я просто последнее время элементарно не могла переносить этих Совочкиных педерастично-эстетических галстуков и шнурков в ботинках. Мне все казалось, что он меня ими, сука, удавит. Мне все казалось, будто это у него там змеюги эти кобриные шипят в ботинках, а не шнурки. А галстук - ну просто кобра на взводе в броске мне на личико.

К а м и. Да мне всю жизнь казалось, что меня презервативом этим кобриным их самцовским для секса пидаро-анального удавят и каптельник. С мужиками ж - одни презервативы бесконечные, чтоб от члена - кобры фаллосной их не улететь, не залететь. Это мы с тобой можем резвиться без презервативов - чистенько, волшебненько - без ядовитой спермы их мужской кобриной. Она в подсознании, эта их фаллосная сперма - с молоком матери. А ты и представляешь бессонными ночами, как тебя удавливают презервативом - будто это ты в их презервативной, без удовольствия ебле - во всем виновата? Вот растянул мужик презерватив как веревку, подошел к тебе со стороны спины, а ты еще этим раком с голой жопой под его кобриный член загипнотизированно изготовилась. И вместо того чтоб тебя выебать по-человечески - самец тебе гандон этот растянутый коброй на шее обвил и тебя душить из мщения за этот, блядь, свой презерватив - без удовольствия ебаться, а когда не нужно рваться, блядь. И на хуя тогда он нужен, блядь, презерватив?

Э л и. С голой жопой умереть из мщения задушенной никому не нужным, на хуй, блядь, презервативом под дулом пистолета - просто дикий колупанс.

К а м и. А что им, фаллопедерастам, еще-то делать, когда у них, тем более, хуй стоять перестает и без презервативов. На одну палку они тебя поимеют для своего только удовлетворения-шипения. И им самим тоже потом мало, но хуй-то больше у них не стоит, тем более там после трех, от силы, или сколько там природой потенцией его мужика отмеренных палок. Они мужики нутром своим самцовским, фаллосным, кобриным чуют, что нам девочкам еще подавно кошечкам-то мало львицам ебли вышло на лобковые гора, чтобы кончить там по-человечески не один десяток милых девичьих, блядь, охов-вздохов раз. Друга с хуем атлетическим - льва какого своего олимпионика с метровым щекотунчиком не каждый пригласит на доёбку девочки-то, на подмогу. Жадины говядины до пизды-то дармовой своей единоличной. Частники. Заимеют пизду и не делятся ни с кем. А Господь велел делиться. Ну им и остается только импотентам фаллогаврикам для продолженья кайфа сладострастного презервативом девушку немножко придушить в формате мщения канального-фатального-анального.

Э л и. На большее они мужики не способны. Настоящая любовь не для мужчин.

К а м и. Тогда мы их отравили ядом дамских кобрушек!!! Своим!!! Экологическим!!! Чтоб в тишине самим любить друг друга с полуслова, шепотом все ночи с днями напролет. Чтобы было только слышно птичек, шум морской волны.

Э л и. У вас же тут на острове живут две отчасти фаллосные, экологические коброчки? И вы ручками их ловите иногда. И сцеживаете в баночку яд.

К а м и. А когда Макси и Совочка уснули, мы надели на них сексуальные наручники, на рты чтоб не кричали скотчи, блядь, приклеили. Ноги тоже скотчами обвили. И Максику в ручку, а Совочке в ножку сделали шприцем на расстоянии три сантиметра - будто от зубиков кобры - по два укольчика сделали с ядиком фаллосных коброчек родненьких. Все педерасты мужские должны умирать от фаллосной кобры укуса очкаристой умственной. Это наш гимн олимпийский.

Э л и. Так что вы здесь ни при чем - их кобры покусали - страшно вредные, природные, смертельные змеюги есть такие против пидаров мужчиночек на свете? Врач домашний прилетел Гого на вертолётике самец? Смерть зафиксировал официально от яда?

К а м и. Подружился с нами треугольником. Стал транссексуалом чтоб совсем приблизиться душевно. Но ебаться с пистолетом, блядь, и с хуем, блядь, стоящим при наличии, блядь, врезанной пизды не перестал!!! Разделил, чтоб властвовать, рекетир, блядь, ебаный. Его врача транссексуала кончить вертолетчика, а так все просто сказочно волшебно жизнь у нас с тобой романом одухотворяется нирванно и течёт-печёт-раскручивается.

Э л и. Тебе, Ками, я верю. Я не могу тебе не доверять. Тебе одной я только верю, и разве только всей вселенной в этом кулаке, что на ладони.

Не видит глаз сквозь паутину света

Всех дней сцепленье, что зовется явью -

То ноги-стрелки все ходьбою потеряли,

Рождений перлы, в Вечности, предметов.

К а м и.

А Гравитация - всех соков притяженье

Небес и звезд и родинок и Родин,

Страданием любви бой сердца благородит,

Она - Война не терпит сожаленья.

Э л и.

И просыпаются сомненья Афродитой,

И засыпает Дерзость - облачный Уран,

Нажравшись днем словес гермафродитов -

Поет душа во сне икарствующий канкан.

К а м и.

И ненавидя центр вседвижений -

Диктатора законов лжи и власти,

Шептали думы, извиваясь в сладострастьи:

"Остричь свободой все свои сомненья!!!"

Э л и.

Которые, как черви в доски гроба

Вгрызаются, чтоб Смерть твою уесть -

Душе подарок - Гроба Горба Бога, -

Душе на вечность даренную Смерть.

К а м и.

Чтоб вертикально встать к стяжательному Плюсу,

Христа который Крест мертвил-знаменовал.

Но минус-выдох перекладина прильется,

Чтоб успокоить мыслей человеческих хоралл.

Я тоже верю лишь тебе одной, Эли. На одиноком острове "Ле-Ле" здесь в Тихом Океане больше верить невозможно никому.

Э л и. А птичкам, паучочкам и цикадкам?

К а м и. Птичкам, паучочкам и цикадкам можно верить как тебе. Надеюсь, как и мне.

Э л и. О, конечно, солнечное чудо золотое ты мое!!!    

Божественно невероятно. Я так тебя люблю за плавные движения твои. А ты меня за что?

К а м и. За то же самое. (Берет руку Эли, вводит ее себе в трусики). Там, там - да - я кончаю, плавная, любимая, улиточка моя Элиточка.

Э л и. Я на тебя могу просто так смотреть и кончать. Только вижу, как твои реснички хлопают и представляю, что между твоих ресничек-пушисточек мой клиторок барахтается - и сразу охуительно кончаю.

К а м и. А я представляю, что твое дыхание входит в мою пипочку и моя пипочка начинает тоже дышать, разбухать от твоего дыхания. Начинает петь, кружиться, заводиться, танцевать от твоего дыхания. И я - пиздец - опять кончаю.

Э л и.

Любовь и жизнь перевернуть

И не увидеть смерти лика

И в центре солнца почерпнуть

Воды сверхледяной напиток

К а м и.

Любовь и жизнь зажечь в ночи

А день оставить при покое

Чтоб солнца крепкие лучи

Сжать головой своей до боли

Э л и.

Глазами дать душе вздохнуть

Пытаться выдохнуть руками

Пробить себе мечтами путь

Где звезды радостью рыдают

К а м и.

И раствориться в пенье птиц

Упасть снежинкою на пламя

И бархатистыми словами

Себя разрезать без границ

Э л и.

И разогнавшись что есть силы

И время заперев во мгле

Душа убийственно молила

Без тела улететь к себе.

Сцена. Бунин Иван Алексеевич

Возможно в руках Эли какая-то книга или журнал, она задает тему беседы. Ками же в очередной раз демонстрирует знание жизни и свою иронию по отношению к мужчинам. Разговор носит богемный, светский характер.

К а м и. Я кончила!!!

Э л и. Я тоже!!!

К а м и. Сока апельсинчика сдавить?

Э л и. Сдавить! Сдавить!! Сдавить!!!

К а м и (отжимает апельсин). Воспримите витаминчик получите сдавленного молочка.

Э л и. Элексирчик жизни. (Пьёт).

Ты знаешь (читала), у Бунина девушка отбила его женушку.

К а м и. Как она правильно сделала - совершенная женственная девушка.

Э л и. Но все мужчины так возмущаются. Они говорят - лезбиянство - такая проблема для мира - уничтожение жизни - сверхнаркомания.

К а м и. Ну естественно - если им не дано получить от этого удовольствия.

Э л и. Они ж не девушки эти мужчины.

К а м и. Да кто такие мужчины - ты скажи мне - кто такие эти членисто топорщистые мужчины? Эгоисты - только и думают что о своем хуе. Когда он у них стоит - им не дают. Когда начинают давать - член не стоит. Вот их все жизненные, космические, философские проблемы. Что они понимают в любви одной прелестной девушки к другой небесной девушке, у которых всегда всё, что надо волнуется и друг дружке всегда всё дают - по первому требованию - все свои бесценные сокровища дают - каждую секундочку дают, чтоб кончать небесно и космически каждую секундочку.

Э л и. Они, понимаешь, говорят - у такого великого человека, как у Бунина Ивана Алексеевича, какая-то маргинальная, моргатая пизда отбила его музу, которой этот великий человек-писатель русской всей земли Иван Алексеевич Бунин дал все, все свое великое творчество, деньги, судьбу, любовь, член стоящий иногда, ты понимаешь, видете ли.

К а м и. О, мужчины конечно умеют защитить свой яйцевидный членный эгоизмик элитарный, эти мужчины. Могут ли они дать любимой девушке, эти мужчины, ароматную девичью пипочку, если девушке нужна в очень критический, трагический момент ее жизни такая же чистенькая девичья пипочка, а не соленый хуй моржовый старческий - типа огурца, но только теплый с тридцать шесть и шесть температурой? Можно и сблевать.

Э л и. А в холодильник хуй его писательский - ты не положи.

К а м и. Да уж полезут они мужики со своими хуями в холодильник - только ты и жди. Я представляю, как Бунин Иван Алексеевич лезет со своим хуем в холодильник, когда его жена ему поставила ультиматум - или лезь со своим хуем, Иван Алексеевич, в холодильник и в холодном виде мне его потом свой хуй минетом в пасть за зубки втолковывай, или иди ты, проще на хуй, писатель русский иммигрант великий - на свой горячий хуй, а я иду девчушечку любить с холодненькой и свеженькой пиздюлечкой. Вот такая истинная истина одна на белом свете, Иван Алексеевич Бунин - великий писатель российский. До нее вы как-то мозгами не вскипели.

Э л и. Да у него и во всех его рассказах импотентно примечательных все девушки всех его героев импотентов в результате на хуй посылали, если честно.

К а м и. Но вот только он там пишет, что они в монастырь там уходили. Да к другой пизде они там уходили, а не в монастырь. Какой, блядь, монастырь сравняется по благам с пиздой нерукотворной, к ебеням? Вот жизнь его Бунина и поправила, наставила - где правда-то сермяжная зарыта. А то в монастырь там у него чудесные девочки-пиздюлечки уходят - в монастырь. Да хотя и правильно. В монастырь девочки и уходили за девочками. И Бог там в помощь, помогал.

Э л и. Но Бунин мог себе пизденку, в конце концов, между яйцами своими там прорезать, если его муза хотела спать с пизденкой. Вон как Гогочка находчивый пострел! (Целуются). Хотя тогда еще, по-моему, не резали с мужиков-то транссексуалов.

К а м и. Ну был бы первый Бунин транссексуал. Ну гениальный мозг у Бунина-то говорят что был как будто. Ну мог допендрить, что можно было бы там щель себе между яйцами прорезать и пожалуйста - он великий Бунин первый великий транссексуал с нобелевской премией. И муза бы его там не сбежала. И прожил бы больше своих там восьмидесяти трех лет.

Э л и. Ну, значит, мозг совсем не гениальный у Бунина-то был - он мир не проебал мозгами, если не смог допендрюжить, что для сохранения музы-пизды своей ему просто совсем естественнонаучно надо было стать элементарным с пиздой транссексуалом самим.

К а м и. У них хуй ихний встал - значит, возникли чувства - муза значит к ним пришла. Стоящий хуй - это вся окончательная муза этих ёбарей самцов оглоедов - я точно тебе, как на духу говорю, падлой буду - отвечаю.

Сцена. Убийство Максика и Совочки

Э л и. Я вообще как-то все не понимаю - как это у них этот их хуй поднимается?

К а м и. Да ты что - ни костей, ничего - только вены и кровь, а вокруг только кожа, а как все это дело телесно-интересно поднимется - пиздец всему - как у Макси.

Э л и. Просто каменный, как железный лом, у Макси был этот хуй его стоящий.

К а м и. Да асфальт колоть можно такими хуями как у Макси-то!!!

Э л и. А Гогочкин-магогочкин, блядь, хуй?

К а м и. Гогочкин-магогочкин, блядь, хуй - ну это просто анаконда, башня вавилонская. Башней вавилонской он и ёбнется. (Лезет к Эли в трусики).

Э л и. То ли дело клиторочки. (Лезет к Ками в трусики).

К а м и. Клиторочки - само совершенство. Они самодостаточны, им вставать не надо для объявления любви. (Лезет в тусики к Эли).

Э л и. И я к тебе хочу. (Лезет к Ками в трусики).

К а м и. Ты кончила?

Э л и. О, да!

К а м и. И я кончаю!

Э л и. Ты окончательное чудо - нескончаемка.

К а м и. А ты мое сверхнебооживительное чудо бесконечное.

Э л и. Я такая. Да я последнее время с Совочкой жила просто как с настоящей девушкой. По другому было нельзя - я просто бы спиздяшилась с ума.

К а м и. Да только как с девушками с этими хуями жить и можно хоть немножко, чтобы не блевать.

Э л и. Я его всё тело выбривала так начисто-начисто, потом промывала хорошенечко в ванной, а потом лизала, лизала, лизала как девушку. Он и стонал как девушка. Научила мудозвона девушек любить.

К а м и. А я перед Максиком становилась в позу березки, раздвигала ножки...

Э л и. Как в анальном сексе?

(Лезут друг к дружке в трусики ручками).

К а м и. Ну почти-почти. Но только вместо того чтобы хуем меня в попку тыкать - мы договаривались, что он в мою пипочку впускает свои яички, берет себя за хуй, начинает свой хуй дрочить, - его яйца начинали в моей пизде вытворять, ну я тебе скажу, такой пиздопомрачительный канкан, ну я тебе скажу - просто вспоминаю, трепыхаюсь вся - кончаю сейчас просто от воспоминаний, но при условии, что ты мою пипочку гладишь. А-а-а-а-а-а!!! Я кончила.

Э л и. Я тоже кончила - просто от эфирной вибрации - просто от твоего рассказа и конечно твоего пальчика под моим клиторочком. И конечно я еще вижу, как в твоем ротике волшебно, так, канканит язычок, а мой клитор будто там в твоем ротике за нёбиком духарится, духарится активно так, как мушка крыльями пойманная за лапочки.

К а м и. У тебя классная фантазия такая.

Но только в последний раз с Максиком я так завелась, что взяла бритву, но не такую, какой ты Совочку, видимо, выбривала, а опасную бритву взяла - его Максика личную, которой он бриться очень сам любил и никогда не резался, а я просто взяла и отхуячила опасной его любимой бритвой - его любимые яйца отхуячила.

Э л и. Ну ты и находчивая, оригинальная девушка.

К а м и. Конечно. Бритву его Максика заранее приготовила - под подушечкой. И ты представляешь, его яйца действительно остались в моей пизде отхуяченными, а он с хуем тоже отхуяченным отделился на другую свою без яиц человеческую часть.

Э л и. Себя-то хоть случайно не поранила, девочка?

К а м и. Не-не-не-не-не. Я пиздёночку себе всю вазелинчиком смазала предварительно - продуманно, заранее готовилась.

Э л и. Молодец. Ну а он, что дальше Максик - обиделся наверно?

К а м и. Ну дальше полный мрак и цирк - одни обиды. Он такими полтинниками вылупленными на меня уставился и вдруг как заорет, что ты сделала пизда, что ты наделала пизда - ты ж без яиц меня оставила, на пятидесятом году жизни без яиц меня хуя дородного, народного, полувекового, сука, хуя гениального оставила - неграмотная пизда. За что, ведьма моргатая, блядь? Вот абсолютно точно слово в слово передаю его речетативные с брызгами слюны его эти обиженные восклицаловки.

Э л и. Прям так грубо и ругался, и расплевывался?

К а м и. Да я еще тебе конечно вежливо, по-женски, его тебе самца, этого борова хрюкающего пересказываю. Что там на самом деле было?! Страшно вспоминать. Бритву у меня амазоночки-девочки хотел отнять. Это чтоб точно там меня всю до клеточек изрезать, как в китайской казни, блядь. Ну я интуитивно сообразила, чем это дело по ходу пьесы будет пахнуть - какими иероглифами. Не я его - так он меня исполосует. Ну и его как там по животу полосну еще там и по рукам, по венам, блядь, его еще - чтоб, сука, руки куда не надо не протягивал. Там, боров, начал хрюклом своим выть: скорую помощь вызывай, скорую помощь, сучка! Врача, блядь, Гогочку, мудила. Перевязать помоги вены, сучка. А сам не может. Здесь он прав. Я ж ему по сухожилиям бритвой - расхуячила там все - все его сухожилия бритвой расхуячила, на хуй. Вот где запястья здесь - его любимой бритвой талисманной расхуячила, на хуй. Прям, блядь, несколько раз по сухожилиям ему мудаку как полосну, полосну, блядь! Ну, чтоб руки-то ему вырубить. И по ногам ему тоже полосну по сухожилиям, блядь. А то ж ногами бы меня забил, убил бы тут же, на хуй, девочку. Тут целая война была - ты что. Блиц криг, на хуй. Кто первый атакует - за тем инициатива. А как они сучары, дьяволы, самцы нас девушек насилуют - по тому же принципу. Ты что - девушка любимая моя. Мгновенно там все соображать надо было - моментально, что зачем и почему, куда мне ему козлу хуячить надо было этой талисманной, тем более его заговоренной бритвой. Вот. Все просто, когда знаешь. Ну а когда руки, ноги у него уже в отключке - все, на хуй - можно было уже спокойно вздохнуть. Тогда только и ощутила, что его яйца в моей пизде так и остались, так и не выскочили, на хуй, на волю яички его. Представляешь. Зажались яйца во пизде. Пересрали наверно, что его хозяина бритвой девочка его хуячит куда ни попадя по всем его стреножным, военным-венным-ягодичным, блядь, его местам - зажались яйца во пизде, блядь. Полная умора, на хуй - зажались яйца во пизде у старшины! (Смеется).

Э л и. Ну ты амазонка - амазонисто, по маршальски хуячила.

К а м и. Да ты чего, блядь, девушка. Просто охуеть победы были в доме на постели олимпийские.

Э л и. Я так за тебя рада. Такое удивительное чудо так просто совершить. Ты такая гениальная не только на картинах. Ну а как он Макси Первый-то от жизни-то откинулся, когда уже совсем кровью-то истек?

К а м и. Ну совсем как откинулся когда - это вообще красота - тотальный импрессионизм. Анри Матис. Чистые, красные, танцующие краски. Там, где я ему бритвой на запястьях - бритвой его талисманной любимой заговоренной-то бритвой его по венам ебанула - он, мудак, туда хуй свой воткнул, мудила. И то ли хуем кровь пытался остановить-попридержать там свою, мудила, кровь-то в веночке, - то ли хуй подрочить хотел об веночку, где кровь как фонтанчиком во все стороны по комнате прыскала - ни хуя ничего не было ясно - двойная зазеркальная сюрреальная картиночка Дали, моя ты родная чудо ребенок Алисочка.

Э л и. Ну ты б у него спросила чего он этим хотел показать. Может в нем тоже какой-то художник сюррик проснулся.

К а м и. Да я у него и спросила: ты чего, блядь, Макси Первый делаешь-то горемычный? Ты чего, хуй свой дрочишь в веночке распоротой, или ты в веночках кровь там свою, дебил, пытаешься остановить этим хуем-то своим с отпоротыми яйцами. Может у тебя там в хуе сперма кровеостанавливающая? А может хуй твой вместо кисточки - рисовать щас что-то будет на века.

Э л и. Ну а он чего?

К а м и. Да ничего, блядь - вдруг чего то плакать стал ни с того, блядь, ни с сего - от одного вопроса. Хуй свой с отрезанными яйцами сует в свою раночку, где две веночки перпендикулярно, блядь, встопорщились и фонтаном кровью прыщут-то. А это одна распоротая веночка бритвой, блядь, была.

Э л и. Ну да, ну я понимаю - естественно. Ну-ну.

К а м и. Ну и вот - баранки гну - представляешь ситуация. Твой, блядь, мужик, блядь, дрочит у тебя на глазах свой хуй с отпоротыми яйцами в распоротой напополам своей веночке на руке до костей бритвой распоротой и плачет горькими слезьми. И слезы, блядь, в ту раночку, где хуй он дрочит - так и льются, так и льются горемычные.

Э л и. И щеплет ведь небось.

К а м и. Ну конечно щиплет. Вся пачка, блядь, его в гримасах раскорячилась. Вся морда, блядь, его и без того с вискаря краснющая, а тут еще с распоротыми венами руками слезы как начал себе еще, мудила, вытирать и размазывать. Ну арлекин - ну абсолютный цирк китайский в матиссном красном натуральном цвете исполнении.

Э л и. Нет, ну быть клоунами - это у наших мужиков основная профессия.

К а м и. Ты же понимаешь.

Э л и. И что, хуй у него с отпоротыми яйцами так еще вот и стоял накаченный, когда он хуй-то свой его еще там в раночке дрочил?

К а м и. Удивительное дело, но представь себе - еще стоял накаченный и не опускался. Пять минут прошло. Я точно - на часы еще смотрела - пять минут прошло, а хуй его с отпоротыми яйцами и текущей из вен повсюду брызгающейся кровью так и не опускался.

Э л и. Ну он и молоток твой Макси Первый.

К а м и. Отбойный молоток. Ты что, блядь, девушка любимая моя - я такое пережила.

Э л и. Я обалдеваю. Просто тут же и кончаю.

К а м и. Да я тебе рассказываю, перевозбуждаюсь от воспоминаний - раз десять уж наверно кончила.

Э л и. Да я уж тоже десять раз - не меньше.

К а м и. Да я уж чувствую. Стараюсь откровенно все рассказывать. Зачем же врать. Иначе не поймёшь.

Э л и. Страдательница ты моя великая.

К а м и. В этом смысле быть великой страдательницей мне совсем не в кайф.

Э л и. Любимая, терпи. Мы женщины поэтому великие.

К а м и. Терплю-терплю-терплю - поэтому теперь и счастлива с тобой.

Э л и. То же самое и я. Ну а как он Макси Первый приказал всем долго жить, а тебе в первую очередь?

К а м и. Ну как - минут пять еще хуй свой подрочил в распоротой веночке, ну как я уже рассказывала. В общей сложности минут десять дроченья накрутилось. А потом чего-то Макси дышать как-то стал странно, судорожно, импульсно - на спину откинулся, инсультивно дергаться чего-то начал, а потом притихомирился, в какую-то неопределенную точку на потолке уставился, на лице его какая-то улыбка даже просияла, представляешь?

Э л и. Кино. Ну просто класс.

К а м и. Я ему говорю, прости меня Макси. Искренне-искренне так говорю: прости меня Макси.

Э л и. Молодец. Ну а он что?

К а м и. Прощаю - прошептал. Еле слышно прошептал - прощаю.

Э л и. Кино. Ну просто класс. А глаза у него остались открыты?

К а м и. Просто необычайно широко у него были открыты глаза и остались.

Э л и. Кино. Ну просто класс. И он ими глазами своими тебе улыбался?

К а м и. Он мне своими глазами прощающе так, Эличка моя, улыбался. Просто буквально всеми клеточками своего умирающего тела, всеми фибрами улетающей души он Макси мне прощающе так улыбался, Эличка. (Плачет).

Слышен шум разбившейся о берег гигантской волны.

Э л и. Ну ты только не плачь. Ну почему ты плачешь, Камиюшка? Я так тебе завидую.

К а м и. Тебе есть чему завидовать.

Э л и. Но только белой завистью.

К а м и. Это хорошо.

Э л и. А как повел себя Гогочка врач? Ты же пригласила Гогочку помочь трупик распилить, сварить и ликвидировать.

К а м и. Гогочка, сука, положил меня на трупик Максика и так меня на трупике Максика переебал после Максика, что я хуею просто до сих пор, что все, блядь, удовольствие как Максика кончала и забыла. Так вот Гогочка он анакондно и переебал-то с пистолетиком. А как потом пилили Максика, варили, ликвидировали - это просто мелочи.

Э л и. Врач отличный Гогочка - концлагерный. А ты помнишь - я тебе рассказывала, как мне Совочка Первый улыбался, перед тем как тоже кончил он совсем дышать?

К а м и. Можешь напомнить. Пожалуйста. Я это люблю вспоминать. Тебе сока с апельсинчика молочного сдавить.

Э л и. Сдави, сдави, как змеюшка, конечно витаминчика, ягуртика.

К а м и. Пожалуйста. Я так люблю за тобой ухаживать. (Сдавливает в бокал апельсин, протягивает бокал Эли).

Э л и (пьет). Волшебно ты готовишь молочный апельсиновый сочок.

К а м и. Это я умею, змеюшка. Ну рассказывай про Совочку Первого. (Сдавливает себе в бокал апельсин, пьет апельсиновый сок).

Э л и. Итак, дело было вечером, делать было нечего, но хотелось очень сексуальной близости как всегда по биоритму.

К а м и. Так Господь нас зарядил на эти все счастливые терзанья эндокриновые плоти для души. (Лезет ручкой к Эли в трусики).

Э л и. Вот. Ну и Совочка, он разлегся как обычно на кровати. И мы там пару раз с ним сбутербродились. Он мне все на мордашку кончал и размазывал, кончал и размазывал, кончал, сволочь, и размазывал, сволочь, фирменный свой спермный бутерброд. (Лезет ручкой к Ками в трусики).

К а м и. Гулиганский, сволочь, Гулливер.

Э л и. Да он по-другому вообще никак никогда не мог кончать - только мне на мордашку.

К а м и. Хорошо воспитывали.

Э л и. Да, он был таких сексуально интеллектуальных воспитанных кровей. Сам в двадцать четыре года уже защитился.

К а м и. Молодчиночка скотиночка.

Э л и (с "выдающимся" вызовом, оптимистично и язвительно, с романтическим смехом и богемной сладострастностью "размазывая по асфальту" всех бездарных театральных деятелей). Он был с детства очень умненький, хорошенький. А я мечтала стать профессоршей. Плюс он был такой театральный такой человечек богемистый, душечка, ты что - все спектакли в Москве смотрел. Меня пристрастил. Ты что. А как мы на Штайна ходили. Несколько раз - на его любимого Гамлета. Ты что. Он там кончал на Гамлете на Штайне. Ты что. Я от этого Штайна просто совсем охуевала, в том смысле, что Совочка там у него на Гамлете кончал. Все штаны от Штайна у Совочки были там в сперме потом. Дорогие штаны. Так под водой нельзя стирать. Все в химчистку отдавала. Ты что. А там все время одна и та же приемщица. Я ей четверо разных брюк дорогих от Версачи после Штайна в сперме Совочкиной приносила. Она на меня все время такие полтинники прожёгом рентгенговские устанавливала. Я же ей не могла сказать, что мой Совочка Первый после Гамлетовского Штайна, то есть это после штайновского Гамлета в свои дорогие Версачи кончает, кончает и кончает. Хотя там, на импотентном штайновском спектакле от Гамлета кончать абсолютно и не от чего было. Это тебе я могу все рассказать - ты поймешь.

К а м и. Конечно я пойму - потому что действительно все понимаю, что твой Совочка Первый на штайновском Гамлете охуительно, по-человечески, как мужик мудовецкий, сопливый неизвестно от чего кончал - неизвестно от каких театральных импотентских пидорозвенящих мозговых хуев.

Э л и. Нет, хуев там было достаточно. Вот чего-чего, а хуев в этом гамлетовском штайновском спектакле было вполне достаточно. Они по всей площадке там прыгали, бегали, на саксофоне как блин Клинтон музицировали, извивались как черви на сковородке - кто убил отца по Фрейду все искали, а девушку Офелию при этом сами в речке замочили по головку ее девичью простую, непорочную. Слушай, здесь на острове в Тихом океане совершенно можно забыть русский язык.

К а м и. Со мною не забудешь.

Э л и. Я кончаю.

К а м и. Я кончаю следом, по пятам.

Э л и. Вот. Короче говоря, Совочка Первый был такой кончающий, то ли от Гамлета, то ли от этого сухостойного Штайна театральный, зараза, чувствительный душечка-подушечка богемный пидар с хуем человечек, что не посмотреть живьем, как он кончает вместе с хуем свою мудацкую непрожитую остальную жизнь на моем диванчике, было просто невозможно. Ты меня понимаешь?

К а м и. Я тебя прекрасно понимаю.

Э л и. Вот - а дальше все как по нотам. Ну и как всегда, после второго размазанного фирменного бутерброда мне он спермы с его хуя на мое лицо - я его абсолютно добровольно привязала за четыре его оконечности, за четыре угла дивана крепкими этими капроновыми бельевыми кусками веревками. Вот. Вырвала из головы волосок и внятно сказала Совочке Первому, что я его сейчас этим своим одним волоском прикокошу - отомщу за Офелию деточку-девочку пидарасу Гамлету по роли. И спросила у него внятно - ты мне, пидар Гамлет, разрешаешь, одним волоском тебя прикокошить - отомстить по-женски за Офелию деточку-девушку? Он мне ответил внятно - я, бисексуальный пидар Гамлет, тебе, разрешаю, естественно, отомстить по-женски за Офелию деточку-девушку. По доброму, по доброму так мне ответил эстетически шарманно (внятно)- душечка-подушечка. Ну ты представляешь - ты же его видела. И улыбнулся. Наебался, блядь - довольный - две палки кинул девочке-деточке на личико размазал аморально бутербродиком - но весь такой довольный, победительный.

К а м и. А вот такой он мужик интеллигентный аморальный он профессорский хорошенький-наученный-отличненький - много там ему пидару не надо чтобы быть довольным.

Э л и. Во-во-во-во. И ты знаешь, как я его этим своим одним волоском потом стала его кокошить?

К а м и. Естественно не знаю - расскажи.

Э л и. Волосок - тридцать сантиметров. Как сейчас.

К а м и. Классный волосок - такой магнетический, ласкательный. (Проводит ее волоском себе по шее). Эротический.

Э л и. А я о чем тебе пою. Я ему тут же кожу над сонником - над сонной артерий прокусила передними зубками. Ну здесь на шее - ты же знаешь - очень место эрогенное, где сонник.

К а м и. Мы туда всегда целуемся.

Э л и. Вот. Там уже не до поцелуев у нас с Совочкой дело зашло. Он мне как стал орать: чего ты кусаешься, чего ты кусаешься, ведьма вампирная; мы договаривались, что ты меня волоском только будешь кокошить, а не зубами, как собака волкодавная. А я ему внятно говорю: я тебя зубками, мой милый и не собираюсь укокошивать - я только зубками натурально почву подготавливаю, кожицу скусываю, чтобы волоском тебя потом уже не больно укокошить. - Как это ты почву подготавливаешь, чтобы волоском одним меня потом уже не больно укокошить, когда ты мне всю шею насквозь прокусила, кобра заразина ядина. Я ему говорю абсолютно спокойно и внятно: я тебе шею насквозь, как кобра, не прокусила - я только откусила кожицу над сонником, чтоб дальше можно было веночку сонную разрезать типа распилить уже одним и волоском. Вот такие словесные перепалки, представляешь.

К а м и. А что с ними делать с самцами - с ними одни словесные перепалки. И эти палки, палки, палки, палки. И кроме гнетущих этих палок перепалок там и спермы фаллосной кобриной ядовитой больше ничего.

Э л и. Ты что, мы так с ним заперепалились, что я просто зубами ему сонник от отчаяния перегрызла и все. Ну сколько нервов можно гнетуще заперепаливать-истаскивать. И он сам виноват, что я не смогла сдержать своего слова - волоском одним его садистически творчески кокнуть - интеллигента этого театрала пидарасного, сухостоя доморощенного.

К а м и. Естественно, сам виноват. Чего он там еще рыпался. На личико тебе спускать, блядь, сперму пристрастился пидарски профессорски? Да за такое личико как у тебя, блядь, я ему все сонники, на хуй, изгрызла бы тут же, блядь, на хуй, сука, не отходя от его сонника. Ему повезло, что меня, блядь, на хуй, рядом не было, блядь. Я б хуй ему отгрызла, на хуй, вместе с его театральными яйцами - зубами, блядь, своими, на хуй, сгрызла бы и не подавилась. Он бы тыщу раз бы пожалел от меня бы умирать!

Э л и. Ну успокойся, Камиюшка, успокойся.

К а м и. Не хуя себе, успокойся, блядь, - любимой девушке какой-то профессорский долбанный хуй пидармотный, понимаешь, спускает свою сперму прокаженную на такое твое небесное личико, а я успокойся, блядь. Не могу я сразу от такой бесчеловеческой хуйни в отношении тебя - своей любимой девочки - успокаиваться, на хуй! Меня не так в школьные годы воспитывали мои родители, блядь!

Э л и. Ну успокойся, Камиюшка! Хорошо?

К а м и. Куда я денусь - успокоюсь все таки примерно, Эличка. Из-за этих таких сраных мужицких мудаков нервничаешь и нервничаешь, нервничаешь и нервничаешь до больничной самой койки, блядь.

Э л и. Вот так на самом деле все высокие чувства и прояснились с этим Совочкой очкариком, чифирником. Все наши личные взаимные отношения. А то по театрам водил, от штайновского пидарского Гамлета в свои штаны от Версачи тыщу раз кончал...

К а м и. А домой приходил - уже и на личико тебе, сволочь, пристрастился размазывал фирменно, спермно доканчивал. Натуральный явный пидар, блядь, богемистый.

Э л и. Да абсолютный пидар богемистый наглый. А когда настоящая трагедийная судьба посмотрела ему открыто открытыми глазами в его раскрытые, но совершенно не интеллигентные, как выяснилось - а мудацкие, маньячные и мутные его крохотулечки-глазеночки - тут человечек весь свой мир - убогую "духовку" - и явил-открыл народу - газом чтобы трупным отравиться всем.

К а м и. А вот так и всегда, и бывает с тщеславными, богемными, гнилыми хуесосными мужчёнками.

Э л и. Мне даже в его глаза и смотреть-то не хотелось после этого. Я ему подушку на ряшку, чтоб еще и кровь не очень там из сонника по всей квартире брызгалась, и уселась туда мягонькой попочкой хорошенькой, которую он кстати обоготворял. А то он еще кричать начал, когда окончательно внятно своей дурной-то башкой-то, ни кому теперь, на хуй, не нужной, понял, что его действительно сейчас девушка любимая из-за любви к нему же остолопу педерасту и кокошит. Что не дал он пидар ей любви - девушке любимой-то своей.

К а м и. Начал кричать?

Э л и. Ой! Да как резанный начал кричать. А кругом соседи. Ну я "Муз-тэвэ" погромче сделала. А так, ты что. Хорошо, что форточки все заранее закрыла. Будто предчувствовала, что будет орать как резанный. Д-а-а-а. Ты что. Напереживалась. Это не то что твой Макси Первый перед смертью блаженно улыбался. Поэтому тебе завидую светло. Я искренне светло тебе завидую, Ками. Ты что. Ты же не знаешь, что у Совочки была собачечка боксёр по кличке Чарльз. Совочка его называл любовно Чарльзик. Этот Чарлзик зарабатывал большие деньги для Совочки тем, что на спор Совочки с другими мужиками убивал кошечек. Эти другие мужики приносили Совочке для Чарлзика кошечек на спор, что вот эту кошечку Чарльзик не убьет. А Чарльзик боксёрчик, как всегда, бил по позвоночнику кошечки своими передними лапками точненько и как всегда ломал у кошечки ее позвоночник. И ни разу Чарльзик для Совочки денежек не проиграл. Потому что у кошечек позвоночник дугой-горочкой и Чарльзик боксёрчик наловчился с помощью Совочки, что есть силы смертельно бить по самой вершиночке позвоночника кошечек!!! (Плачет).

Слышен шум разбившейся о берег гигантской волны.

Невыносимо было мне на все это смотреть, Ками.

К а м и. Забыть, но запомнить навеки. Милая моя настрадавшаяся девочка. Дай я тебя поцелую, Эли. Мы выжившие кошечки.

Э л и. Конечно, Ками! Я тоже так хочу тебя поцеловать! (Целуются). Мы им столько дали этим нашим зверским мужикам изменьщикам, мы им столько дали наших кошечек. Они должны быть счастливы. Ведь...

Муравей раздавленный шпилечкой счастлив

Он не ожидал смертельного прокола Чебурашка

От шпильки девушки прекрасной

Опоры мироздания всего

К а м и.

Пропаще повеситься в ванной

Из члена петлю закрутив

Мозги закрутив сначала

Что не было той любви

Волны и того причала

Э л и.

Когда ты шептала мне

Люблю тебя без конца

Люблю тебя без начала

Люблю тебя как во сне

В котором сама умирала

К а м и. Я кончаю, чудо ты мое.

Э л и. И я кончаю, моя ты бесконечная спасительница.

К а м и. Как нам повезло, что мы с тобою встретились, друг друга любовью спасли.

Э л и. Нам страшно повезло в этом лицемерном Голубом Тихом Океане без любви, кишащего самцовской, трахающейся, членистомозговой сволочью.

К а м и. Ну а Гогочка, когда приехал там тебе помочь Совочку спилить, сварить и ликвидировать. Как он вел себя мразь?

Э л и. Гогочка, мразь, когда приехал мне помочь - у Совочки отрезал хуй, мне засунул в ротик, зеркальце одно на пол под личико мое, меня раком, пистолетик под затылок, себе, мразь, сигарету в зубы, на голову себе кавбойское самбреро и так меня переебал, блядь, после Совочки, что как я Совочку, блядь, грохала - ну никакого удовольствия чтоб вспомнить было что хорошего, щемящего. Как этот Гогочка ебется - ну как ебется эта мразь, как он переебывает всех!!! (Страстно обнимает Ками).

К а м и. Но, Эличка, родная - мы его переебем!!! (Страстно целует Эли).

Э л и. Не может так случиться, чтоб мы его не переебли, Камиюшка, благая!!!

Сцена. Встреча Эли и Ками.

Кульминация пьесы. Страсть на грани сумасшествия.

К а м и. Ты помнишь нашу первую встречу?

Э л и. Это я помню волшебно.

К а м и. Сказка королевственных принцесс.

Э л и. Твоя мама была на работе и я пришла к тебе в три часа дня. Еще вчера в троллейбусе, я попросила тебя пробить мой проездной билетик, ты пробила, спросила, как меня зовут, и я тебе ответила, что меня зовут Эли.

К а м и. Мне так понравилось твое имя. Оно так соответствовало твоей расцветающей внешности.

Э л и. Мне тоже безумно понравилось твое имя. Оно было похоже на мое и ты была благоухающе цветущей девушкой.

К а м и. Мы обменялись телефонами и договорились завтра встретиться. Я сказала, что можно у меня дома. Моя мама приходит с работы только в семь - так что, если мы встретимся в три часа дня после твоих и моих учёб - то у нас будет четыре часа, чтобы побыть вместе. Ты пришла ко мне с большим букетом алых, солнечных гладиолусов и с огромной преогромной коробкой шоколадных конфет.

Э л и. А ты приготовила роскошную, сладенькую бутылочку французского вина "Сотерн" и мне в подарочек это вот солнечное колье из янтаря на ручку.

К а м и. И ведь мы не сговаривались, что я возьму вино, а ты возьмешь нам шоколадные конфеты.

Э л и. Все происходило как в волшебном сновиденьи. Всю ночь накануне ты мне снилась королевой цветочного, сказочного королевства гладиолусов.

К а м и. А ты мне снилась накануне парящей в небе, вся из янтаря, витражной, яркой, всепрозрачной птицей. Ты сразу разделась, как только вошла. Ты щелкнула на своем плече какой-то застежкой, твое шелковое платье тут же скользнуло на пол и ты осталась совершенно голенькой, мраморной, небесной, обнаженной девочкой.

Э л и. Ты же схватила свое платье за нижние полы, подняла их над головой и содрала свое платье через голову как совершенно ненужную вещь.

К а м и. Потом мы подошли друг к другу и стали целоваться. (Подходят друг к другу, целуются).

Э л и. Потом мы легли к тебе на волшебный диван и нас нельзя было разорвать до без пятнадцати семь, когда прозвенел твой будильник, и я должна была принять душ, и уйти до прихода твоей матери.

К а м и. На следующий день ты пришла ко мне ровно в девять тридцать утра - через две минуты, после того как ушла на работу моя мать.

Э л и. И нас невозможно было разъять до без пятнадцати семь вечера, когда твоя мать возвращалась с работы.

К а м и. И так продолжалось полтора месяца. Экзамены мы сдавали по чужим конспектам.

Э л и. Так продолжалось полтора месяца до того момента, когда твоя мать неожиданно вдруг нагрянула в пять часов вечера, открыла дверь своим ключом и увидела нас, когда мы были пипка в пипке, и мы вот-вот должны были кончить - и мы не могли остановиться, и мы кончили одновременно на глазах твоей остолбеневшей матери!

К а м и. И моя мама упала в обморок, и, падая, ударилась виском об уголочек стульчика, и я вдруг сразу поняла, что у меня нет больше на свете моей мамы.

Э л и. Это было грустно.

К а м и. Такова жизнь. Но у меня осталась ты. А мою мамочку сожгли в печке.

Э л и. Прости.

К а м и. Ты ни в чем не виновата. Никто ни в чем не виноват. Моя мама никогда меня не понимала. Просто каждый человек родится и просто совершает все свои предопределенные человеческие, бесшабашные кульбиты.

Э л и. Любить - это бесшабашный кульбит?

К а м и. Любить - это божественно. Это сверхбожественно - любить. Мне больше ничего не надо.

Э л и. А почему ты это говоришь так грустно?

К а м и. Потому что когда любишь - ты несчастен.

Э л и. А какой же выход?

К а м и. Такой же как и вход - продолжать любить. Ведь любовь наступает и наступает любовь.

Э л и. Ведь любовь наступает и наступает любовь.

К а м и. И надо радоваться что это так, а не иначе. Я кончаю.

Э л и. И я кончаю, и кончаю, и кончаю.

К а м и. Мне так кушать хочется, а Гого, Годо, блядь, вертолётчик, лекарь европеечный-копеечный всё не прилетает! (Обнимает Эли, целует).

Э л и. Я подстрелю этого вертолётчика. Ты мне купишь ружьё, Ками, чтобы я подстрелила, наконец, когда-нибудь, этого вовремя не прилетающего, самцовского, никому не нужного на свете вертолётчика Гого!!! Гого! Гого!!! (Целует Ками). Ты мое Гого. Ты страшно лучше чем Гого!!!

К а м и. Я тебе куплю ружьё, Эли и ты подстрелишь нам на радость этого вовремя не прилетающего к нам на остров, никому не нужного на свете самцовского вертолётчика Гого! (Целует Эли). Он прилетает тогда, когда нам этого не нужно. И он говорит, что у нас с тобой нет никакого острова в Тихом Океане, Эли!!! Что у нас с тобой нет никаких денег, Эли!!! (Целует Эли). Он хочет отнять у нас с тобой наши деньги, этот сказочный остров и поселить сюда педофилу себе десятилетних девочек и мальчиков! (Целует Эли).

Э л и. Он не знает, что наша любовь - это самый непотопляемый сказочный остров на всем белом свете!!! Ведь да?!! (Целует Ками).

К а м и. О, да - моя ты сказочная фея. Ради нашей любви, ради тебя я бросила любимого человека, семью, дочку. Макси все для меня сделал, он меня поднял с земли когда-то в этом мире. Макс... Но я увидела тебя, твою пипку... Волшебная, ароматная, тихоокеанская волна цунами пошла от твоей пипки и нахлынула, нахлынула и затопила меня. А когда твоя пипка вошла в мою пипку - я поняла - я принадлежу только ей - твоей бесценной пипочке и твоей чистой душе - я принадлежу только вам обоим и одной тебе. Я часть тебя, Эли, и я все сделаю, чтобы навеки остаться твоей частью, Эли!.. Сейчас я боюсь, что если я отлучусь на полчаса от твоей пипки, то кто-то у меня ее отнимет, отобьёт. Этот Гого невероятный пидар отобьет. А тогда я умру, я умру без твоей одухотворяющей пипочки, Эличка. Но я с тобой, Эли. Я с тобой, Эли и я не могу писать ничего кроме твоего личика, Эли.

Э л и. Я тоже умру без тебя, без твоей одухотворенной пипочки, Камиюшка. Я тоже ради тебя уничтожила этого Совочку и... Но когда я с тобой, когда я думаю о тебе - никакой Совочка мне не нужен. Гого не нужен!!! Кроме тебя мне никто не нужен, Камиюшка! (Всхлипывает). Но если ты хочешь, я могу родить тебе ребеночка. Я куплю сперму у какого-нибудь симпатичного мальчика, не у Гого и рожу тебе симпатичного ребеночка. Лучше девочку.

К а м и. Я тоже могу купить сперму у симпатичного мальчика и родить тебе ребеночка, Эличка. Лучше девочку. Мы об этом может быть когда-нибудь подумаем. Ты сегодня будешь на ужин кокосовые орехи и бананы?

Э л и. С молочком кокосовым?

К а м и. Как всегда.

Э л и. Если как всегда, то буду.

К а м и. Больше нам ничего не нужно, кроме нашей любви. Нам не будет страшна злобная, развратная волна цунами, которая сметет с лица земли этот их продажный, сволочной, полностью развратившейся, самцовский, импотентный, пидаропромозглый островной мирок. У нас есть своя волна цунами самого женского рода нашей любви. И может быть только она одна, жертвуя собой, преградит дорогу волне цунами их фаллосного зла.

Э л и. И наше девичье цунами искренней, святой любви погасит цунами их хуесосной партии барбосов И на море вырастут цветы. И тогда настанет тишина всё спасающей Любви!!! Мы верим в это. И мы гордо будем держаться за руки. Пусть все злые самцовские, развратные, голубые, сиреневые, бурофиолетовые, сука, пуритане на свете смотрят на нас с черной завистью, но мы гордо будем держаться за руки, и будем показывать всем, что мы по-человечески любим друг друга.

К а м и. Пусть мы самые несчастные влюбленные девушки на свете, Эличка, но мы гордо будем держаться за руки, и пусть все видят, как мы любим друг друга. И мы будем идти и кончать, идти и кончать без извращенцев самцов и будем этим счастливы.

Э л и. Мы наденем на свои чудесные попочки нежно впивающиеся в пипочки трусики и при каждом нашем взлетающем шаге, и при каждом нашем колокольном, звонном шаге... мы будем идти и кончать, идти и кончать, идти по Земле и Небесно кончать до самого горизонта Вселенной, до самого края нашей безмерной Любви!!! И если когда-нибудь нам будет суждено упасть - мы падая взлетим, я верю - мы падая взлетим. Потому что мы уже сейчас летим, Камиюшка, ты видишь - мы сейчас с тобой уже летим, Камиюшка!!!

К а м и. Вижу, Эличка, Вижу!!!

Э л и. И все же ты мне купишь ружье и я подстрелю, я подстрелю когда-нибудь этого проклятого мужского хера вертолётчика Гого, который заслоняет нам небо, мешает нам по настоящему летать,- которому надо только трахаться, трахаться и трахаться без любви этим своим не падающим хуем колом стояком. И пусть он здесь грохнется, разобьется и трахнется на мелкие осколки на этом проклятом, порнозатраханном острове в Тихом Океане,

пусть он здесь грохнется и трахнется на смерть на этом диком острове "Ле-Ле" в Тихом Океане. Ведь он самец этот гнида вертолётчик - он только голубой самец, сволочь, этот Гого вертолётчик с хуем костылем, с яйцами пропеллерами!!! Они же не летают, не любят - эти самцы. Почему он врет, что он летает и любит этот херный вертолётчик, почему он обзывает нас ползающими, подвальными кобрами этот самец, пидар вертолётчик врач Гого транссексуал маньячный педофил?!! Но как же он ебется, как же он ебется охуительно Гого!!! (Плачет, рыдает, целуется с Ками).

К а м и. Он ебется охуительно, но мы на нем закончим. И видит Бог - он мира не хотел Гого. Не плачь, не плачь, Эличка. Все будет хорошо. Я же тебя люблю, Эличка. (Плачет, рыдает, целуется с Эли).

Э л и. Но я же девушка, мне надо поплакать, Камиюшка. Но ты тоже тогда только не плачь, Камиюшка.

К а м и. Но я тоже девушка и мне надо поплакать, Эличка.

(Слышен шум подлетающего вертолёта).

Сцена. Заключительная

Э л и. Он подлетает. Слышишь - подлетает. (Берет шприц, прячет его себе за трусики). Мы же так хотели мира?

К а м и. Но мир лежит в войне.

Э л и. Он невозможно хорошо, Камиюшка, ебётся!!!

К а м и. Он возможно хорошо, Эличка, ебался. (Берёт опасную бритву, прячет ее себе за трусики). Но мы ебемся только по любви.

Э л и. Мы ебемся только по любви.

К а м и. И в этот раз его переебем и кончим.

Э л и. И в этот раз его переебем и кончим.

К а м и. Ты мое цунами.

Э л и. А ты мое цунами.

К а м и. Мне снится Золотой Сон Человечества, Эличка. И в мире только мы одни.

Э л и. Мне тоже снится Золотой Сон Человечества, Камиюшка. И в мире только мы одни.

К а м и. Я лечу, Эличка!

Э л и. И я лечу, Камиюшка!

К а м и. Пошли?

Э л и. Пошли.

К а м и. Надо оставить открытой эту картину.

Э л и. Так мы делаем всегда, когда выходим.

К а м и. Сегодня твоя очередь оставить эту картину открытой, Эличка.

Э л и. Сегодня моя очередь оставить эту картину открытой, Камиюшка. Но я боюсь, Камиюшка.

К а м и. Не бойся, Эличка, не бойся - на картине всего лишь только краски.

Э л и. Можно я буду тебя держать за руку, Камиюшка.

К а м и. Я разрешаю тебе держать меня за руку, Эличка.

Э л и (держа за руку Ками, сдергивает с одной картины, закрывающее ее, белое полотно - на картине изображены обвившие друг друга кобры). Кобры?

К а м и. Две коброчки, Эли.

Э л и. Они же не жалят друг друга эти коброчки, Ками?

К а м и. Они влюблены друг в друга, Эли. Они не отбрасывают тени.

Э л и. Это лучшая твоя картина, Камиюшка, о дикой, но такой живой природе. Ты здесь достигла просветления как Будда, ты здесь настоящая Роза Бонэ.

К а м и. Когда мы выйдем - эти коброчки выползут из картины и будут охранять наше обиталище до нашего прихода. А потом они будут охранять наш сон, нашу любовь всю оставшуюся ночь и они помогут нам наконец с этим Гогочкой, Эличка! (Обнимает Эли).

Э л и. Но мне кажется, что они уже сейчас выползают из этой картины, Камиюшка! Мне страшно! Пойдем быстрей отсюда.

К а м и. Но ведь кобры не жалят друг друга, Эличка. Что с тобой сегодня, деточка? (Набрасывается на Эли, страстно ее целует). Я люблю тебя, моя деточка. Ты мое спасение.

Э л и. И я люблю тебя, моя мамочка. Ты мое спасение. Но ведь змея - это фаллос, Камиюшка.

К а м и. Блаженный Августин говорил, что когда мы достигаем просветления - нам незачем думать о Добре и Зле. Мы спасены.

Э л и. Мы творим тогда Добро не думая о нём. Но ведь змея - это мужской фаллос, Камиюшка!

К а м и. Но что еще тогда нам нужно, Эличка моя?! Мы самодостаточны! (Целуется с Эли).

Э л и.

Пустая бутылка

Платформа,

Рельсы,

Шум поезда,

Снежинок невесомость,

К а м и.

Галактики всевидящая черная дыра

Которую не зрим

Зрачками Совести

И ветер морозный

Колючий как кактус

С шипами гремучей змеи

Э л и.

Пустая бутылка

Ладонью твоею сжата

Нежно

К а м и.

Двое как волки плюют против ветра

Неспешно

Э л и.

Ветер бьет тебе в спину

Помешанный

К а м и.

Глазами ты смотришь на пар из их волчьих зубов

Отмеченно

Э л и.

Десять шагов между вами

Грешными

К а м и.

Снег под ногами скрипит

Э л и.

Нездешенно

К а м и.

Как позвоночник Анны Карениной шейный

Э л и.

Поддерженно

К а м и.

Ты отбиваешь дно у бутылки стеклянной

О кирпичный угол

Э л и.

Отчаянно

К а м и.

Как древний римлян ты вооружен

Э л и.

Не жертвенный

К а м и.

А они пьяны

Что хочется блевать

От них и самому

Но куда бежать

Э л и.

Платформа площадью жилой

В пространстве ограничена

Когда ты на ее краю

К а м и.

О, варвары они

И сблизились полки

Э л и.

И в горло,

В горло

Этим тварям

Ты бьешь

Бутылкой,

Ее отбитым краем

На опережение

К а м и.

Ножи блеснули в их руках

Но выпали ножи

Э л и.

Опешенно

К а м и.

Не успев вонзиться

В твою грудную клетку

Э л и.

Чтоб вцепиться в сердце

Жалом

Знаком занавешенным

К а м и и Э л и (вместе).

И сердце твое хохочет

А вены твои как струны

Как скрипка поет все тело

Рожденное заново Жизнью

Рожденное заново ночью

Взметеленное Вселенной

Растопленное Пургой

Бессмертное Судьбой

Чужою кровью

Как своей мечтой

К а м и.

А мостовая пылью и шипеньем сковородки

Жарит бомбжеватеньких с гитарами певцов

Ушами с волосами и монетой звонкой

Толпа проходит мимо подлецов

Э л и.

Вдыхающих из выхлопных утробин

Себе на смерть дерьмо с бензина

С машин - бесчисленных чудовищ

Покрышками скребущих Скрябина. Резиновый

К а м и.

Какой-то черно-рыжий хуй

Между двух чумных красавиц

Идет, ползет и между пальцами

Сосет из сигареты смачный, сука, европейский поцелуй

Э л и. Гого?

К а м и. Смерть всем Гого!!!

Э л и.

Я - кораблик белый, белый

Только - не бумажный

Я летала в светлом небе

С птицами на равных

К а м и.

Я - кораблик моей милой

Я люблю тебя

Я с ручьём плыву в долину

Там найдешь меня

Э л и.

В той долине океан

С берегом из гор

Там мы будем целоваться

Как волна с песком

К а м и и Э л и.

И мы будем плыть на флаги

Всех созвездий звезд

Благодарно, без причала

В счастье Божьих слез

Слышен шум приземляющегося вертолета и разбившейся о берег гигантской волны.