М. А. Цявловский. Комментарии [к балладе А. Пушкина "Тень Баркова"]

Единственное указание на принадлежность баллады «Тень Баркова» Пушкину имеется в статье В. П. Гаевского «Пушкин в лицее и лицейские его стихотворения», напечатанной в №№ 7 и 8 «Современника» за 1863 г. 2 и с тех пор никогда не перепечатывавшейся. Статья эта, наряду с работами Я. К. Грота, принадлежит к основоположным трудам пушкиноведения и является одним из главнейших источников наших сведений о Пушкине в лицее 3. Работа Гаевского основана на лицейских бумагах 1811—1817 гг., хранившихся у М<.> Л. Яковлева, на бумагах архивов: лицея и бывшего директора лицея Е. А. Энгельгардта, на записке о Пушкине М. А. Корфа и на рассказах о Пушкине его товарищей. Так как статья Гаевского, как он сам замечает, написана к пятидесятилетнему юбилею лицея (что было 19 октября 1861 г.), а в печати появилась она в 1863 г., то рассказы эти относятся вероятнее всего к 1860—1862 гг. Из девяти товарищей Пушкина, бывших в живых в эти годы, — Алдр. Павл. Бакунин (ум. 25 августа 1862 г.), Пав. Ник. Мясоедов (ум. 3 ноября 1868 г.) и Ив. Вас. Малиновский (ум. 10 февраля 1873 г.), как жившие не в Петербурге, не принадлежали к тем, которые поделились с Гаевским своими воспоминаниями о Пушкине. Не принадлежал к ним, надо думать, и кн. А. М. Горчаков (ум. 27 февраля 1883 г.), в это время уже бывший министром иностранных дел. Из остальных пяти, которые могли дать сведения о Пушкине-лицеисте, прежде всего нужно назвать Мих. Лукьян. Яковлева (ум. в 1867 г.), «лицейского старосту», как его называли, главного хранителя лицейских рукописей, преданий и традиций, затем Фед. Фед. Матюшкина (ум. 16 сентября 1872 г.), также собиравшего и хранившего памятники лицейской старины в виде автографов Пушкина и его товарищей. Возможно, что, кроме них, Гаевскому еще рассказывали о Пушкине в лицее Конст. Карл. Данзас (ум. 3 февраля 1870 г.) и Серг. Дмитр. Комовский (ум. 8 июля 1880 г.). Что касается бар. Мод. Андр. Корфа (ум. 2 января 1876 г.), то он предоставил Гаевскому свою неопубликованную записку о Пушкине и сделал ряд замечаний к статье, о чем речь дальше.

На основании записки Корфа и устных рассказов названных товарищей Пушкина по лицею Гаевский так писал о первых произведениях Пушкина. «В лицее, где все имели свои прозвища, товарищи прозвали Пушкина французом, название, которое,

160

кроме насмешки, при патриотическом настроении в эпоху нашествия французов, имело еще укорительное значение. Это воспитание и недостаток терпения, чтобы преодолеть первые трудности русской версификации, вероятно, были причиною, что Пушкин писал по-русски преимущественно прозою до 1814 года, и уже с этого времени почти исключительно отдался поэзии. Из прозаических его опытов почти ничего не уцелело, кроме небольшого отрывка из записок, напечатанного г. Анненковым в биографии поэта (стр. 22—27). Но, по рассказам товарищей его, он, в первые два года лицейской жизни, написал роман в прозе: Цыган и вместе с М. Л. Яковлевым комедию: Так водится в свете, предназначавшуюся для домашнего театра. После этих опытов<,> он начал комедию в стихах: Философ, о которой упоминает в записках, напечатанных в его биографии г. Анненковым (стр. 23); но сочинив только два действия, охладел к своему труду и уничтожил написанное. В то же время он сочинил, в подражание Баркову, поэму Монах, которую также уничтожил, по совету одного из своих товарищей. Увлеченный успехом талантливого и остроумного произведения дяди, В. Л. Пушкина<,> Опасный сосед, которое ходило тогда в рукописи и с жадностью читалось и перечитывалось, племянник пустился в тот же род, и, кроме упомянутой поэмы, написал<:> Тень Баркова, балладу, известную по нескольким спискам. Последнюю он выдавал сначала за сочинение князя Вяземского, но, увидев, что она пользуется большим успехом, признался, что написал ее сам. Это стихотворение, неудобное вполне для печати, представляет местами пародию на балладу Жуковского Громобой». Дальше Гаевский, приведя пятьдесят три стиха баллады, пишет: «Это Пироновское направление, которому отдали дань почти все замечательные поэты, и которым увлекся 14-тилетний Пушкин, дало повод сказать о нем в одной из „национальных песен“:

 

„А наш француз

Свой хвалит вкус

И матерщину порет“ 4.

 

Все эти пять произведений, по отзывам товарищей поэта, сочинены в 1812, 1813 и не позже 1814 года» *.

 

Остановимся несколько подробнее на этих сообщениях. Первое из них<,> о том, что Пушкина товарищи прозвали «французом», сделано Гаевским на основании следующего места записки Корфа о Пушкине: «В лицее, где всякий имел свой собрикет, прозвание Пушкина было Француз, а если вспомнить, что он получил его в эпоху „нашествия Галлов“, то ясно, что этот титул заключал в себе мало лестного» **.

Второе сообщение, что «Пушкин писал по-русски преимущественно прозою до 1814 года и уже с этого времени почти исключительно отдался поэзии», находится в противоречии с указанием, что «из прозаических его опытов почти ничего не уцелело, кроме небольшого отрывка из записок, напечатанного г. Анненковым в биографии поэта (стр. 22—27)». Указанный отрывок, напечатанный Анненковым в его «Материалах

 

* <«>Современник<»>, 1863, № 7, отд. I, стр. 155, 15<7>.

** Я. Грот<. «>Пушкин, его лицейские товарищи и наставники<»>. Изд. 2-е. Спб. 1899, стр. 249 5.

 

161

для биографии А. С. Пушкина» *, относится ко времени не «до 1814 года», а к ноябрю — декабрю 1815 г. **

Третье сообщение Гаевского, сделанное «по рассказам товарищей» Пушкина, говорит о том, что «в первые два года лицейской жизни», т. е. с октября 1811 г. по октябрь 1813 г., он написал вместе с М. Л. Яковлевым роман в прозе «Цыган» и комедию «Так водится в свете» 6. Это сообщение, сделанное по всей вероятности со слов самого М. Л. Яковлева, нами не может быть подвергнуто сомнению, и его нужно принять.

Четвертое сообщение говорит о том, что «после этих опытов<,> он начал комедию в стихах Философ, о которой упоминает в записках, напечатанных в его биографии г. Анненковым (стр. 23)<»>. В этом утверждении неясны начальные слова: «после этих опытов». Если эти слова понимать, как понимал их Щеголев ***, т. е. что и комедия «Философ» написана в тот же период времени, в который написаны «Цыган» и «Так водится в свете», то это утверждение неверно, так как комедия «Философ» несомненно писалась в декабре 1815 — январе 1816 г.: в записках Пушкина, впервые опубликованных Анненковым, на которые ссылается и Гаевский, есть запись от 10 декабря 1815 г.: «Начал я комедию — не знаю, кончу ли ее» 4*, а товарищ Пушкина Илличевский 16 января 1816 г. писал приятелю Фусу: «Кстати о Пушкине: он пишет теперь комедию в 5 действиях, в стихах, под названием „Философ<“>» 5*. Но слова: «после этих опытов» с бóльшим основанием можно понимать и в том смысле, что комедия «Философ» написана уже в период времени после октября 1813 г., и тогда это указание вполне согласуется с записью Пушкина и словами Илличевского 8. Об этой комедии Гаевский сообщает, что Пушкин, «сочинив только два действия, охладел к своему труду и уничтожил написанное». Эти подробности сообщаются со слов кого-нибудь из названных выше товарищей Пушкина, так как у Анненкова сказано только: «О комедии Пушкина, вскоре уничтоженной... почти ничего не< >могли мы собрать» 6*.

Пятое сообщение Гаевского говорит о том, что «в то же время Пушкин сочинил, в подражание Баркову, поэму „Монах“». Если слова: «в то же время» понимать как: «в то же время, когда писалась комедия „Философ“», то это утверждение неверно, так как «Монах» написан несомненно в 1813 г. 7* Ошибочное утверждение Гаевского, не знавшего текста «Монаха», что эта поэма написана в подражание Баркову, является, конечно, умозаключением из того факта, что по словам лиц, сообщавших Гаевскому о «Монахе», поэма была уничтожена.

 

* Сочинения Пушкина. Том первый. Издание П. В. Анненкова. Спб. 1855. Дальше это издание обозначается: <«>Пушкин. Сочинения. Изд. Анненкова<»>.

** См. Пушкин. Полное собрание сочинений в шести томах. Приложение к журн. <«>Красная нива<»> на 1930 г. Том пятый. Изд. Гиза. 1931, стр. 478—481. Дальше это издание обозначается: <«>Пушкин<.> Сочинения. Изд. 1930—1931 гг.<»>.

*** П. Е. Щеголев<. «>Из жизни и творчества Пушкина<»>. Изд. 3-е Гихла. Лгр. 1931, стр. 18.

 

4* Пушкин. Сочинения. Изд. 1930—1931 гг., том V, стр. 479.

 

5* Я. Грот. <«>Пушкин, его лицейские товарищи и наставники<»>. Изд. 2-е, стр. 67 7.

 

6* Пушкин. Сочинения. Изд. Анненкова, том I, стр. 24.

 

7* См. 9

 

162

Наконец, шестое сообщение Гаевского говорит о сочинении Пушкиным баллады «Тень Баркова».

«Все эти пять произведений, заключает свои сообщения Гаевский, по отзывам товарищей поэта, сочинены <в> 1812, 1813 и не позже 1814 года». Как мы видели, это утверждение несомненно неверно относительно комедии «Философ», которая писалась в 1815—1816 г., что касается остальных четырех произведений, то у нас нет оснований отвергать датировку Гаевского.

В другом месте своей статьи Гаевский сообщает еще, что свою балладу «Тень Баркова» <«>Пушкин называл в лицее „Тень Кораблева“, чтоб< >сколько-нибудь замаскировать этим заглавием имя героя и ее слишком игривое содержание» *.

Как эта подробность<,> так и вышеприведенный рассказ о том, что Пушкин сначала свою балладу выдавал за произведение Вяземского, а затем признался, что сочинил ее сам, всё это, конечно, не могли сочинить товарищи Пушкина, рассказывавшие о нем Гаевскому. Этим показаниям мы ничего не можем противопоставить: ни в написанном самим поэтом, ни в рассказах о нем нет ничего такого, что позволило бы усумниться в справедливости сообщенного Гаевским о первых произведениях поэта. И, наоборот, недавнее открытие текста «Монаха» блестяще подтвердило эти показания 10. Но, кроме этого, у нас есть, если не прямое, то косвенное подтверждение справедливости рассказов о «Тени Баркова». Прежде чем сдавать в печать свою статью Гаевский послал ее на просмотр и одобрение М. А. Корфу. Отзыв последнего, в виде письма к Гаевскому **, свидетельствует о том, что Корф внимательнейшим образом прочел присланную ему статью и сделал к ней ряд замечаний, иногда весьма мелких. Сообщаемое Гаевским о «Тени Баркова» не вызвало со стороны Корфа ни слова. Нельзя допустить, чтобы он оставил без возражений сообщение о балладе и приведенные из нее стихи, чтó занимает в печатном тексте статьи более двух страниц. Молчание Корфа, конечно, знак согласия с тем, чтó сообщили его товарищи Гаевскому. Итак, повторяем, у нас нет никаких оснований «отвести» эти показания, а между тем вот какова была история «Тени Баркова» в пушкиноведении 11.

Редактор первого после выхода в свет статьи Гаевского собрания сочинений Пушкина (в издании Я. А. Исакова 1870 г.) Г. Н. Геннади в примечаниях к I тому (стр. VII—IX) привел цитату из статьи Гаевского с рассказом о балладе и со стихами из нее.

Включил было эти стихи и редактор следующего собрания сочинений Пушкина (в издании тоже Я. А. Исакова 1880 г.) П. А. Ефремов. В I томе этого издания на стр. 55 к последнему стиху стихотворения «Городок» 1814 г. сделана такая сноска: «Вслед за этим стихотворением нами помещены были отрывки из баллады. Между тем оказалось, что эта баллада Пушкину не принадлежит, почему и исключена. П. Е.». На исключение текста баллады из книги после того, как она была уже сверстана, указывает и перерыв пагинации: после стр. 55 идет 58, и то обстоятельство, что в оглавлении тома значится: «<„>Тень Баркова“. Отрывки из баллады» 12, а в отделе примечаний сохранилось (стр. 511) примечание к непомещенному стихотворению, в котором редактор сообщал, что помещенные им отрывки впервые напечатаны в статье Гаевского

 

* «Современник», 1863, № 8, отд. I, стр. 356.

** Н. О. Лернер. «Письмо бар. М. А. Корфа к В. П. Гаевскому о Пушкине». «Пушкин и его современники», вып. VIII, 1908, стр. <23—28.>

 

163

«Пушкин в лицее», а затем утверждал, со слов Гаевского, что в «Тени Баркова» Пушкин подражал «Опасному соседу» и сначала выдавал свою балладу за стихи князя Вяземского *.

Этого, пока голос<л>овного, утверждения Ефремова, что «баллада Пушкину не принадлежит», оказалось достаточным, чтобы никто из редакторов не только не включал ее в собрания сочинений, но даже не упоминал о ней 14. А между тем рассказы самого Ефремова о тех основаниях, по каким он исключил из собрания балладу Пушкина, показывают, что тут имело место, как принято выражаться, «недоразумение». В свое время Щеголев совершенно правильно писал об Ефремове, как редакторе сочинений Пушкина: «Покойный Ефремов, при всех своих заслугах по изданию русских писателей, всё же был только любителем и не имел ни научной подготовки, ни критического чутья, заменяя по временам эти свойства чрезмерным — даже до удивления — апломбом и догматизмом. Он внес не мало совершенно произвольных мнений по вопросам текста, хронологии и даже биографии поэта. К сожалению, до самого последнего времени в пушкиноведении выдаются за положительные данные такие утверждения, которые по расследовании оказываются всего на всего домыслами Ефремова» **. Как увидим, совершенно так было и в данном случае.

В статье своей «Мнимый Пушкин в стихах, прозе и изображениях» Ефремов так писал о «Тени Баркова»:

Еще я выбросил отрывки из поэмы „Тень Баркова“, которые взял было из статьи Гаевского в „Современнике“, обставившего его <sic!> такими подробностями о времени написания, чтении лицеистам и т. п., что не было сомнения, что это написал Пушкин. Найдя полную поэму в рукописной тетради, я увидел, что в ней дело идет не о Петербурге, а о Москве, и с такими подробностями, которых Пушкин не мог о ней знать, вывезенный из нее еще почти ребенком. Не скажу теперь, что это стихотворение принадлежит Полежаеву, как я сделал тогда, исключая из своего издания эти стихи, потому что Полежаеву приписывали, еще при жизни, почти все эротические произведения Дьякова». В сноске к последнему слову прибавлено: «Это был москвич очень остроумный и талантливый, много грешивший нецензурными стихотворениями, страшный поклонник танцовщицы Санковской, лишившийся даже места учителя чистописания в гимназии за одну из выходок на ее бенефисе. К сожалению, он вел потом крайне нетрезвую жизнь и под конец ее даже хвалился однажды, что совсем бросил водку, а на поздравления с этим ответил: „ничего уж, кроме рома, не пью<“>» *** 15.

Года через два после того, как были написаны эти строки, Ефремов снова рассказал об обстоятельствах исключения им «Тени Баркова» из собрания сочинений Пушкина. Рассказ этот находится в VIII томе собрания сочинений Пушкина издания А. С. Суворина 1903—1905 гг. В примечании к стихотворению «Городок» Ефремов

 

* «В тексте „баллады“, — пишет дальше Ефремов, — мы заменили неудобные к печати слова другими, набранными разборкой в шрифте» 13. Этот нелепый прием подставлять, вместо слов Пушкина, свои, «близкие по смыслу»<,> любил применять Ефремов.

** П. Е. Щеголев. «Из разысканий в области биографии и текста Пушкина». «Пушкин и его современники», вып. XIV, 1911, стр. 86—87.

*** «Мнимый Пушкин в стихах, прозе и изображениях». Спб. 1903, стр. 6—7 отдельного оттиска из «Нового Времени», №№ 9845 и 9851 от 2 и 8 августа.

 

164

писал: «Здесь кстати будет заметить, что в статье своей Гаевский приписал Пушкину стихотворение: „Тень Баркова“ и привел обширные выписки. Он указал, что Пушкин, написав эти стихи в подражание „Опасному соседу“ своего дяди, выдавал их сначала за сочинени<е> кн. Вяземского и из приличия называл в лицее эту балладу: „Тень Кораблева“ и т. д., но увидев успех, признался, что написал ее сам. На этом основании я взял было <отрывки эти> в Исаковское издание сочинений Пушкина, но цензор г. Ратынский вó-время указал мне, что стихи эти московского происхождения, хотя неправильно приписал их Полежаеву. Они были мною исключены из издания, а потом, в Москве, мне попалась целая тетрадь подобных произведений одного москвича, состоявшая из переделок на такой же лад баллад и поэм Жуковского, как эта „Тень Баркова“ (Громобой), <„>Съезженская узница<“> (Шильонский узник) и пр. Эту тетрадь я отдал В. П. Гаевскому, а он и сам уж< >встретил меня отказом от своего прежнего предположения. Кто же, однако, наговорил ему таких подробностей, которые были приведены при напечатании им отрывков „Тени Баркова“?<»> *

На основании этой, второй, редакции рассказа Ефремова выходит, что указания цензора Ратынского на то, что приведенные Гаевским стихи «московского происхождения»<,> было Ефремову достаточно, чтобы не признать их за пушкинские. В первой редакции это передается иначе. Здесь сказано, что будто бы сам Ефремов, «найдя полную поэму в рукописной тетради, увидел, что в ней дело идет не о Петербурге, а о Москве, и с такими подробностями, которых 16 Пушкин не мог о ней знать, вывезенный из нее еще почти ребенком». Но как бы там ни было, Ефремов, конечно, имеет в виду стихи баллады: «В бордели на Мещанской» и «Московский модный молодец». Но первый стих говорит именно за то, что место действия — в Петербурге, где на Мещанской издавна находились публичные дома. На это намекал тот же Пушкин в стихотворении «Моя родословная», говоря, что Булгарин «в Мещанской дворянин» **. Что же касается «московского модного молодца», то более чем странно думать, что он может быть только в Москве, скорее наоборот: естественно назвать «московским» человека, приехавшего из Москвы в чужой город. Но если бы даже место действия в балладе была и Москва, это обстоятельство никак, казалось бы, не могло служить доказательством в пользу того, что баллада сочинена не Пушкиным. А между тем из приведенных объяснений Ефремова явствует, что никаких других доказательств против авторства Пушкина у него не было 18<.>

Ефремов дважды утверждал — в примечаниях к стихотворениям А. И. Полежаева в издании Суворина 1889 г. *** и в нововременской своей статье, что в издании 1880 г. собрания сочинений Пушкина автором «Тени Баркова» он, со слов Ратынского, назвал Полежаева, но это неверно: как мы видели, указания на то, что баллада принадлежит Полежаеву, там нет.

 

* Указанное сочинение, стр. 1<8>.

** Утверждали, что называвшая себя «тантой», т. е. теткой, жены Булгарина была содержательницей публичного дома, в котором жила будущая жена Булгарина. См. Н. И. Греч<.> «Записки о моей жизни». Изд. Aca<d>e<mi>a. 1930, стр. 716 и «Русский Архив». 1882, № 4, стр. 254 17.

*** Здесь Ефремов писал: «...пишущий эти строки тоже приписал Полежаеву<,> по голословному указанию Н. А. Ратынского, стихотворение „Тень Баркова“<,> с именем Пушкина напечатанное В. П. Гаевским» (стр. 544) 19.

 

165

Но во всяком случае, от этой совершенно неосновательной аттрибуции Ефремов отказался. С своей стороны должен заявить, что ни мне, просмотревшему десятки рукописных сборников со стихотворениями, ни В. В. Баранову, редактору полного собрания сочинений Полежаева в издании «Academia», неизвестно ни одного списка «Тени Баркова», где эта баллада была бы приписана Полежаеву.

Взамен Полежаева, в статье «Мнимый Пушкин» как предположение, и при том высказанное довольно глухо, Ефремов выдвигает или даже только склонен выдвигать авторство некоего Дьякова.

Эта, скажем прямо, нелепая аттрибуция объясняется лишь тем, что Ефремов, очевидно, забыл приведенные Гаевским стихи 9 строфы баллады, явно свидетельствующие о том, что «Тень Баркова» не могла быть написана позднее, примерно, 1815 г., а названный Ефремовым Дьяков писал свои пошлости в 1840—1850-ых годах *. Во втором своем рассказе об исключении из собрания сочинений Пушкина «Тени Баркова» — в примечании суворинского издания — Ефремов, не упоминая уже Дьякова, говорит о каком-то рукописном сборнике, состоявшем из «переделок на такой же лад баллад и поэм Жуковского», как «<„>Тень Баркова“ (Громобой), „Съезженская узница“ (Шильонский узник) и пр.». Этим Ефремов хочет сказать, что нахождение «Тени Баркова» в одном рукописном сборнике вместе с такого же, по его словам, «лада», как «Тень Баркова», переделкой поэмы Байрона «Шильонский узник» в переводе Жуковского под названием «Съезженская узница 20» и пр. свидетельствует о том, что и автор этих произведений один. Не говоря уже о том, что мало ли в какое соседство могла попасть и попадала «Тень Баркова» в рукописных сборниках, утверждение это, доказывающее полное отсутствие у Ефремова литературного вкуса, не менее нелепо, чем его аттрибуция баллады Дьякову. Между озорной и злой пародией Пушкина в «Тени Баркова» на отдельные эпизоды баллады Жуковского «Громобой» и плоской, пошлой пародией на «Шильонского узника» Жуковского в «Съезженской узнице», содержание которой рассказ проститутки о пребывании ее с подругами в чулане съезжей Сретенской части в Москве — нет ничего общего. По стиху эта слабая вещь принадлежит, вероятно, к середине XIX века **. Но если бы даже «Съезженская узница» или какая-нибудь другая пародия на Жуковского и оказалось бы <sic!> неплохим в своем роде стихотворением, каким образом это могло бы увеличить или уменьшить степень вероятности принадлежности Пушкину «Тени Баркова»? Остается еще утверждение Ефремова, что впоследствии Гаевский сам отказался от своего, как выражается Ефремов, «предположения» об авторстве Пушкина. Утверждение это приходится оставить на совести Ефремова,

 

* Благодаря любезности Г. И. Кноспе, я имел возможность ознакомиться с поэмой в двух частях: «Рапорт друзьям» («Рапортую, друзья»), датированной 1850 г., и стихотворениями: «Видение в больнице» («Что ты, штоф с травничком»), «Это он» («Ни за долами, ни за горами») и «Н. Дубровскому» («Да будешь ты, презренна тварь»), датированным 8 марта 1849 г., принадлежащими перу Алексея Дьякова. Как поэма (в 490 стихов)<,> скучнейшим и пошлейшим образом рассказывающая о пребывании автора в больнице, где он лечится от пьянства и венерической болезни, так и стихотворения столь убоги, что исключают всякую возможность признать автором «Тени Баркова» этого жалкого поэта.

** С текстом <«>Съезженской узницы<»> я познакомился благодаря любезности Г. И. Кноспе.

 

166

так как в принадлежавшем Гаевскому экземпляре его статьи, с вплетенными в нее листами, его рукой записано только: «По удостоверению П. А. Ефремова „Тень Баркова“ не Пушкина» * Мне кажется, что в этих скупых словах нельзя еще видеть согласие Гаевского с «удостоверением» Ефремова 21. Но если даже Гаевский легкомысленно и поддался совершенно вздорным доводам Ефремова, это обстоятельство не может иметь значения для решения вопроса о принадлежности «Тени Баркова» Пушкину.

Несмотря на то, что у Ефремова, как мы видим, не было никаких данных отвергать принадлежность Пушкину «Тени Баркова», его категорический тон, апломб, по выражению Щеголева, «даже до удивления» производили столь сильное впечатление, что, как я уже говорил, никто из редакторов стихи из баллады не включал в собрания сочинений Пушкина и вообще о ней не упоминал **. Лишь один Н. О. Лернер в статье «Литературные замыслы и приписываемые Пушкину произведения 1813—1815 гг.<»> (в I томе собрания сочинений Пушкина под ред. С. А. Венгерова в издании Брокгауз-Ефрона 1907 г.), отвел балладе такой абзац:

«Что касается до приписанной Пушкину В. П. Гаевским („Современник“, 1863 г., № 7, стр. 155—157) неприличной поэмы „Тень Баркова“, то непричастность Пушкина к этой довольно посредственной вещи установлена П. А. Ефремовым („Мнимый Пушкин“), который, „найдя полную поэму (у Гаевского приведены лишь отрывки) в рукописной тетради, увидел, что в ней дело идет о Москве, и с такими подробностями, которых Пушкин не мог о ней знать, вывезенный из нее <еще> почти ребенком<“>» ***.

Обнаружение в архиве кн. А. М. Горчакова автографического текста поэмы «Монах», подтвердившее сообщение Гаевского, заставило Щеголева в его статье об этой поэме в 31 томе «Красного архива» 1928 г. поставить вопрос о принадлежности баллады Пушкину 4*. В посвященном «Тени Баркова» примечании исследователь склонялся к тому, что баллада написана Пушкиным 5*. Резко изменил свой взгляд на «Тень Баркова» и Н. О. Лернер. В статье «Неизвестная баллада А. С. Пушкина „Тень Баркова<“>» («Огонек», 1929, № 5 (305) от 3 февраля) он теперь убедительно доказывал, что балладу мог написать только Пушкин. Теперь Н. О. Лернер признал, что Ефремов

 

* П. Е. Щеголев. <«>Из жизни и творчества Пушкина<»>. Изд. 3-е, Лгр., 1931, стр. 31.

** П. О. Морозов в примечании к стихотворени<ю «>К другу стихотворцу<»> в первом томе собр. соч. Пушкина, изд. <«>Просвещение<»>. 1903, стр. 394, приводит шесть стихов из баллады (по тексту <в> статье Гаевского), называя ее <«>одной рукописной балладой того [т. е. начала XIX в.] времени<,> приписывавшейся Пушкину<»>.

*** <«>Библиотека великих писателей<»> под редакцией С. А. Венгерова. Пушкин, т. I. Изд. Брокгауз-Ефрон. Спб., 1907, стр. 304.

 

4* Статья Щеголева перепечатана в дополненном виде в его книге <«>Из жизни и творчества Пушкина<»>. Изд. 3-е, Лгр., 1931. Здесь (стр. 18) указано, что статья, кроме <«>Красного архива<»,> напечатана в книге: <«>Горчаковский архив<»>. Когда покойный Павел Елисеевич (ум. 22 января 1931 г.) приготовлял к печати свою книгу: <«>Из жизни и творчества Пушкина<»>, он был уверен, что ко времени ее выхода <«>Горчаковский архив<»> будет уже издан, но это не произошло в 1931 г. 22

5* <«>Красный архив<»,> т. 31, 1928, стр. 171 и <«>Из жизни и творчества Пушкина<»>. Изд. 3-е, Лгр., 1931, стр. 30—31.

 

167

«опрометчиво отверг авторство Пушкина», и даже заявлял, что «из других пушкинистов ни один ни разу не остановился на вопросе о принадлежности Пушкину баллады», забыв, очевидно, о своей статье в венгеровском собрании сочинений Пушкина. Теперь Н. О. Лернер считал, что <«>вопрос о принадлежности Пушкину баллады, который ныне выдвигается ее несомненной связью с „Монахом“<»>, <«>категорически решается положительно». По-прежнему не зная всего текста баллады *, Н. О. Лернер на этот раз справедливо утверждал: «Не только сообщение Гаевского не вызывает никаких сомнений, но в пользу авторства Пушкина говорят и сами стихи, которых нет никакой возможности приписать кому-либо другому из тогдашних лицейских поэтов. Ни у Дельвига, ни у Илличевского 23 (не стоит говорить о Кюхельбекере) мы не найдем стихов такой силы, энергии и зрелости. Пушкин быстро шел вперед и всех обогнал» 24.

Такова история вопроса о принадлежности Пушкину баллады «Тень Баркова» 25.

В настоящее время я, кроме напечатанных В. П. Гаевским в его статье пятидесяти трех стихов баллады, располагаю шестью ее списками, из которых пять заключают в себе полный текст, а шестой — отрывок в шестьдесят семь стихов. Все эти списки входят в состав тех рукописных сборников эротических, в огромном большинстве просто порнографических, почти исключительно стихотворных произведений, которые с XVIII века до наших дней циркулируют среди любителей этой потаенной литературы.

Часто в этих сборниках произведения эротические перемежаются с гражданскими стихотворениями нецензурными для своего времени. Типичный экземпляр такого рода сборников описал Пушкин в стихотворении «Городок». «Сафьян<н>ая тетрадь», полученная Пушкиным от «драгунского солдата», заключала в себе и сатиры с ноэлем вольнодумца кн. Д. П. Горчакова 26, и сатиру К. Н. Батюшкова на бездарных поэтов «Видение на берегах Леты», и «Опасного соседа» В. Л. Пушкина, и комедию И. А. Крылова «Трумф», в которой, правда, без достаточных оснований, видели каррикатуру на Павла I и его «гатчинцев». Но добрую половину тетради занимали пахабные 27 произведения неистового Баркова.

Наряду с этими сборниками смешанного содержания ходили и специально эротические. В них-то и скрывалась «Тень Баркова», пошедшая, вероятно, от кого-нибудь из товарищей Пушкина по лицею. Гаевский, по его словам, знал уже несколько списков баллады.

Наиболее старым из известных нам текстов «Тени Баркова» является текст в сборнике, представляющем собою тетрадь в 8o (21 × 14 см) в бумажном переплете с кожаным корешком. В тетради, кроме переднего форзаца, 134 страницы, из которых первые 67 исписанные и вторые 67 — совершенно чистые. На 1—60 страницах тетради находятся тексты восемнадцати стихотворений эротического содержания, написанные каллиграфическим, с завитушками прописных букв, не очень разборчивым почерком. Чернила несколько выцветшие. Эти страницы написаны, вероятно, в середине XIX века. Страницы 12—18 заняты приписывавшимся Пушкину стихотворением «Первая ночь», подписанным буквою, которую можно прочесть и как «К» и как «П», а страницы

 

* Кроме имеющихся в статье Гаевского пятидесяти трех стихов, Н. О. Лернеру был известен список (о чем речь дальше) отрывка из баллады, дающего по сравнению с текстом у Гаевского лишних тридцать девять стихов.

 

168

43—60 — «Тенью Баркова», подписанной: «Барковъ». Это слово зачеркнуто карандашем <sic!> и карандашем же сверху написано: «Пушкинъ». Страницы 60—61 заняты тремя непристойными стихотворениями, написанными чернилами и карандашем небрежным почерком, а страницы 61—67 стихотворениями частью Пушкина («Она придет, она придет», т. е. «Она тогда ко мне придет», «Холоп венчанного солдата», «Полумилорд, полукупец», «Насильно Зубову мила», «В Академии наук» и «Ор<л>ов с Истоминой в постели»), частью приписывавшимися Пушкину («Накажи, святой угодник», «Куликову [sic! вместо: Канкрину] Россия верит», «Орликом и в колпаке», «На диво нам и всей Европе», «Всё изменилося под нашим зодиаком», «Ты просишь написать», «Не памятник, а диво», «Как счастливы библисты» и «Еще ль наш архирей не свят»)<,> стихотворением «Венера, Венера, скажи ты скорей» и стихот<во>рением «К< >М. М. Н.», подписанным: «В. Куликовъ». Все эти стихотворения написаны карандашем и не тем почерком, каким исписаны первые шестьдесят страниц.

Текст «Тени Баркова» заключает в себе, вместо 288, 285 стихов. Нет стихов 106, 168, 222, а стихи 62 и 137 неполные, зато из 97 стиха сделано два стиха. Текст представляет собою копию, сделанную малограмотным человеком, очень часто не разбиравшим списываемого и писавшим не имеющие никакого смысла слова.

Этот текст дальше обозначен: С.

Второй текст «Тени Баркова» находится в сборнике, озаглавленном: «Русская пріапея | и | циника, | или | сборникъ | эротическихъ, пріапическихъ | и | циническихъ стиховъ | разныхъ авторовъ во вкусѣ | Баркова, Баффо, Грекура, | Лафонтеня, Парни, Пирона, и | другихъ писавшихъ | въ XVIII-мъ и XIX вѣкѣ». На корешке: «Русская | пріапея | и | циника | 2».

Сборник представляет собою томик ( × см 28) в зеленом коленкоровом переплете с кожаным корешком и тиснением золотом, в 378 страниц. В сборнике две части: часть I — «поэзія эпическая» и часть II — «поэзія драматическая». Первая часть разделена на отделы: 1. Поэмы. 2. Баллады. 3. Новеллы, повести и рассказы. 4. Сказки и басни. Первым произведением в отделе «Баллад» и является (на стр. 87—99) «Тень Баркова», подписанная: «А. Пушкинъ и Языковъ», при чем: «А. Пушкинъ» зачеркнуто.

Сборник составлен, вероятно, в 1864 г., так как при четырех переводных пьесах имеются пометы: «Переведено с итальянского 1—2 сентября 1864 N N.....» (стр. 85); «Переведено в сент. 1864 A N. N.» (стр. 286); «Перев. 19 сент. 1864 N N.....» (стр. 288); «перевед. N N 25 нояб. 1864» (стр. 294). Скрывшийся под инициалами «NN» и «A. NN» переводчик, вероятно, является и составителем сборника.

В настоящее время сборник принадлежит Вас. Вас. Сокологорскому и находится в распоряжении Г. А. Гуковского, любезно снявшего для меня копию с текста «Тени Баркова» и сделавшего описание сборника. Из всех известных мне текстов баллады текст этого сборника лучший в отношении грамотности. Особенностями текста являются, во-первых, деление баллады на две части и, во-вторых, варианты, свидетельствующие о том, что составитель сборника имел в распоряжении по крайней мере три списка баллады.

Дальше основной текст этого сборника обозначен: Р, а варианты: Р1 и Р2.

Третий текст «Тени Баркова» находится в сборнике, на заглавном листе которого написано: «Еблематическо-скабрезный Альманах <sic!>. Собраніе неизданныхъ в Россіи

 

169

тайныхъ хранимыхъ рукописей знаменитѣйшихъ писателей древности, среднихъ вѣковъ и новаго времени. Выпускъ: *. Изъ бумагъ покойнаго графа Завадовского <sic!> и другихъ собирателей. Переписано 1865 году». На обороте заглавного листа: «Написано какъ рѣдкость единственно для археологовъ и библіофиловъ».

Сборник представляет собою сшитые в тетрадь полулисты писчей бумаги, согнутые пополам. В тетради в 4o 144 страницы, из которых две первые составляют переднюю, а две последних — заднюю обложку. В тетради, исписанной одним почерком, двадцать четыре стихотворения более или менее непристойного содержания.

«Тень Баркова» занимает 93—113 страницы. Под заглавием стоит: «Баллада»<,> а под этим: «А. Пушкина».

Текст баллады заключает в себе, вместо 288 стихов, 283 стиха, но так как в трех случаях (в стихах 87, 89 и 256) из одного стиха сделано два, то на самом деле стихов всего 280. Нет 29, 78, 213—216, 219 и 220 стихов. Текст разделен на двадцать четыре строфы, но 85—228 стихи разбиты неправильно: 85—92 составляют 8 строфу<;> 93—116 ст. разбиты на три (9, 10 и 11) строфы (по восьми стихов в строфе); 117—164 ст. разбиты на четыре (12, 13, 14 и 15) строфы (по двенадцати стихов в строфе); 165—180 ст. составляют 16 строфу; 181—204 ст. разбиты на две (17 и 18) строфы, а 205—212, 217, 218, 221—228 ст. составляют 19 строфу.

Этот текст дальше обозначен: А.

Описываемый сборник принадлежит к числу тех многочисленных «альманахов»<,> производством которых занимался в конце XIX — начале XX в. второстепенный актер Московского Малого театра Ник. Викт. Панов **. Имея общий вышеприведенный текст заглавного листа, часть сборников Панова носила номера, а часть, как и описываемый, номеров не имела. Заглавие и помета на обороте заглавного листа «альманахов» Панова явно расчитаны <sic!> на малограмотных потребителей с целью преувеличить ценность сборника как «редкости». От лиц, знавших Панова, мне приходилось слышать предположение, что слова заглавия: «Из бумаг покойного графа Завадовского» не являются совершенной выдумкой Панова, и что возможно, что он действительно имел какое-то рукописное собрание потаенной литературы середины XIX в., а может быть и более раннего времени, но принадлежало ли оно на самом деле гр. Завадовскому (кому именно?), или эта фамилия поставлена лишь для придания «солидности» сборнику, остается неизвестным. Непонятна и помета: «Переписано 1865 году». Описываемый нами экземпляр «альманах<а>» несомненно изготовлен не в 1865 году, а позднее, так, что дата «1865» или является фальшивой или указывает на время написания рукописного сборника, бывшего для описываемого экземпляра оригиналом. Производство «альманахов» было для Панова подсобным заработком. Мне передавали, что в начале своей деятельности Панов добросовестно списывал тексты какого-то собрания, но затем, так как потребители, круг которых был ограничен, требовали всё новых произведений, Панов пустился на всякого рода проделки: стал к сюитам уже воспроизводившихся им текстов прибавлять несколько новых, выдавая такой «выпуск»

 

* Цифры нет.

** В его «деле» в архиве Малого театра имеются сведения, что поступил он в театр в 1890 г., а в 1908 г. вышел на пенсию (в 1140 р.). Дат рождения и смерти Н. В. Панова 29 в «деле» нет.

 

170

за новое собрание, или списывал тексты совершенно пристойных, без каких-либо пахабных слов стихотворений, уснащая их от себя неприличными словами, или, наконец, разгоняя текст, чтобы тетрадь была потолще. К последнему типу принадлежит и описываемый экземпляр.

Как этот сборник, так и первый принадлежат известному исследователю литературы по истории нравов и сексологии Н. В. Скородумову.

Четвертый текст имеется в тетради в лист, на обложке озаглавленной: «Сочинен<і>е Баркова. Тетрадь 2-я». Тетрадь (в числе других с таким же заглавием) приобретена в «Книжной лавке писателей» (Москва) в 1936 г. Государственным литературным музеем. В тетради (бумага без водяных знаков) двадцать листов (сорок страниц). Текст баллады (без подписи), занимающий стр. 8—22, исключителен по своей безграмотности. Кроме восклицательных и вопросительных<,> знаков препинания нет. Время написания, — вероятно, не позднее XIX в. <sic!> Ст. 133 и 134 по ошибке написаны дважды, ст. 159, 160, 163 и 221 30 нет. Вместо последнего написаны вторично ст. 213 и 214.

Этот текст дальше обозначен: М.

Пятый полный текст баллады имеется в сборнике, составленном в XX в. Сборник этот представляет собою копии, сделанные составителем с текстов разного происхождения. К сожалению, снимавший копии не только не описывал имевшихся в его временном пользовании сборников, но и не помечал, из какого именно сборника снята та или другая копия. Текст подписи не имеет.

Этот текст дальше обозначен: К.

Шестой текст — отрывок в шестьдесят семь стихов, имеющийся в сборнике, принадлежавшем П. Е. Щеголеву, затем им подаренном Б. Л. Модзалевскому и от последнего поступившем в Пушкинский дом. Сборник этот представляет собою том в лист в красном кожаном переплете с золотым тиснением; на форзаце написано: «Стихотворенія 1832 года». Эта дата означает время, когда тетрадь начала заполняться, но вписывались в нее тексты и в 1851 году. На стр. 206—208 имеется отрывок из баллады Пушкина, озаглавленный «Тень Баркова». Текст здесь худший из всех мне известных. Изобилующий орфографическими ошибками и искаженными до полной бессмыслицы словами текст не разделен на строфы и заключает в себе 1—22, 25—44 и 91—115 стихи баллады. Текст подписи не имеет.

Этот текст дальше обозначен: Щ.

По этому списку Н. О. Лернер в своей статье о балладе в «Огоньке» напечатал двадцать стихов: 2 (не полностью) 31, 3, 9, 19, 20, 33 (не полностью), 34, 35, 36 (с опечаткой: «нежны» вместо «нежной» 32), 37, 39—42 (с конъектурами, дающими правильное чтение), 43, 44 (с ненужной конъектурой: «Толкает в стих упрямой»), 112, 113 (не полностью) и 114 стихи *.

Наконец, седьмой текст это — напечатанные Гаевским в его статье пятьдесят три стиха, являющиеся 1, 4—8, 38, 57—62, 73—76, 85—111, 247 и 281—288 стихами баллады. Из них шесть стихов: 73, 89, 103, 106, 107 и 284 по цензурным соображениям даны Гаевским в неполном виде. В упоминавшемся выше экземпляре Гаевского

 

* Всего напечатано в статье Лернера семьдесят один стих: 1—9, 19, 20, 33—44, 57—62, 73—76, 85—114, 281—288 стихи 33. В стихе 284 введена неверная конъектура: <«>По-царски<»>, вместо: <«>Святые<»>.

 

171

его статьи «Пушкин в лицее и лицейские его стихотворения» выпущенные нецензурные слова написаны рукой Гаевского *.

Дальше текст в статье Гаевского обозначен: Г, а его рукописные приписки: Г1.

Общей чертой большинства списков баллады Пушкина является орфографическая неграмотность их текстов. Что касается текста в узком смысле слова, то значительных разночтений списки не дают, искажая лишь отдельные стихи, иногда разбивая один стих на два, иногда пропуская стихи. Но никаких дополнений или значительных перестановок стихов списки не дают 34.

Все указанные тексты печатаются полностью с сохранением орфографии ** и всех, часто маловероятных, искажений. Последние интересны тем, что дают наглядное представление о том, во что превращается подлинный текст, пройдя через какое-то количество копий неграмотных переписчиков.

Особенно любопытны в этом отношении: стих 20 («Приапа жрец ретивый»), где, вместо «Приапа», в списках имеем: «Примѣрный», «Пріятно», <«>Пріяна» и «Сіяма»; ст. 29 («Шихматов, Палицын, Хвостов»), где, вместо Шихматова, в двух списках стоит «Крапоткинъ» 35; стих 211, где, вместо «Вотще» появилось «Отче»; стих 245 («И ветер хладный пробежал»), превратившийся в «И ветер хладный без греха».

Как уже указано, худшим нужно признать текст Щ; тексты С, А лучше, но всё же несовершенны 36, лучшими являются К и Р.

В основу печатаемого нами в качестве подлинного положен текст К, но с следующими отступлениями: в восемнадцати стихах (7, 60, 61, 76, 85, 87, 91, 97—101, 103, 111, 281<,> 283, 286 и 288), текст которых у К расходится с текстом Г, взят последний; кроме этого, пять стихов (73, 89, 103, 107 и 284) взяты по Г1, четырнадцать по Р (11, 20, 25, 33, 51, 117, 122, 128, 143, 144, 153, 169, 177 и 226), один стих (28) — по С, один (197) — по А, и в один (106) мною введена конъектура 37.

 

* Экземпляр этот принадлежал П. Е. Щеголеву, а теперь находится в Пушкинском доме.

** При сличении текстов знаки препинания как правило не учитывались, и из них приводятся лишь наиболее важные, проставленные в скобках у буквы, обозначающей список.

 

<РАЗНОЧТЕНИЯ СПИСКОВ «ТЕНИ БАРКОВА» (с. 171—198)>

198

Первое, что поражает при чтении баллады, это ее чрезвычайно крепкое сквернословие. Не столько цинизм содержания, сколько лексика, называние вещей и действий своими именами составляет спецификум барковщины, ее основную суть. Этой эксгибацией <sic!> переполнена и «Тень Баркова», в которой количество похабных слов, можно сказать, ошеломляюще чрезмерно. В этом сказалось ее «мальчишеское» происхождение. Юный автор, увлеченный запретностью и новизною сюжета<,> с наигранным цинизмом< >старается уснастить свое произведение возможно бóльшим количеством нецензурных слов.

Производимое на нас впечатление словесного неистовства тем сильнее, что в печатных текстах произведений и писем Пушкина все нецензурные слова изъяты, а между тем юношеская баллада представляет собой лишь нарочитое, в целях стилизации, скопление,

 

199

«нагнетание» неприличных слов, вообще довольно обычных как в произведениях поэта, так и в его письмах.

Нецензурные вульгаризмы баллады по степени их эксгибационной выразительности можно разделить на несколько групп. Прежде всего нужно выделить слова: хуй, хуина, елда, елдак, плешь и муде<.> Так как «мотив» этого органа — основной в балладе, то и слова эти встречаются в ней чаще всех остальных похабных слов. Слово «хуй» употреблено тринадцать раз (стихи 14, 24, 47, 66, 79, 82, 176, 188, 209, 213, 221, 259 и 272), «хуина» — два (стихи 55 и 251), «хуиный» — один (стих 141), «елда» — четыре (стихи 12, 106, 125 и 184), «елдак» — пять (стихи 33, 64, 133, 151 и 260), «плешь» — пять (стихи 21, 27, 83, 118 и 261) и «муде» — семь (стихи 56, 63, 130, 211, 252, 257 и 262); всего тридцать семь раз * 84. В этом, между прочим, больше, чем в чем-нибудь другом, сказывается «барковщина» баллады, ибо Барков, конечно, прежде всего певец фаллоса **.

Кроме этого основного «ядра» непристойностей, к ним относятся слова: «дрочить»<—>один раз (стих 26), «дрочиться» — один (стих 256), «Ебаков» — шесть (стихи 69, 77, 121, 149, 158 и 277), «ебать» — четыре (стихи 13, 81, 199 и 201), «ебля» — один (стих 164), «ебливая» — один (стих 233), «еть» — один (стих 185), «заебина» — один (стих 189), «обосраться» — один (стих 274) и группа: «пизда» — семь (стихи 15, 17, 89, 132, 152, 200 и 219), «прореха» — один (стих 190), «секелек» — один (стих 153) и «щель» — два (стихи 22 и 166).

Из этих слов в произведениях и письмах Пушкина находим ***:

в письме к П. Б. Мансурову от 27 октября 1819 г.: «Каждое утро крылатая дева летит на репетицию мимо окон нашего Никиты, по прежнему подымаются на нее телескопы и хуи — но увы...; ты не видишь ее, она не видит тебя:»<;>

в черновике стихотворения «Кн. П. А. Вяземскому» («Язвительный поэт, остряк замысловатый», 1821 г.): «И шутку не могу придумать я другую, Как только отослать Толстого к хую»;

 

* Кроме этого, орган называется еще< «>предателем<»> (ст. 65) и <«>прелюбодеем<»> (ст. <1>7<8>) и сравнивается со столбом (ст. <16> и 47), колом (ст. <8>4<)>, злаком (ст. 203) и воином (ст. 34)!

** Это явствует уже из большого разнообразия названий органа в произведениях Баркова: хуй, елдак, свайка, салтык, уд, снасть, рог, жало, битка, талант, рычаг, рожок, свирель, шест, булава, шматина, свай, гусак, кушак.

*** Не печатаемые обычно слова в произведениях и письмах Пушкина воспроизводятся по автографам Пушкина и экземпляру старого академического издания переписки Пушкина, где текст писем дан без каких-либо пропусков. Такие экземпляры были напечатаны в очень ограниченном количестве для раздачи членам Академии наук. Текст писем кончая 1833 г. приводится по изданиям: <«>Пушкин. Письма<»> под ред. и с прим. Б. Л. Модзалевского, т. I (1815—1825), 19<2>6 и т. II (1826—1830), 1928, Гослитиздат и «Пушкин. Письма» под ред. Л. Б. Модзалевского, т. III (1831—1833), 1935, <«>Aca<d>em<i>a<»>, а за следующие годы по изданию: <«>Сочинения Пушкина<»>. Издание Императорской Академии Наук. Переписка под ред. и с прим. В. И. Саитова, т. III (1833—1837). Спб. 1911.

 

200

в письме к кн. П. А. Вяземскому от начала апреля 1824 г.: «Чтоб напечатать Онегина я в состоянии ——— т. е. или рыбку съесть, или на хуй сесть. Дамы принимают эту пословицу в обратном смысле»;

в стихотворении «Сводня грустно за столом» (1827 г.): «Так на всех и встанет хуй, Только вас увидишь»;

в письме к А. И. Тургеневу от 7 мая 1821 г.: «Здесь такая каша, что хуже овсяного киселя. Орлов женился; вы спросите, каким образом? — Не понимаю. Разве он ошибся плешью и проломал жену головою. Голова его тверда; душа прекрасная; но чорт ли в них? Он женился, наденет халат и скажет<:> Beat<u>s qui procul...»;

в письме к кн. П. А. Вяземскому от 10 октября 1824 г.: «...сегодня кончил я поэму „Цыгане“. Не знаю, что об ней сказать — Она покаместь мне опротивела, только что кончил и не успел обмыть запревшие муде»;

в стихотворении «К кастрату раз пришел скрипач» (1825 г.?): «<„>Когда тебе бывает скучно, Ты что творишь, сказать прошу“. В ответ бедняга равнодушно: „Я? я муде себе чешу<“>»;

в стихотворении «Как весенней теплою порою» (1830 г.?): «Уж как я вас мужику не выдам, А сама мужику муде выем» *;

в письме к В. К. Кюхельбекеру от начала декабря 1825 г.: «Получив твою комедию я надеялся найти в ней< и> письмо — Я трес, трес ее и ждал не выпадет ли хоть четвертушка почтовой бумаги; напрасно: ничего не выдрочил»;

в стихотворении «Орлов с Истоминой в постеле» (1817 г.): «Не думав милого обидеть, Взяла Лаиса микроскоп И говорит: „Дай мне увидеть, Мой милый, чем меня ты еб<“>»;

в письме к П. Б. Мансурову от 27 октября 1819 г.: «...шампанское, слава богу, здорово — актрисы также — то пьется, а те ебутся»;

 

* В рукописи (автографе Пушкина), вместо слова «муде»<,> стоят четыре точки. К этому перечню можно присоединить метафоры: <«>В чужой пизде [или „дыре“] соломинку ты видишь, <А> у себя не видишь и бревна<»> в стихотворении <«>От всенощной вечор<»> (1814 — май 1817 гг.)<; «>У Буало была лишь запятая, А у меня две точки с запятой<»> в стихотворении «Сравнение» (1816? г.); «Ленивый муж своею старой лейкой В час утренний не орошал его» и «В надменный член, которым бес грешил 85» в «Гавриилиаде» (1821 г.)<;> «Послан ей в спирту огарок» в «Царе Никите» (1822 г<.>; это может быть стих не Пушкина) и благонамеренный в письме Вяземскому от 1 сентября 1828 г.: «...она произвела меня в свои сводники (к чему влекли меня и всегдашняя склонность и нынешнее состоянье моего Благонамеренного, о коем можно сказать то же, что было сказано о его печатном тезке: ей ей намерение благое, да исполнение плохое)<»>. Метафора «благонамеренный» принадлежит Бекетову, о чем см. в письме Вяземского к Пушкину от 28 июля 1828 г. 86 Еще в Пушкинской записи сказки «Поп поехал искать работника...»: «На другую ночь то же; на третью делает куколку на пружинах, у которой рот открывается. Что такое, Балда? — Пить хочет — всунь ему стручек-то свой, свою дудочку в рот<»>. (См. М. А. Цявловский, Л. Б. Модзалевский, Т. Г. Зенгер<.> «Рукою Пушкина»<. Изд. «Academia», 1935>, стр. 410.<)>

 

201

в черновике письма к кн. П. А. Вяземскому от 4 ноября 1823 г.: «...а ты покровительствуешь старому вралю и наебаешься нами» *;

в письме к А. Г. Родзянку от 8 декабря 1824 г.: «Баратынский написал поэму (не прогневайся про Чухонку) и эта чухонка, говорят, чудо как мила. — А я про Цыганку; каков? подавай-же нам скорей свою Чупку — ай да Парнас, ай да героини? ай да честная компания! Воображаю, Аполлон, смотря на них, закричит: за чем ведете мне не ту? А какую же тебе надобно, проклятый Феб? Гречанку? Италианку? чем их хуже Чухонка или Цыганка? Пизда одна — еби! т. е. оживи лучем вдохновения и славы»;

в стихотворении «Рефутация Беранжера» (1827 г.): «Ты помнишь ли, как были мы в Париже, Где наш казак иль полковой наш поп Морочил <в>ас, к винцу подсев поближе, И ваших жен похваливал да еб?»;

в письме к С. А. Соболевскому от конца марта 1828 г.: «Ты ничего не пишешь мне о 2100 р. мною тебе должных, а пишешь о M-de <sic!> Керн, которую с помощию божией я на днях уеб»;

в стихотворении «К портрету П. П. Каверина» (1817 г.): «Друзьям он верный друг, в бордели он ебака, И всюду он гусар»;

в стихотворении «Мой друг, уже три дня» (1822 г.): «Пишу каррикатуры, — Знакомых столько лиц — Восточные фигуры Ебливых кукониц И их мужей рогатых, Обритых и брадатых»;

в письме к кн. П. А. Вяземскому от 12 сентября 1825 г. 87: «Мочи нет сердит, не выспался и не высрался»;

в стихотворении «От всенощной вечор...» (1814 — май 1817 гг.): «В чужой пизде соломинку ты видишь, <А> у себя не видишь и бревна» **;

в письме к А. Г. Родзянко от 8 декабря 1824 г.: «Пизда одна...» (см. выше);

в черновике стихотворения «Твое соседство нам опасно» (1825 г.): «спесивая пизда»;

в письме к кн. П. А. Вяземскому от 22 мая 1826 г.: «Законная пизда род теплой шапки с ушами. Голова вся в нее уходит»;

в письме к Л. С. Пушкину от конца февраля — начала марта 1825 г.: «Здесь письмо к издателю или пиздателю Невского альманаха» ***.

 

* Несомненный галлицизм: <se foutre> (дословно: еться) <de quelque chose> значит — издеваться, презирать, наплевать. В письме к брату от 23 апреля 1825 г. Пушкин приводит фразу из письма к нему сестры об А. Н. Вульф: «<elle me boude, mais je m’en fous>», т. е.: «она на меня дуется, а мне на это наплевать».

** Автографа стихотворения не сохранилось. В авторитетной копии И. И. Пущин<а>, вместо нецензурного слова, стоят четыре точки, так что, возможно, нужно читать: <«>дыре<»>.

*** Сюда можно присоединить из «Монаха» (1813 г.): «Быстрей орла, быстрее звука лир Прелестница летела, как зефир. Но наш монах Эол пред ней казался, Без отдыха за новой Дафной гнался. „Не дам, — ворчал, — я промаха в кольцо<“>» и из «Гавриилиады» (1821 г.): «И тайный цвет, которому судьбою Назначена была иная честь, На стебельке не смел еще процвесть», «И что же! вдруг мохнатый, белокрылый В ее окно влетает голубь милый, Над нею он порхает и кружит И пробует {с. 202} веселые напевы, И вдруг летит в колени милой девы, Над розою садится и дрожит, Клюет ее, копышется, вертится, И носиком и ножками трудится< >... И падает, объятый легким сном, Приосеня цветок любви крылом<»> и «птички» из «Царя Никиты» (1822 г.)<.>

 

202

Следующую группу нецензурных слов в «Тени Баркова» составляют вульгаризмы, неприличие которых можно считать относительным, в особенности в Пушкинское время. Это слова — «блядун» — один раз (стих 18), «блядь» — пять (стихи 10, 45, 115, 187 и 235), «бордель» — один 88 (стих 2), «жопа» — два (стихи 17 и 113), «нужник» — один (стих 179) и «титька» — один (стих 165).

Всеми этими словами пользовался Пушкин и в произведениях и в письмах:

в письме к Ф. Ф. Вигелю от ноября 1823 г.: «Ванька-блядун»;

в стихотворении «Веселый вечер в жизни нашей» (1819 г.): «Когда ж вновь сядем вчетвером С блядьми, вином и чубуками?»;

<в> эпиграмме на Аракчеева «Всей России притеснитель» (1820 г.): «Кто ж он, „преданный без лести“? Бляди грошевой солдат»;

в стихотворении «Друг Дельвиг, мой парнасский брат» (1821 г.): «Глядит с улыбкой ваша сводня На шашни молодых блядей»;

в письме к кн. П. А. Вяземскому от начала апреля 1824 г.: «Ты прав в отношении романтической поэзии; но старая блядь классическая, на которую ты нападаешь, полно, существует ли у нас 89? это еще вопрос»;

в письме к А. А. Бестужеву от конца января 1825 г.: «Софья [в „Горе от ума“] начертана не ясно: не то блядь, не то московская кузина»<;>

в письме к П. П. Каверину от 18 февраля 1827 г.: «бляди и пьяницы< >толкутся у нас с утра до вечера»;

в стихотворении «Сводня грустно за столом» (1827 г.): «Суетятся бляди» (зачеркнуто), «Он с блядями целый век», «Бляди в кухню руки мыть», «Я блядей им вывожу», «Бляди приуныли» (зачеркнуто);

в стихотворении «К портрету П. П. Каверина» (1817 г.): «Друзьям он верный друг, в бордели он ебака»;

в стихотворении «К Юрьеву» (1819 г.): «Здорово, молодость и счастье, Застольный кубок и бордель, Где с громким смехом сладострастье Ведет нас пьяных на постель»;

в письме к Ф. Ф. Вигелю от ноября 1823 г.: «Недавно выдался нам молодой денек — я был президент попойки — все перепились и потом поехали по борделям»;

в письме к кн. П. А. Вяземскому от 27 мая 1826 г.: «Мы живем в печальном веке, но когда воображаю Лондон, чугунные дороги, паровые корабли, английские журналы или парижские театры и бордели — то мое глухое Михайловское наводит на меня тоску и бешенство»;

в стихотворении «С позволения сказать» (1816 г.): «Но в пример и страх Европы, Многим можно б высечь жопы, С позволения сказать»;

в стихотворении «Раззевавшись от обедни» (1821 г.): «Подогнув под жопу ноги, За вареньем, средь прохлад, Как египетские боги, Дамы преют и молчат» и «Признаюсь пред всей Европой, — Хромоногая кричит: — Маврогений толстожопый Душу, сердце мне томит»;

 

203

<в> письме к кн. П. А. Вяземскому от 7 июня 1824 г.: «...не надобен тут ум, потребна только жопа» 90; в письме к нему же от конца октября — начала ноября 1825 г.: «...целую тебя в твою поэтическую жопку»;

в стихотворении «Рефутация Беранжера» (1827 г.): «Французов видели тогда мы многих жопу»;

в стихотворении «Вот перешед чрез мост Кокушкин» (1829 г.): «Опершись жопой о гранит»;

в письме к А. Н. Вульфу от 16 октябр<я> 1829 г.: «В Бернове я не застал уже толстожопую Минерву»;

в письме к кн. П. А. Вяземскому от 5 ноября 1830 г.: «Когда-то свидимся? заехал я в глушь Нижнюю, да и сам не знаю как выбраться. Точно еловая шишка в жопе; вошла хорошо, а выдти так и шершаво»; в письме к нему же от января 1831 г.: «Агриопа, засраная жопа»;

в письме к Н. Н. Пушкиной от 6 ноября 1833 г.: «Что делает брат? я не советую ему итти в статскую службу, к которой он так же неспособен, как и к военной, но у него, по крайней мере, жопа здоровая, и на седле он все-таки далее уедет, чем на стуле в канцелярии»;

в эпиграмме «В Академии Наук» (1835 г.): «Почему ж он заседает? Потому, что жопа есть»;

в письме к П. А. Плетневу от 31 января 1831 г.: «Что за мысль пришла Гнедичу посылать свои стихи в Сев. Пчелу? Радуюсь, что Греч отказался — как можно чертить анфологическое надгробие в нужнике<?>»;

в письме к Н. Н. Пушкиной от 11 июня 1834 г. о Николае I: «На того я перестал сердиться, потому что, toute réflexion faite, не он виноват в свинстве его окружающем. А живя в нужнике, по неволе привыкнешь к говну, и вонь его тебе не будет противна, даром, что gentleman. Ух кабы мне удрать на чистый воздух»;

в стихотворении «Сосок ч<е>рнеет сквозь рубашку» (1829 г.): «Наружу титька — милый вид».

В особую группу сквернословия нужно выделить варианты «матерного» ругательства. Выражая, главным образом интонацией, разнообразнейшие значения, от циничного проклятия до ласкового одобрения, матерщина от частого употребления превратилась в присловье, своеобразное «украшение» речи, утратив свой первоначальный оскорбительный смысл.

В балладе Пушкин употребляет матерщину весьма скромно, вложив ее лишь в уста Баркова, который, конечно, без этого перестал бы быть самим собой. Он дважды пускает беззлобное: «ебена мат<ь>» (67 и 103 стихи) и один раз раздраженно: «мать же их в пизду» (89).

Сам Пушкин в произведениях не брезговал матерными выражениями. Он их называл «русским титулом». Посылая кн. П. А. Вяземскому стих<отворение> «Телега жизни» (1823 г.) со строкой: «Кричим: <„>валяй,< >ебена мать<“>», Пушкин прибавлял: «Можно напечатать, пропустив русский титул» 91.

В стихотворении «Городок» (1815 г.), говоря о Баркове, поэт считает нужным выражаться его языком: «Как ты, ебена мать, Не стану я писать» *<;> в стихотворении

 

* Таково подлинное чтение стиха, в печати читающегося: <«>Как ты, в том клясться рад<»> 92.

 

204

«Холоп венчанного солдата» (1818 г.) угрозы по адресу реакционера А. С. Стурдзы заключает стихом: «А впрочем, мать твою ебу»; также и пожелание Д. Н. Блудову «веселого пути<... К>о древнему Дунаю» заключается: «И мать его ети» (1825 г.)<.> В стихотворении «Рефутация Беранжера» (1827 г.), выдержанном в тоне солдатских анекдотов, в рефрене повторяется: «Ты помнишь ли, скажи, ебена твоя мать». В стихах «А в ненастные дни» (1828 г.) при описании картежной игры: «Гнули, мать их ети, От пятидесяти На сто». В так называемых «Заметк<ах> по русской истории XVIII в.» (1822 г.) Пушкин приводит «славную», как он ее называет, записку Потемкина с требованием денег: «Дать, ебена мать», а в «Table Talk» (1835—1836 гг.) приводит другую записку Потемкина, в стихах, с смягченным, почти приличным вариантом: «Мать твою растак» *.

В письмах Пушкин неоднократно выражал то пренебрежение, то негодование матерными словами. В письме к Л. С. Пушкину от второй половины декабря 1824 г., выражая желание издать I главу «Евгения Онегина», так объяснял это: «слава, еб ее мать — деньги нужны». В письме к нему же от начала января 1824 г., выражая неудовольствие на перевод М. Е. Лобанова «Федры» Расина, так заключал свой отзыв: «Мать его в рифму! вот как всё переведено<».> Вероятно, этот вариант «русского титула» — собственное сочинение поэта. Во всяком случае это выражение было у него в ходу. «Ольдекоп, мать его в рифму, надоел», писал Пушкин Вяземскому 29 ноября 1824 г. Сообщая ему же (конец января — начало февраля 1830 г.) о помещении в «Литературной Газете» его стихотворения «К ним», являющегося ответом Вяземского своим врагам, Пушкин так писал об этом: «Я напечатал твое К ним противу воли Жуковского. Конечно, я бы не допустил к печати ничего слишком горького, слишком озлобленного. — Но элегическую ебену-мать позволено сказать, когда не в терпеж приходится благородному человеку».

В Кишиневе у Инзова Пушкин выучил матерным ругательствам на молдаванском языке сороку, которая и приветствовала этими восклицаниями знавшего по-молдавански архиерея, пришедшего к Инзову с поздравлениями на первый день Пасхи< >**.

Вспоминая этот случай, Пушкин в письме к Плетневу от 7 января 1831 г., назвал современных ему критиков «попугаями или сороками Инзовскими, которые картавят одну им натверженную ебену мать».

Довольно частое употребление «русского титула» в произведениях и письмах Пушкина, конечно<,> говорит< >за то, что и свою разговорную речь он уснащал этими выражениями. Мы нашли одно свидетельство об этом современника поэта. В. П. Титов писал 17 марта 1828 г. Погодину: «Пушкин бесится на „Атеней“, утешается, браня своего критика матершиною заодно с Булгариным» ***.

 

* Близкий к этому вариант: «Мать его так» имеется в Пушкинской записи сказки, начинающейся словами «Некоторый царь ехал на войну». См. М. А. Цявловский, Л. Б. Модзалевский и Т. Г. Зенгер<.> «Рукою Пушкина», стр. 408.

** См. Записки Ф. Ф. Вигеля. Часть VI. Изд. «Русского Архива», М. 189<2>, стр. 152; «Русский Архив»<.> 1866, стр. 1129 и 1264—1265 93.

*** См. М. Цявловский. «Пушкин по документам архива М. П. Погодина». <«>Литературное наследство<»>, № 16—18<, 1934,> стр. 69<8>. Пушкин сердился на статью А. Ф. Воейкова в № 4 «Атенея» за 1828 г. о IV и V главах «Евгения Онегина».

 

205

Ко всему этому нужно добавить, что выражение «ругаться по матерну» значило на языке Пушкина и его современников вообще непристойно выражаться, хотя бы и не употребляя «матерных» выражений. В письме Пушкина к брату от 27 марта 1825 г. есть такие строки: «Так как Воейков ведет себя хорошо, то думаю прислать и ему стихов — то ли дело не красть, не ругаться по матерну, не перепечатывать, писем не перехватывать и проч. — Люди не осудят, а я скажу спасибо».

О персонаже сцены битвы близ Новгорода-Северского в «Борисе Годунове», капитане Маржерете, Пушкин писал (в конце октября — начале ноября 1825 г.) Вяземскому, что этот капитан «всё по-матерну бранится», а в ответ на просьбу Жуковского прислать трагедию для прочтения ее в. к. Елене Павловне, с которой он занимался в это время русским языком, заметил: «Какого вам Бориса, и на какие лекции? в моем Борисе бранятся по-матерну на всех языках. Это трагедия не для прекрасного полу» (письмо к Плетневу от 7—8 марта 1826 г.)<.> Это же повторил Пушкин и по выходе в свет трагедии в письме к Вяземскому (от 2 января 1831 г.) извещая, что в «Борисе» «выпущены народные сцены, да матерщина французская и отечественная».

Сравнение печатного текста трагедии в издании 1831 г. с текстом двух сохранившихся беловых рукописей показывает, что никакой «матерщины» в тесном смысле этого слова у Пушкина не было. Поэт имел в виду, конечно, следующие четыре мес<т>а в трагедии. В печатном тексте сцены «Корчма на литовской границе» в словах Варлаама: «Да что он за постник? Сам же к нам навязался в товарищи, неведомо кто, неведомо откуда — да еще и спесивится, может быть кобылу нюхал», исключены последние слова: «может быть 94 кобылу нюхал»<,> имеющиеся в обеих беловых рукописях *. В конце этой же сцены в печатном тексте Варлаам восклицает: «Отстаньте, пострелы». В одной беловой рукописи вместо этого: «Отстаньте, сукины дети», а в другой: «Отстаньте, блядины дети» 96.

В сцене битвы близ Новгорода-Северского в словах Маржерета, начинающихся с «Qu’est-ce <à> dire pravoslavni?...», в печатном тексте конец: «pour fuir» (чтобы удирать) вместо «pour foutre le camp» ** в рукописях.

В этой же сцене вместо слов Маржерета в печатном тексте: «Diable, il< >fait chaud! — Ce diable de Samozvanetz, comme il s’appelle, est un brave <à> trois poils» («Чорт, дело становится жарким! Этот дьявол самозванец, как его называют, драчун») в рукописях: «Tudieu, il y fait chaud! Ce diable de Samozvanetz, comme ils l’appellent, est un bougre qui a du poil au cul ***. Qu’en pensez vous mein herr?» («Чорт, дело становится жарким! Этот дьявол самозванец<,> как они его называют, порос щетиной под хвостом. Как вы полагаете, майн герр<?>») 97.

В этом же смысле «сквернословия» употреблено слово «матерщина» и в приведенном Гаевским куплете лицейской песни о Пушкине как авторе «Тени Баркова»:

 

* Выражение <«>кобылу нюхал<»> значит подвергаться порке, лежа на скамейке, которая называлась «кобылой» 95, цензор же III Отделения понял это выражение буквально.

** Французский глагол «<f>o<utr>e» соответствует русскому «еть», «<f>o<utr>e <l>e ca<m>p» значит «уходить, удирать, улепетывать».

*** <«>Bo<ugr>e<»> <— >вульгарное слово, означающее и парень и педераст. <«>C<ul»> — задница.

 

206

«А наш француз

Свой хвалит вкус

И матерщину порет» 98.

 

Как мы уже отмечали, «матерщины» в тесном смысле в «Тени Баркова» как раз очень мало.

Приведенными из произведений и писем Пушкина непристойными вульгаризмами, употребленными им и в балладе «Тень Баркова», далеко не исчерпывается репертуар подобных слов в словаре языка поэта.

Принадлежа в большой части к словам, которые естественно не появляются в печати, эти выражения остаются «непрочитанными» в пушкинском тексте, но здесь их необходимо привести.

В «национальной песне» (1817 г.) «Гауншильд и Энгельгард»: «...Все, как отставной солдат, Тянут песнь унылу: <„>Господа попердоват! Господи, помилуй!<“>»<;>

в черновом тексте стихотворени<я> «И дале мы пошли» (1832 г.): «Тут звучно пернул он — я взоры потупил»;

в письме к Н. Н. Пушкиной от 26 августа 1833 г.: «Дорогой вел он [Соболевский] себя порядочно и довольно верно исполнил условия, мною ему поднесенные, а именно... 2) не пердеть ни явным, ни тайным образом, разве во сне и то ночью, а не после обеда»;

в письме к кн. П. А. Вяземскому от 6 февраля 1823 г.: «Ах, мой друг, как ты набздела»;

в письме к нему же от 14 августа 1831 г.: «У Жуковского понос поэтический хотя и прекратился однако ж он всё еще поддрискивает гекзаметрами» *;

в письме к нему же от 3 сентября 1831 г.: «Я начал также подристывать; на днях испрознился сказкой в тысяча стихов; другая в брюхе бурчит. А всё холера» **;

в письме к Н. Н. Пушкиной от 22 сентября 1832 г.: «Насилу дотащился в Москву, обосцанную дождем»;

в стихотворении «Увы, напрасно деве гордой» (1825 г.) два последние стиха читаются: «Она на щепочку нассыт, А мне понюхать не позволит»<;>

в стихотворении «Сводня грустно за столом» (1827 г.) зачеркнутый стих: «В кухню барышни поссать» и отдельное слово «сцать», не нашедшее применения в стихе;

в письме к Л. С. Пушкину от 4 сентября 1822 г.: «С нетерпением ожидаю успех „Орлеанской Целки<“>»;

в стихотворении «Сводня грустно за столом» (1827 г.): «Все толкнули целку»;

в письме к Дельвигу от середины ноября 1828 г.: «...мне также трудно проломать мадригал, как и целку»;

 

* В Пушкинской записи свадебной песни: <«>Сват, сват молодой<»>: <«>Не бежать тебе лугом, Не дристать тебе гужём<»>. <См.> <«>Рукою Пушкина<»>, стр. 425.

** В пушкинской записи сказки, начинающейся словами: <«>Едет царь мимо кузницы<»>: <«>Погонщики его настигают, он серит, ест и вшей бьет. — <„>Что ты делаешь?<“> — <„>Убавляю и прибавляю и недругов побеждаю<“»>. См. М. А. Цявловский, Л. Б. Модзалевский и Т. Г. Зенгер<. «>Рукою Пушкина<»>, стр. 411.

 

207

в письме к А. И. Тургеневу от 7 мая 1821 г.: «Разве он [М. Ф. Орлов] ошибся плешью и проломал жену головою»;

в письме к А. Н. Вульфу от 16 октября 1829 г.: «Иван Иванович на строгом диэте (употребляет своих одалисок раз в неделю)»;

в письме к Вяземскому от конца октября — начала ноября 1825 г. по поводу «Бориса Годунова»: «Юродивый мой, малой презабавной: на Марину у тебя встанет — ибо она полька, и собою преизрядна — (в роде К. Орловой, сказывал это я тебе?)»;

в отрывке из путевых записок, не вошедшем в «Путешествие в Арзрум<»> (1829 г.): «<„>А не блядовала ли без тебя?“ — „По маленьку, слышно, давала<“>»;

в стихотворении «Брови царь нахмуря» (1825 г.): «Вешают за морем За два яица»;

в стихотворении «К кастрату раз пришел скрипач» (1825 г.): «„Смотри“ — сказал певец безмудый»;

в письме к Вяземскому от второй половины апреля (21-го) 1820 г.: «Я читал моему преображенскому приятелю — несколько строк тобою мне написанных в письме к Тургеневу — и поздравил его с счастливым испражнением пиров Гомеровых — Он отвечал, что говно твое, а не его»<;>

в письме к нему же от конца июня 1824 г.: «Вот как Шишков сделает всю обедню говном»;

в письме к Л. С. Пушкину от 27 марта 1825 г.<:> «Получил ли ты мои Стихотворенья? — вот в чем дожно состоять предисловие: Многие из сих стихотворений — дрянь и недостойны внимания Росейской публики — но как они часто бывали печатаны бог весть кем, чорт знает под какими заглавиями, с поправками наборщика и с ошибками издателя — так вот они, извольте-с кушать-с, хоть это-с говно-с (сказать это помягче)»;

в письме к кн. Вяземскому от конца октября — начала ноября 99 1825 г.: «...с тех пор как я в Михайловском, я только два раза хохотал; при разборе новой пиитик<и> басен, и при посвящении говну говна твоего»;

в письме к Н. С. Алексееву от 1 декабря 1826 г.: «Милый мой: ты возвратил меня Бессарабии! Я опять в своих развалинах — в моей темной комнате, перед решетчатым окном или у тебя, мой милый, в светлой, чистой избушке, смазанной из молдавского говна»;

в письме к Н. Н. Пушкиной от 11 июня 1834 г.: «А живя в нужнике, по неволе привыкнешь к говну»;

в «Table ta<l>k» (1835—1836 гг.) в стихотворной записке Потемкина: «Лежи в говне»;

в стихотворении «Рефутация Беранжера» (1827 г.): «Ты помнишь ли, ах, ваше благородье, Мусье француз, говенный капитан?»;

в письме к Плетневу от 31 января 1831 г.: «И что есть общего между поэтом Дельвигом и говночистом полицейским Фаддеем?»;

в письме к П. Б. Мансурову от 27 октября 1819 г.: «У Юрьева хуерик, слава богу, здоров... и так уж много хуериков в моем письме»;

в письме к Вяземскому от 11 ноября 1823 г. 100: «Язвительные лобзания напоминаю<т >тебе твои хуерики. Поставь пронзительных. Это будет ново<»;>

в письме к нему же от 10 августа 1825 г.: «Какова наша текучая словесность? настоящий хуерик!»;

 

208

в письме к Л. С. Пушкину от начала января 1824 г.: «План и характеры Федры [Расина] верх глупости и ничтожества в изобретении... Иполит, суровый Скифский выблядок, — ничто иное как благовоспитанный мальчик, учтивый и почтительный»;

в отрывке из путевых записок, не вошедшем в «Путешествие в Арзрум»: «...жену-то прости, а выблядка посылай чаще по дождю... „А в самом деле, — спросил я, что ты сделаешь с выблядком?“<»>;

в письме к Н. Н. Пушкиной от 15 сентября 1834 г<.>: «Ну, женка, умора. Солдатка просит, чтоб ее сына записали в мои крестьяне, а его де записали в выблядки, а она де родила его только 13 месяцев по отдаче мужа в рекруты, так какой же он выблядок? я буду хлопотать за честь оскорбленной вдовы» *;

в стихотворении «Сабуров, ты оклеветал» (1824 г.): «Но Зубов не прельстил меня Своею задницею смуглой»;

в стихотворении «Проклятый город Киш<и>нев» (1823 г.): «Лишь только будет мне досуг, <Я>влюся я перед тобою; <Т>ебе служить я буду рад: <С>тихами, прозой, всей душою, <Н>о Вигель, пощади мой зад!»;

в стихотворении «Любезный Вяземский, поэт и камергер» (1831 г.): «На заднице твоей сияет тот же ключ»;

в письме к Н. Н. Пушкиной от 30 октября 1833 г.: «Ты радуешься, что за тобою, как за сучкой, бегают кобели, подняв хвост трубочкой и понюхивая тебе задницу, есть чему радоваться!»;

в стихотворении «Оставя честь судьбе на произвол» (1821 г.): «Она лежит, глаз пухнет понемногу. Вдруг лопнул он; чт<о >ж курва? — <„>Слава богу! Всё к лучшему: вот новая дыра<!“>» **;

в письме к Н. Н. Пушкиной от 6 ноября 1833 г.: «Радоваться своими победами тебе нечего; Курва, у которой переняла ты прическу (NB: ты очень должна быть хороша в этой прическе; я об этом думал сегодня ночью), Ninon говорила...»<;>

в стихотворении «Ты и я» (1819 г.): «Афедрон ты жирный свой Подтираешь коленкором. Я же грешную дыру Не балую детской модой»;

в стихотворении «Сожаленье не поможет» (1819 г.): «Всё ж мне жаль, что граф Хвостов Удержать в себе не может Ни урины, ни стихов»;

в стихотворении «Бессмертною рукой раздавленный зоил» (1818 г.): «Плюгавый выползок из гузна Дефонтена» ***;

в стихотворении «Раззевавшись от обедни» (1821 г.): «Муж! вотще карманы грузно Ты набил семье моей, И вотще ты пятишь гузно, Маврогений мне милей»;

в письме к Вяземскому от 9 ноября 1826 г.: «...<я> ничего не говорил тебе о твоем решительном намерении соединиться с Полевым, а ей богу — грустно... Впроччем ничего не ушло. Может быть, не Погодин, а я — буду хозяин нового журнала — Тогда, как ты хочешь, а уж Полевова ты пошлешь к матери в гузно»;

 

* В дневниковой записи Б. М. Федорова под 6 мая 1828 г. приводится фраза Пушкина: <«>У меня нет детей, а все выблядки» — «Русский библиофил»<.> 1911, № 5, стр. 34.

** Такой текст в редакции, посланной Пушкиным Вяземскому в письме от конца декабря 1822 г. — начала января 1823 г.

*** Стих представляет собою цитату из эпиграммы И. И. Дмитриева на М. Т. Каченовского.

 

209

в письме к А. Н. Верстовскому от конца ноября 1830 г.: «Не можешь вообразить, как неприятно получать проколотые письма: так шершаво, что невозможно ими подтереться — anum расцарапаешь»;

 

в письме к П. Б. Мансурову от 27 октября 1819 г.: «Мы не забыли тебя и в 7 часов с 1/2 каждый день поминаем в театре рукоплесканьями, вздохами — и говорим: свет то наш Павел! что-то делает он теперь в великом Новгороде? завидует нам — и плачет о Крыловой (разумеется нижним проходом)»;

 

в письме к кн. П. А. Вяземскому от апреля 1820 г.: «...поздравил его с счастливым испражнением пиров Гомеровых» 101;

 

в стихотворении «В глуши, измучась жизнью постной» (1825 г.): «Изнемогая животом, Я не парю — сижу орлом И болен праздностью поносной... Но твой затейливый навоз Приятно мне щекотит нос: Хвостова он напоминает, Отца зубастых голубей, И дух мой снова позывает Ко испражненью прежних дней»;

 

в стихотворении «Сосок чернеет сквозь рубашку» (1829 г<.>): «Татьяна мнет в руке бумажку, Зане живот у ней болит: Она затем поутру встала При бледных месяца лучах И на потирку изорвала, Конечно, „Невский Альманах“»;

 

в стихотворении «Мне жаль великия жены» (1824 г.): «Старушка милая жила Приятно и немного блудно, Вольтеру первый друг была, „Наказ<“> писала, флоты жгла И умерла, садясь на судно»;

 

в стихотворении «П. Б. Мансурову» (1819 г.): «Но скоро счастливой рукой Набойку школы скинет, На бархат ляжет пред тобой И ляжечки раздвинет».

 

Для того, чтобы правильно оценить степень непристойности приведенных выражений, не следует забывать, что многие из них, шокирующие нас, в пушкинское время и среди образованных людей звучали совсем не так цинично, как в настоящее время. «Неприличие» — категория историческая. Слово «выблядок», например, не только при Пушкине, но и позднее воспринималось как «незаконный» сын без какого-либо оттенка непристойности. Л. Н. Толстой, поздравляя 7 января 1853 г. брата Сергея Николаевича с рождением сына от «незаконной жены»<,> писал ему: «Поздравляю тебя с сыном (хотя и выблядок, но всё-таки сын)».

 

В 1849 г. Плетнев вспоминал: «Пушкин бесился<,> слыша, если кто про женщину скажет: „она тяжела“, или даже „беременна“, а не брюхата — слово самое точное и на чистом русском языке обыкновенно употребляемое» *. С тех пор стало считаться неприличным не только «тяжела», но и «она в интересном положении», и стали говорить «она в положении» 102.

 

Но употребление Пушкиным в произведениях вульгаризмов часто не просто черта времени, а вполне сознательно применяемый прием, которым он пользовался в годы своего зрелого творчества. Мы имеем весьма красноречивое признание поэта на этот счет. По поводу слов «хладный скопец» в «Бахчисарайском фонтане» Пушкин писал Вяземскому (в ноябре 1823 г.): «я желал бы оставить русскому языку некоторую библейскую похабность. Я не люблю видеть в первобытном нашем языке следы европейского жеманства и французской утонченности. Грубость и простота более ему пристали. Проповедую из внутреннего убеждения, но по привычке пишу иначе» **. Слово «похабность»

 

* Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым. Спб. 1886, т. III, стр. 400.

 

** Пушкин неоднократно возвращался к вопросу о «просторечии» в художественных произведениях. См. замечания о вульгаризмах в «Братьях разбойниках» в письмах к {с. 210} А. А. Бестужеву: от 13 июня 1823 г. и от 29 июня 1824 г.; рассуждение о Ваде в заметке 1828 г.: «В зрелой словесности приходит время...<»>; о вульгаризмах в «Недоросле» в «Опыте отражения некоторых нелитературных обвинений» 1830 г. и в наброске возражений критикам «Графа Нулина»; о «простонародных сценах» в одном из набросков предисловия к «Борису Годунову»: «И<з>учение Шекспира, Карамзина...»; о «низких бурлацких выражениях» в статье о «Полтаве»; о ра<з>говорном языке простого народа и об Альфиери в так называемых «грамматических заметках». О вульгаризмах у Пушкина писал Ф. Е. Корш: «Язык Пушкина не свободен от провинциализмов и вульгаризмов — по крайней мере, на взгляд образованных русских конца XIX века. Русский двадцатых и тридцатых годов< >этого столетия сплошь да рядом был по-французски изящен и вежлив, как маркиз времен Людовика XV, а по-русски не разборчив и груб в выражениях<,> потому что французскому языку он учился по писателям классической эпохи, а русскому — из разговора прислуги<.> Известно, что современный русский литературный язык начал складываться со времени Карамзина и Дмитриева, а еще более приблизил его к тому сос<т>о<я>нию, в котором он находится теперь, именно Пушкин, придав ему много живости и простоты внесением элементов народной речи». Ф. Е. Корш<.> «Разбор вопроса о подлинности окончания „Русалки“ А. С. Пушкина в записи Д. П. Зуева». — «Известия Отделения русского языка и словесности Имп. Академии Наук», т. IV (1899 г.), кн. 2, стр. <492>—<493>.

 

210

здесь значит «откровенность», «грубость», «непосредственность», и было бы наивно думать, что «Тень Баркова» написана как опыт этого «грубого и простого» библейского языка. Установка баллады, конечно, в другом — в самой откровенной барковщине.

 

«Тень Баркова» — единственный опыт Пушкина в этом роде *, но< >вообще муза его не всегда была целомудрена <sic!>. Во-первых, Пушкин — автор фривольных произведений, где нескромное содержание выражено в скромной форме: иносказаниями, недоговоренностями и намеками. Блестящие образцы такого рода поэзии дали французские писатели XVII—XVIII вв., учеником которых был Пушкин.

 

К этой категории пьес, можно отнести: «Красавице, которая нюхала табак» (1814 г.), «Леда» (1814 г.), «Бова» ** (1814 г.), «Вишня» (1815 г.), «Фавн и пастушка» (1816 г.), «Ты хочешь ли узнать, моя драгая» (1816 г.), «Она тогда ко мне придет» (1818 г.), «Платоническая любовь» (1819 г.), «Нимфодоре Семеновой» (1818—1819 гг.), «На кн. А. Н. Голицына» (1818—1820 <гг.>), «Христос воскрес, моя Ревекка» (1821 г.), «Гавриилиада» (1821 г.), «A son amant...» (1821 г.), «J’ai possédé...» (1821 г.), «Царь Никита» (1822 г.) ***, «Вертоград моей сестры»

 

* В рукописном «Собрании лицейских стихотворений» (СЛС), в отделе «Лицейская Антология, собранная ийший» <sic!> (стр. 120) имеется двустишие «Эпитафия»:

 

«О слава тщетная! о тленья грозный вид —

<Х>уй твердый Пущина здесь в первый раз лежит»<.>

 

Кто из лицеистов является автором этой «эпитафии», неизвестно, но весьма вероятно, что и эта барковщина, по мотиву близкая к балладе, сочинена Пушкиным 103<.>

 

** Имею в виду стихи 48—52 и 179—180.

 

*** Как известно, из подлинного текста сказки о царе Никите сохранились в автографе Пушкина лишь первые двадцать шесть стихов. Следующие сорок девять стихов по неизвестному {с. 211} списку были напечатаны в заграничном издании <«Р>усская библиотека<»> 1858 г., т. I, а затем эти же стихи и следующие сто пятьдесят четыре стиха тоже по неизвестному списку были напечатаны Н. В. Гербелем в его берлинском сборнике стихотворений Пушкина 1861 г. 104 Другой текст дал Огарев в сборнике <«>Русская потаенная литература<»>. Лондон, 1861 г. В подлинных стихах Пушкина и в стихах, даваемых <«>Русской библиотекой<»>, Гербелем и Огаревым, нет непристойных слов (в 149 ст<и>хе <«>огарком<»> назван мужской член). Наоборот, игра намеками, недосказанностями и метафорами — прием автора.

 

211

(1<8>25 г.) *, «Припадками болезни женской» (1825 г.), «Разговор Фотия с Орловой» (1820-ые годы) **. Вторую категорию составляют стихотворения, лишенные какой-либо фривольности, но с грубыми вульгаризмами. К таким стихотворениям можно отнести куплеты на слова: «С позволения сказать» (1816 г.), «Гауншильд и Энгельгардт» (1817 г.), «К портрету П. П. Каверина» (1817 г.), «На Каченовского» («Бессмертною рукой раздавленный зоил»<)> (1818 г.), «27 мая 1819 г.» («Веселый вечер в жизни нашей»), «К Ф. Ф. Юрьеву» (1819 г.), «На Аракчеева» («Всей России притеснитель») (1818—1820 гг.), «На Стурдзу» («Холоп венчанного солдата») (1818—1820 гг<.>), «Дельвигу» <(«>Друг Дельвиг, мой парнасский брат») (1821 г.), «Мой друг, уже три дня» (1822 г.), «Вигелю» («Проклятый город Кишинев») (1823 г.), «Телега жизни» (1823 г.), «Мне жаль великия жены» (1824 г.), «Рефутация Беранжера» (1827 г.), «На картинки к „Евгению Онегину“» («Вот перешед чрез мост Кокушкин»<)> (1829 г<.)>, «Как весенней теплою порою» (1830? г.), «Любезный Вяземский, поэт и камергер» (1831 г.) и «И дал<е> мы пошли» (1832 г.).

 

Из перечисленных стихотворений необходимо остановиться на «Телеге жизни» и «И дале мы пошли». Текст первого стихотворения со строко<й>: «Кричим: „пошел, ебена мать“» 105 Пушкин послал Вяземскому как оконча<т>ельный и, лишь имея в виду невозможность его для печати, соглашался на исключение из текста «русского титула», который следовательно в общей концепции стихотворения представлялся Пушкину существенно важным<.> Аналогичный случай имеем и в стихотворении «И дале мы пошли». Из рукописи видно, что стих «Тут звучно пернул он — я взоры потупил» представляет собою окончательную редакцию, а редакция: «Тут звучно лопнул он — я взоры потупил»<,> приписанная на полях, является вынужденной цензурными соображениями. Здесь, как и в «Телеге жизни»<,> нецензурные вульгаризмы отнюдь не несут комической функции.

 

Наконец, в третью группу нужно отнести стихотворения более или менее нескромного содержания с непристойными словами<.> Кроме «Тени Баркова», это: «От всенощной вечор идя домой» (1815 г.), «Орлов с Истоминой в постеле» (1817 г.), «Ты и я» (1818—1819 гг.), «На гр. Д. И. Хвостова» («Сожаленье не <по>может») (1819 г.), «П. Б. Мансурову» (1819 г.), «Раззевавшись от обедни» (1821 г.) ***, «Оставя честь

 

* <«>Вертоград<»>, <«>ключ<»>, <«>плоды<»>, <«>живые воды<»>, <«>каплющие аромат<ы»> — эротическая символика. См. В. В. Виноградов. <«>Язык Пушкина<»>. Изд. <«>Aca<d>e<mi>a<»>. 1935, стр. 130.

 

** Наоборот, стих. «Клеопатра» (1824 г.) и <«>Нет, я не дорожу мятежным наслажден<ь>ем<»> — образцы эротической поэзии, лишенной какой-либо фривольности.

 

*** В четвертой строфе третий стих: <«>Лапу держит под рубашкой<»>, а в пятой строфе седьмой и восьмой стихи: <«>Ты одна, моя вдовица С указательным перстом<»>.

 

212

судьбе на произвол» (1821 г.), «Сабуров, ты оклеветал» (1824 г.), «Веселого пути» (1825 г.), «В глуши, измучась жизнью постной» (1825 г.), «Брови царь нахмуря» (1825 г.), «К кастрату раз пришел скрипач» (1825 г.), «А. Н. Вульф» («Увы, напрасно деве гордой<»)> (1825 г.), «Сводня грустно за столом» (1827 г.), «Князь Шаликов, газетчик наш печальный» (1827 г.), «На картинки к „Евгению Онегину“» («Сосок чернеет сквозь рубашку») (1829 г.) и «В академии наук» (1835 г.) *.

 

Необходимо отметить, что за исключением трех: «Ты и я», «Раззевавшись от обедни» и «Сводня грустно за столом», все названные стихотворения последней категории представляют собою мелочи (от двух до шестнад<ц>ати стихов), сочинение которых не требовало более или менее серьезной творческой работы. Это «обмолвки» поэта, словесные шалости, а не «произведения» в полном смысле этого слова. Ни о каком культивировании Пушкиным жанра непристойных произведений говорить нельзя.

 

Но, с другой стороны, не будем лицемерить: в компании приятелей, за бутылкой вина, Пушкин не отличался сдержанностью и скромностью речи, многое себе позволяя.

 

Участник ужинов у Н. В. Всеволожского общества «Зеленой лампы» Я. Н. Толстой вспоминал, что прислуживавший на них лакей Всеволожских, молодой калмык, должен был подходить и говорить «здравия желаю» всякому, кто отпустит, как выражается Толстой, «пошлое красное словцо», разумея под этим, конечно, «русский титул». «С удивительною сметливостью, — пишет Толстой, — калмык исполнял свою обязанность. Впрочем, Пушкин ни разу не подвергался калмыцкому желанию здравия. Он иногда говорил: „Калмык меня балует; Азия протежирует Африку“. Конечно, мудрено было осудить искры ума Пушкина, который в эти минуты не только расточал остроты, но даже импровизировал прекрасные стихи» **.

 

Несомненно, местом рождения многих нескромных стихотворений-экспромтов были веселые дружеские собрания в роде ужинов у Всеволожского, когда аи «волшебная струя

 

* В своих воспоминаниях о Пушкине кн. П. П. Вяземский пишет: <«>За 1833—1834 годы встречается довольно много шуточных стихотворений в бумагах князя Вяземского, между ними и стихотворения, которые Мятлев называл <„Poésies maternelles“.> Этому шуточному направлению князь Вяземский и Пушкин с особенно выдающимся рвением предавались как будто с горя, что им не удавалось устроить серьезный орган для пропагандиров<а>ния своих мыслей. В приписке Вяземского Пушкину к письму Мятлева от 28 мая 1834 г. упоминаются еще раз стихотворные упражнения Мятлева: <„П>риезжай, непременно. Право, будет весело<.> Надобно быть там в четыре часа, то есть сегодня<.> К тому же Мятлев

 

Любезный родственник, поэт и камергер,

А ты ему родня, поэт и камер-юнкер:

Мы выпьем у него шампанского на клункер,

И будут нам стихи на матерный манер<“»>.

 

Кн. П. П. Вяземский. <«>А. С. Пушкин (1816—1837) по документам Остафьевского архива и личным воспоминаниям<»>. — А. С. Пушкин. М. 1885, стр. 57—58 106. Стихи, о которых пишет П. П. Вяземский, до сих пор неизвестны. См. еще письмо к Пушкину И. П. Мятлева от 18 мая 1834 г., где он пишет о сочинении какого-то <«>матерного<»> 107 произведения, которое он посв<я>щает Пушкину.

 

** Сочинения М. Н. Лонгинова, том I, М. Изд. Л. Э. Бухгейм<а>, 1915, стр. 156 108.

 

213

Рождала глупостей не мало;

А сколько шуток и стихов...» 109

 

С. Т. Аксаков писал 26 марта 1829 г. С. П. Шевыреву: «С неделю тому назад завтракал я с Пушкиным, Мицкевичем и другими у Михаила Петровича [Погодина]. Первый держал себя ужасно гадко, отвратительно; второй — прекрасно. Посудите, каковы были разговоры, что второй два раза принужден был сказать: „господа, порядочные люди и наедине и сами с собою не говорят о таких вещах<!“>» * 110.

 

Об этом же писал Погодин Шевыреву 28 апреля 1829 г.: «У меня обедали: Пушкин, Мицкевич, Аксаков, Верстовский etc. Разговор был занимателен 111 от... до евангелия. Но много было сального, которое не понравилось...» **

 

В записях А. О. Смирновой бесед ее с Н. Д. Киселевым есть такое место:

 

«<„>Пушкин — любитель непристойного“, [сказала А. О. Смирнова]. — <„>К несчастью, я это знаю и никогда не мог себе объяснить эту антитезу перехода от непристойного к возвышенному, так же как я не понимаю, как вы и Жуковский можете говорить о грязных вещах<“>» 112.

 

В опубликованных Л. В. Крестовой мемуарных записях А. О. Смирновой *** не мало фривольных, а иногда и прямо непристойных рассказов, что отчасти, вероятно, объясняется психической болезнью мемуаристки. Но если последним обстоятельством объясняется повышенный интерес к этим рассказам, то сами по себе они весьма ценны как материал, обычно замалчиваемый, хорошо характеризующий ту среду, в которой вращался Пушкин. Из его окружения кн. П. А. Вяземский особенно был склонен к сальностям, которыми он уснащал не только свои письма к Пушкину, но и к своей жене. Большими циниками были С. А. Соболевский и брат поэта Л. С. Пушкин, неопубликованные письма которого к Соболевскому пестрят пахабщиной. Циничная развязность Пушкина в письмах к этим лицам частью объясняется и тем, что поэт писал на их языке.

 

Возвратимся к тексту «Тени Баркова».

 

Особенного внимания заслуживают 37—44 и 97—102 стихи баллады:

 

«Как иногда поэт Хвостов,

Обиженный природой,

Во тьме полуночных часов

Корпит над хладной одой;

Пред ним несчастное дитя —

И вкривь, и вкось, и прямо

Он слово звучное, кряхтя,

Ломает в стих упрямо».

 

«Не пой лишь так, как пел Бобров,

Ни Шелехова тоном.

 

* «Русский Архив», 1878, <кн. >II, стр. 50.

 

** «Русский Архив», 1882, № 5, стр. 81.

 

*** См. А. О. Смирнова-Россет. <«>Автобиография. Неизданные материалы<»>. Подготовила к печати Л. В. Крестова. Изд. «Мир». М. 1931.

 

214

Шихматов, Палицын, Хвостов

Прокляты Аполлоном.

И что за нужда подражать

Бессмысленным поэтам?»

 

Вероятно, еще в Москве, под влиянием дяди В. Л. Пушкина, а затем в лицее Пушкин пристально следил за борьбой карамзинистов с шишковистами, во многом определившей его литературные вкусы и наложившей сильнейший отпечаток на его творчество. Борьба эта сделала излюбленной тему осмеяния бездарных поэтов, каковыми считались чуть ли не все приверженцы Шишкова.

 

Исключительно для этого осмеяния, чрезвычайно занимавшего и потешавшего карамзинистов, было основано литературное общество «Арзамас». Этому же осмеянию по разным поводам посвящено немало стихов: в лицейских произведениях Пушкина, сплошь и рядом насыщенных ядом полемики и сатиры, направленных против шишковистов.

 

В этом отношении сильнейшее влияние на Пушкина оказал Батюшков своими эпиграммами и особенно сатирами: «Видение на берегах Леты» (1809 г.) и «Певец в беседе Славянороссов» или «Певец в беседе любителей русского слова» (1813 г.) 113, под каковым названием она ходила в лицейских списках *. Из пяти названных в балладе Пушкина поэтов четыре были предметом насмешек Батюшкова. Хвостов выведен в стихотворении «К Жуковскому» («Прости, балладник мой») (1812 г.) и в «Певце», как «читателей тиран», «зачитывающий» слушателей до смерти; Бобров под именем Безрифмина в «Послании к стихам моим» (1804 г.) и в эпиграмме «Безрифмина совет» (1805 г.) 115; под именем Бибруса — в эпиграмме «Как трудно Бибрусу со славою ужиться» (1809 г.) и как «виноносный гений» в «Видении на берегах Леты»; Шихматов — в том же «Видении», в эпиграммах 1810 г.: «Совет эпическому стихотворцу» и «На поэму Петру Великому» и в «Певце», где он назван «безглагольным»; Палицын — также в «Певце», как «гроза чтецов, в Поповке поседелый».

 

Несчастный метроман, гр. Д. И. Хвостов (1757—1835) получил громкую известность благодаря бесчисленным насмешкам и в прозе и в стихах<,> которым он подвергался главным образом со стороны карамзинистов. Его «притчи» служили «настольною и потешною книгою в „Арзамасе<“>» 116, члены которого в ряде заседаний изощрялись в остроумии над этими нелепыми стихотворениями. Пушкину принадлежит видное место в этой пародийной и эпиграмматической «хвостовиане». Жалкий поэт осмеян в ряде лицейски<х> стихотворений Пушкина. Под именем Графова он фигурирует в стихотворении «К другу стихотворцу» и «Исповеди бедного стихотворца», в лице Графона и Графова в стихотворении «К Батюшкову» («Философ резвый и пиит») и в черновой редакции стихотворения «К Дельвигу», под именем Глупона — в «Городке» 117, где во второй раз он иронически назван «на рифмы удалым» поэтом. В стихотворении «Усы» одой Хвостова гусар завивает усы, а в стихотворении «Ты и я» (1819? г.) «жесткая ода» Хвостова находит еще более «низкое» применение. В стихотворении «Христос воскрес, питомец Феба» Хвостов назван «беспокойным» из-за своих постоянных приставаний выслушать его стихи. Эта же слабость высмеивается в эпиграмме «Сожаленье не поможет» (1819? г.). Как синоним бездарного, нечитаемого писателя

 

* См. рукопись кн. А. М. Горчакова в его архиве в Центрархиве 114.

 

215

Хвостов упомянут в «Послании цензору» (1822 г.). В стихотворении «В глуши, измучась жизнью постной» Пушкин вспомнил «зубастых голубей» из притчи Хвостова. Эти выпады замыкаются замечательной «Одой Его Сиятельству гр. Д. И. Хвостову», остроумно пародирующей приемы од Хвостова. Образ корпящего ночью над «хладной» одой Хвостова в «Тени Баркова» очень напоминает стихи, посвященные Хвостову в стихотворении «Моему Аристарху» (1815 г.). Противопоставляя здесь себе, любителю «праздности и покоя», которому «досуг совсем не бремя», бесталанного поэта труженика, Пушкин так пишет о нем:

 

«Н<е> думай, цензор мой угрюмый,

Что я, беснуясь по ночам,

Окован стихотворной думой,

Покоем жертвую стихам;

Что, бегая по всем углам,

Ерошу волосы клоками,

Подобно Фебовым жрецам

Сверкаю грозными очами,

Едва дыша, нахмуря взор,

И засветив свою лампаду,

За шаткой стол, кряхтя, засяду,

Сижу, сижу три ночи сряду

И высижу — трестопный вздор...

Так пишет (молвить не в укор)

Конюший дряхлого Пегаса,

Свистов, Хлыстов или Графов,

Служитель отставной Парнасса,

Родитель стареньких стихов,

И од не слишком громозвучных,

И сказочек довольно скучных<».>

 

Как «царь» бездарностей, «Седой Свистов» назван Хвостов в эпиграмме (1829? г.) «Седой Свистов! ты царствовал со славой». В стихотворении «К Жуковскому» (1816 г.) прародитель бездарных поэтов, Тредьяковский изображен сидящим в царстве теней на грудах «прозы и стихов, тяжелых плодов» тех же «полуночных трудов», которыми занят Хвостов в «Тени Баркова», а в стихотворении «Сон» (1816 г.) Пушкин снова заявляет: «В ночной тиши я с рифмами не бьюсь».

 

Но наиболее близки к приведенным стихам «Тени Баркова» стихи о Хвостове в «Тени Фонвизина»:

 

«И оба путника пустились

И в две минуты опустились

Хвостову прямо в кабинет.

Он не спал; добрый наш поэт

Нанизывал на случай оду,

Как божий мученик кряхтел,

Чертил, вычеркивал, потел,

Чтоб стать посмешищем народу.

Сидит; перо в его зубах,

На ленте Анненской табак,

 

216

Повсюду разлиты чернилы,

Сопит себе Хвостов унылый» 118.

 

В приведенных стихах 97—102 баллады из пяти бездарных поэтов трое — и притом, как и здесь, все вместе — Бобров, Шихматов и Хвостов дважды фигурируют в лицейских стихотворениях Пушкина. В стихотворении «К другу стихотворцу» о сочинениях этих трех писателей сказано:

 

«Творенья громкие Рифматова, Графова

С тяжелым Бибрусом * гниют у Глазунова»,

 

а в стихотворении «Христос воскрес, питомец Феба» (1816 г.) поэт просит бога:

 

«Чтобы Шихматовым на зло,

Воскреснул новый Буало...

Да не воскреснут от забвенья

Покойный господин Бобров,

Хвалы газетчика достойный,

И беспокойный граф Хвостов».

 

Хвостов и кн. С. А. Ширинский-Шихматов фигурируют среди осмеянных поэтов в «Тени Фонвизина», где иронически упомянут и «покойный господин Бобров». Сочинения этого же Боброва, «чтоб усыпить» читает бес в «Монахе».

 

Многократно высмеивал Пушкин и кн. С. А. Ширинского-Шихм<а>това. Кроме выпадов в стихотворениях «К другу стихотворцу» (1814 г<.>) и «Христос воскрес, питомец Феба» (1816 г.), Пушкин написал эпиграмму на поэму Шихматова «Пожарский, Минин, Гермоген» (1814 г.) и высмеял его в «Тени Фонвизина» и эпиграмме «Угрюмых тройка есть певцов».

 

Через десять лет, в письме к В. К. Кюхельбекеру (от начала декабря 1825 г.) Пушкин назвал Шихматова «бездушным, холодным, надутым, скучным пустомелей».

 

Вспомнил, наконец, Шихматова Пушкин и в «Домике в Коломне» (1830 г.):

 

«Вы знаете, что рифмой наглагольной

Гнушаемся мы. Почему? спрошу.

Так писывал Шихматов богомольный,

По большей части так и я пишу».

 

Названные Барковым наряду с Хвостовым, Бобровым и Шихматовым Шелехов и Палицын — третьестепенные писатели конца XVIII — начала XIX столетия.

 

Ив. Ив. Шелехов по окончании Благородного пансиона Московского университета в 1809 г. поступил на службу, по которой и подвигался до самой смерти, скончавшись в 1855 г. директором департамента Государственных имуществ. Литературная деятельность его выразилась, кажется, только в том, что в 1808 г. в его переводе с немецкого вышло в свет сочинение Кампе «Советы старца, нравоучительная книга для детей», а в 1810 г. вышло пять книг основанного им «Журнала для сердца и ума».

 

Понятно, что писания этого благонравнейшего чиновника должны были вызвать особенное возмущение Баркова **.

 

* «Бибрусом» в эпиграммах прозвали Вяземский и Батюшков поэта С. С. Боброва.

 

** Шелехов назван в самом авторитетном списке баллады, именно в списке, который был у Гаевс<к>ого. В других списках, вместо Шелехова, стоит Шаликов, что нужно {с. 217} признать искажением переписчиков, легко объяснимым; Шелехов по сравнению с Шаликовым был писателем мало известным. В. Орлов, очевидно, не зная, что Лернером в <«>Огоньке<»>, 1929, № 5, стих: <«>Ни Шелехова тоном<»> напечатан по тексту Гаевского, писал: <«>У Лернера Шаликов заменен Ив. Ив. Шелеховым, но вряд ли Пушкин мог написать: <„>Не пой... Шелехова тоном<“>: И. И. Шелехов был прозаиком (издавал в 1810 г. <„>Журнал для сердца и ума<“>)<»>. (См. <«>Эпиграмма и сатира<»>, т. I. Составил В. Орлов. Изд. <«>Aca<d>e<mi>a<»>. 1931, стр. 146). Последнее утверждение, возможно, неверно: категорически утверждать, что Шел<е>хов не писал стихов, у нас нет оснований 119.

 

217

Несколько бòльшую, чем Шелехов, литературную величину представлял собою Алдр. Алдр. Палицын (175?—1816), по выходе в отставку из военной службы< >живший в своем харьковском имении Поповке. Преимущественно занимаясь переводами, среди которых имеется «Новая Элоиза» Руссо (Спб. 1803—1804), Палицын, не состоя членом Шишковских Российской академии и «Беседы любителей русского слова», по своим литературным воззрениям всё же был близок к Шишкову. В оригинальном своем произведении, стихотворном «Послании к Привете или воспоминании о некоторых русских писателях моего времени»< >(Харьков 1807 г.) *<,> Палицын посвятил Баркову такие строки:

 

«Дары природы чтя, нельзя забыть Баркова,

Хотя он их презрел:

Он нам Горация и Федра перевел.

Но, так же, говоришь ты, плохо их одел, **

Как жаль, что он не шел

За ними к Геликону,

А пресмыкался в след Скарону!

Его бы лирный глас

Мог славить наш Парнас.

О воспитание! о нравы<!>

Без вас, при всех дарах, ни пользы нет, ни славы».

 

Возможно, что эту характеристику имеет в виду Барков, недоброжелательно отзываясь в балладе Пушкина о Палицыне. Но вероятнее предположить, что последний попал в «Тень Баркова» из «Певца в Беседе Славянороссов» Батюшкова. Во всяком случае упоминание Шелехова и Палицына в балладе весьма убедительно свидетельствует о том, что она не могла быть написана позднее 1814—1815 гг., — так как говорить позднее этого времени о таких незначительных писателях было бы анахронизмом. Между прочим, Пушкин о них нигде больше и не упоминает 120.

 

Сильнейшим свидетельством о том, что «Тень Баркова» написана Пушкиным, является герой ее, Барков. Весьма вероятно, что и тут дело не обошлось без Батюшкова. Мысль вывести Баркова в виде «тени» могла быть подсказана «Видением на берегах Леты», где в «священном Элизии», среди тех поэтов, «коих бог певцов <В>енчал бессмертия

 

* Переиздано П. А. Картазовым в Петербурге в 1903 г.

 

** К этому стиху имеется примечание: <«>Переводы его Горациевых сатир и Федровых басен действительно слаб<е>е всех прочих его стихотворений, хотя и не приносящих ему чести<»>.

 

218

лучами», во главе с Ломоносовым восседает и Барков, «что сотворил обиды Венере девственной».

 

Кроме интересующей нас баллады, Пушкин писал о Баркове еще в тех двух лицейских произведениях, близость которых к «Тени Баркова» будет не раз отмечена мною, в «Монахе» и «Городке». В начале первого произведения после обращения к Вольтеру поэт так говорит о знаменитом русском цинике:

 

«А ты поэт, проклятый Аполлоном,

Испачкавший простенки кабаков,

Под Геликон упавший в грязь с Вильоном,

Не можешь ли ты мне помоч<ь>, Барков?

С усмешкою даешь ты мне скрыпицу,

Сулишь вино и музу пол-девицу:

„Последуй лишь примеру моему“. —

Нет, нет, Барков! скрыпицы не возьму,

Я стану петь, что в голову придется,

Пусть как-нибудь стих за стихом польется».

 

В стихотворении «Городок» при описании «потаенной сафьянной тетради»<,> о которой у нас уже была речь, о Баркове так говорится:

 

«Но назову ль детину,

Что доброю порой

Тетради половину

Наполнил лишь собой!

О ты, высот Парнасса

Боярин небольшой,

Но пылкого Пегаса

Наездник удалой!

Намаранные оды,

Убранство б<а>рдаков,

Гласят из рода в роды:

«Велик, велик Барков!»

Твой дар ценить умею,

Хоть, право, не знаток;

Но здесь тебе не смею

Хвалы сплетать венок:

Барковским должно слогом

Баркова воспевать;

Но, убирайся с богом,

Как ты, ебена мать,

Не стану я писать<»> *<.>

 

Как видим, и в первом и во втором случае Пушкин сначала выражает желание писать в стиле Баркова, но сейчас же от этого желания отказывается, при чем в «Городке»

 

* Автографа стихотворения <«>Городок<»> не сохранилось. Напечатано оно было при жизни Пушкина один раз в <«>Российском Музеуме<»,> 1815, № 7. Здесь фамилия Баркова была заменена Свистовым, а стих: «Как ты, ебена мать<»> — <«>Как ты, в том клясться рад<»> 121.

 

219

совершенно определенно заявляет, ч<т>о «здесь», т. е. в этом стихотворении, поэт «не смеет» Баркову «хвалы сплетать венок»<,> так как только «Барковским должно слогом Баркова воспевать». Отделавшись на этот раз от искушения подражать «великому» Баркову и к<р>епко выругавшись в его стиле, Пушкин всё же вскоре не утерпел и написал-таки произведение, воспевающее Баркова действительно его слогом, балладу «Тень Баркова». Вот почему, мне кажется, это стихотворение нужно датировать временем после написания «Городка» *. Последн<е>е стихотворение написано не ранее ноября 1814 г. и не позднее марта 1815 г<.> **

 

Необходимо отметить сходство, с одной стороны, стиха в балладе: «Гласит везде: „Велик Барков<!“>» со стихами в «Городке»: «Намаранные оды... <Г>ласят из рода в роды: „Велик, велик Барков!<“>», с другой — слов Баркова в балладе: «Последуй ты, ебена мать, Моим благим советам» со словами Баркова же в «Монахе»: «Последуй лишь примеру моему» 124. К этому нужно добавить, что вообще Барков в «Монахе» действует весьма схоже с тем, как мы видим его при первом появлении Ебакову. Стихи 87—108 баллады, начиная со стиха: «Но слушай, изо всех певцов...» и кончая: «Не вздремлют над тобою», лишь развивают то, что сказано в трех стихах «Монаха»:

 

«С усмешкою даешь ты мне скрыпицу,

Сулишь вино и музу пол-девицу:

„Последуй лишь примеру моему“».

 

Но этим не ограничивается сходство «Монаха» с «Тенью Баркова». Герои обоих прои<з>ведений — лица духовного звания. Сатирически изображенный в поэме монах, хотя наяву успешно борется с бесом, во сне ведет себя не менее темпераментно, чем его собрат, расстрига поп:

 

«Монах на всё взирал смятенным оком.

То на стакан он взоры обращал,

То на девиц глядел чернец со вздохом,

Плешивый лоб с досадою чесал —

Стоя, как пень, и рот в сажень разинув.

И вдруг, в душе почувствовав кураж

И набекрень взъярясь клобук надвинув,

В зеленый лес, как бело-усый паж,

Как легкий конь, за девкою погнался» (II, 60—68).

 

Слова его при погоне за «нов<о>й Дафной»: «Не дам <...> я промаха в кольцо» вполне, надо думать, в стиле тех «куплетов», которые распевал поэт Ебаков.

 

Наконец, третье лицейское стихотворение, имеющее общее с балладою — «Бова» (1814 г.). Дважды данное описание появления «тени» Баркова Ебакову имеет разительное сходство с описанием появления «тени» Бендокира Зоиньке. В балладе:

 

«Он видит — в ветхом сюртуке,

С спущенными штанами,

 

* В цитированной статье о балладе Н. О. Лернер, не приводя оснований, считает несомненным, что <«>Тень Баркова<»> написана раньше <«>Городка<»> 122.

 

** О датировке <«>Городка<»> см. в томе комментариев к академическому изданию собрания сочинений Пушкина 123.

 

220

С хуиной толстою в руке,

С отвисшими мудами,

Явилась тень — идет к нему

Дрожащими стопами,

Сияя сквозь ночную тьму

Огнистыми очами<».>

 

В «Бове»:

 

«Видит тень иль призрак старого

Венценосца с длинной шапкою,

В балахоне, вместо мантии,

Опоясанный мочалкою,

Вид невинный, взор навыкате,

Рот разинут, зубы скалятся,

Уши длинные, ослиные

Над плечами громко хлопают».

 

Оба «портрета» написаны по одному плану: оба начинаются с описания одежды, которая и у того и у другого нарочито убогая — «зеленый ветхий сюртук» у Баркова, <«>балахон<»>, <«>опоясанный мочалкою<»> у Бендокира, — у обоих персонажей описаны глаза, а характеризующим Баркова его аттрибутам: «хуине» и «мудам<»> соответствуют <«>разинутый рот<»>, <«>оскаленные зубы<»> и <«>ослиные уши<»> Бендокира слабоумного *.

 

Несомненно, описание «тени» Баркова внушено опять-таки «Певцом в Беседе любителей русского слова» Батюшкова, где так описывается «тень» Тредьяковского:

 

«Чья тень парит под потолком

Над нашими главами?

За ней, пред ней... о, страх! — кругом

Поэты со стихами!

Се Тредьяковский в парике

Засаленном, с кудрями,

С „Телемахидою“ в руке<,>

С Ролленем за плечами!» 125.

 

Таковы извлекаемые мною из текста баллады доказательства в пользу того, что она принадлежит к ранне-лицейским произведениям Пушкина. Об этом же говорят лексика и фразеология «Тени Баркова».

 

Отсутств<и>е словаря Пушкина не позволяет пока с исчерпывающей полнотой дать анализ лексики и фразеологии баллады, но и не претендующее на полноту сравнение текста «Тени Баркова» с лицейскими стихотворениями Пушкина 1814—1816 гг. показывает, насколько баллада близка к ним в этом отношении.

 

Вот усмотренные мною лексические и фразеологические совпадения и сходства стихов баллады с ранне-лицейскими стихотворениями Пушкина.