Илиада. 2-4 варианты

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

На зеленой лужайке сверкает ручей,
Парис восседает под тенью ветвей;
Отца своего он стада бережет
И хуем огромным козлицу ебет!
Владея совсем несуразным хуем,
Парис порешил, что нет девы по нем,—
По этой причине козлиц он ебет...
(Коль нет человечьей — и козья сойдет.)
Вдруг девы пред ним красоты неземной —
Богини стояли с открытой пиздой.
И, будучи видом трех дев поражен,
Парис из козлицы хуй вытащил вон...
И долго он думал: куда его деть?
(Беда хуй огромный, читатель, иметь).
Его размышленья прервали слова:
— Царевич! до нас долетела молва,
Что славишься ты преогромным хуем,
И мы порешили увериться в том.
Давно меж богами (ведь стыдно сказать)
Нет хуя нормального, еб же их мать!
Нам только лишь пизды щекочут они;
Да, кончились наши счастливые дни,
Промчалось то время, промчалося сном,
Когда своим твердым, железным хуем
Нас еб до усранья могучий Вулкан,—
Женился, скотина, забывши свой сан,
Женился на смертной — бессмертных забыл.
Вот Марс также еться до страсти любил,
Но вздумал раз женку чужую уеть—
И бедных опутала мужнина сеть.
У Зевса невстаниха, мать его еб,
Амур окаянный, заешь его клоп,
Вчера в Эрмитаже злой шанкер поддел,
Поэтому стал он совсем не у дел.
Кто будет тереть наш божественный пуп?—
Царевич хоть был неописанно глуп,
Но понял, что дело об ебле идет,
И, хуй залупивши, с земли он встает.
— Я к вашим услугам,—богиням он рек,—
Но только одну, а не сразу всех трех!
— Царевич, голубчик, скорее меня,
Полцарства земного отдам тебе я! —
Другая богатство сулила ему —
С деньгами в три пуда из кожи суму,
Но третья — хитрее товарок она —
Ему посулила косушку вина
И бабу, которой красивее нет.
— Ну что же, царевич, давай нам ответ!
— Да что отвечать-то? Тут баба, вино,—
Все ваши подарки пред этим говно! —
Что дальше случилось, хоть ведаю я,
Но, чтоб не винили в похабстве меня,
Я здесь пропускаю циничный рассказ
О том, как Парис запускал в этот раз:
Богиня осталась довольна вполне,
Парис ей задвинул сверх нормы вдвойне...
— Ну что же,—окончивши еблю, он рек,—
Приходит твоим обещаниям срок,
Давай-ка мне бабу, тащи-ка вина! —
Вино появилось.—А баба?—Она
На береге дальнем у греков живет,
Париса-красавца давно она ждет.
Коль хочешь, тебе помогу я достать
Красавицу эту.—Ети ее мать!
До греков, поди-ка, какая езда!
— Зато, милый мой, неземная пизда!
— А дорого стоит? — Совсем ни хуя,
Ведь даром тебе отдаю ее я:
Корабль у Энея лишь только бери,
А бабы уж лучше на свете нет! — Ври!
— Да что толковать-то с тобою, дурак!
— А ты не того, разъети твою так,
Богиней зовется, дурища, ей-ей,
Ругается тоже. Небось мандавшей
Напхала мне в яйца, небесная блядь.
Хотела дать бабу, ети ее мать,
А баба за морем! На кой ее прах!
Мне лучше павлина — синицу в руках! —
Ворча и ругаясь насколько он мог,
Парис свое стадо сбирает в кружок...

ПЕСНЬ ВТОРАЯ

Эолы надулись, и ветер жужжит,
Парис кверху пупом в каюте лежит;
Уж месяц, как Троя покинута им,
А берег все так же вдали невидим.
Да, шутки плохие бог моря ведет:
Париса то к брегу, то в море несет.
Царевич к богине:—Пизда, помоги!
Ты видишь, свело у меня две ноги...
До Греции, право, не больше, чем шаг,
Нептун же дурачится, мать его так! —
Богиня к Нептуну послала послов
Просить для Париса попутных ветров.
И вот понеслися на черных крылах,
Корабль подхватили, жужжат в парусах
Могучие ветры — и вмиг донесли
До брега Эллады они корабли.
И вот средь прибрежных каменьев и скал
Парис велел якорь забросить и стал
С своим кораблем—и взирал на народ,
Что на берег вышел встречать его бот.
Я лодку старинную ботом назвал,
Но, собственно, бот ли то был—я не знал:
Да дело не в лодке, читатель, кажись;
Итак, продолжаю: за весла взялись—
И вышли на берег. Навстречу гостям
Идет с своей женкой царь эллинов сам.
Парис с удивленьем на женку взирал —
То был совершенный его идеал:
Глаза точно звезды на небе горят
И так на Париса умильно глядят;
А губки!—улыбка не сходит с лица.
«Вот счастье дано для сего подлеца!» —
Подумал Парис, разумея царя.
— Тебе это счастье отдам скоро я,—
Над ухом Париса раздалося вдруг.
— Так вот она баба! Отлично, супруг,
Кажись, ее малость и стар, да и худ,
А я...—И Парис посмотрел на свой уд.
Здесь «уд» вместо хуя пишу я для дам,—
Наверно, читатель, ты понял и сам:
Неловко, ведь может и дама прочесть,
А хуй — нецензурное слово; коль счесть
В поэме места, что похабством полны,
Пожалуй, невинные девушек сны
Цензурнее будут и меньше их счет;
Так видишь, читатель, меня возъебет
И так за похабство цензурный кагал...
Однако от дамы я вбок убежал.
Итак, продолжаю, читатель мой: вот
Парис разговоры с гречанкой ведет,—
Узнал, что Еленой зовется она
И что в пизде хуем достанешь до дна.
И вот, к удивлению эллинов, в ночь
С Еленою вместе отчалил он прочь
От берега Греции, и корабли
Эолы попутные вмиг унесли.

ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ

Царевич в каюте с Еленой сидит,
Ее он ласкает, ей в очи глядит,
За титьки хватает горячей рукой
И шепчет: — О милая! только с тобой
Я понял всю прелесть, всю негу ночей! —
С Елены не сводит ебливых очей;
Раздвинув ей ляжки, на лавку кладет
И раз до двенадцати сряду ебет:
То раком поставит, то стоя ядрит,—
Елена трясется, Елена пердит,
Но рада! и в страсти безумной своей
На хуй налезает до самых мудей!
Три ночи с Парисом ебется она,
Вдали показалася Трои стена.
— Ну вот мы и дома, поддай еще раз! —
Казалось, окончен быть должен рассказ —
Добился царевич, чего захотел,
Но, видно, жесток был троянцев удел,
И много за счастье Елену уеть
Пришлося красавцу Парису терпеть,
И вместо конца я хочу лишь писать
Начало поэмы, ети ее мать!

ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Меж тем, как троянцы пируют и пьют
На свадьбе Париса,—у эллинов бьют
Тревогу — и быстро сбирают полки
И строют триремы на бреге реки.
Царь эллинов в злобе ужасной своей
К себе собирает соседних царей,
Их кормит дичиной и водкой поит,
Клянется богами, что он отомстит
Пришельцу Парису, что женку упер,
Войны что не кончит до тех самых пор,
Пока всех из Трои не выгонит прочь,
И просит царей ему в этом помочь.
Цари отвечали, что жизнью своей
Готовы пожертвовать другу, ей-ей.
Читатель, пожалуй, не веришь мне ты
И молвишь с сарказмом: — Поэта мечты!
На дружбу такую и в тот даже век
Едва ли способен быть мог человек! —
Однако, читатель, сей миф для тебя
Узнал из вернейших источников я.
Итак, собралися на Трою идти
Героев до сотни,—ах, мать их ети!
Хуи раскачали — в тот девственный век
Еще об оружьи не знал человек,
И грек вместо пики сражался хуем,
Читатель, поклясться могу тебе в том!

ПЕСНЬ ПЯТАЯ

Читатель! чтоб знал ты героев моих,
Спешу я представить теперь тебе их:
Два брата Аяксы с великой душой,
Готовые спорить со всякой пиздой;
Их первых призвал оскорбленный супруг,
А с ними явился и верный их друг,
Царь твердый и сильный, хитрец Одиссей,
Который в безумной отваге своей
Впоследствии тридцать нахалов уеб,
И всех их жилищем стал каменный гроб!
Вожди всех живущих в Аргосе мужей
Явилися тоже, и жопой своей
Один черезмерною всех удивил.
Потом прискакал злоебучий Ахилл,
Который хоть молод был очень и мал,
Но ебли искусство до тонкости знал
И был из героев великий герой,
Прославленный мужеством и красотой.
Собралось героев, ебена их мать,
Так много, что лучше их всех не считать,
И к подвигам прямо, их мать всех ети,
Героев моих я спешу перейти!

ПЕСНЬ ШЕСТАЯ

Уж месяц прошел—все плывут корабли;
Всех девок, что взяли с собой, заебли.
Герои все молча, глядя на свой уд,
Троянцев узреть с нетерпением ждут.
И вот показалася Троя вдали...
И, точно как в небе кричат журавли,
Вскричали троянцы, увидя врагов,
И строится быстро шеренга хуев.
Троянцев вожди на прибрежный песок,
Качая хуями, собрались в кружок.
От них отделясь, богоравный Парис
Вскричал во весь голос: — Во ад провались
Ты, рать окаянная, мать твою еб! —
И хуй свой огромный руками он сгреб,
И им, как дубиной, эллинам грозя,
Кричал:—Кто не трус? Выходи на меня!—
Узрев похитителя женки своей,
Царь греков, своих растолкавши друзей,
С безумной отвагой, со вставшим хуем
По берегу мчится к троянцу бегом.
Увидя всю злобу эллинов царя,
Парис помышляет: «Какого хуя
Я стану тут драться? Гляди, какой зверь!»
Как хочешь, читатель, мне верь иль не верь,
Но только герой мой решился удрать
И уж повернулся, как: — Мать твою блядь! —
Раздалось над ухом его — и глядит:
Брат Гектор пред ним разозленный стоит.
— Ты Трою позоришь! Какой ты герой?
Не с хуем родиться тебе, а с пиздой!
Ты вызвал эллинов, не трусь, а дерись
Иль в Тартар от страха с стыдом провались! —
Поднялася злоба троянца в груди,
И молвил он брату:—Я трус? Так гляди!—
И, хуй на плечо положивши, идет
К царю Менелаю навстречу. И вот
Сошлися герои, и злобой горят
Глаза их обоих, и вот норовят
Друг друга по роже мазнуть малафьей,
И шепчет Парису царь эллинов: —
Стой! Ты жен красотою умеешь пленять —
Посмотрим, как драться умеешь ты, блядь.—
Но только промолвил слова он сии,
Как в физию — целый фонтан малафьи
Ему разозленный Парис закатил...
Оселся царь греков и долго водил
По воздуху носом, не в силах вздохнуть,
Не зная, куда ему надо пихнуть,
Что сделать: глаза залепило совсем.
Парис же, трусишка, исчез между тем,
Подумав, что только глаза лишь протрет
Царь греков, как тотчас его заебет.

ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ

Взыграли тут трубы на новую рать,
Собрались троянцы, меж тем как посрать
Решил Агамемнон — уселся, сидит.
От стана троянцев со свистом летит
Стрела — и вонзилася в жопу ему,
И взвыл Агамемнон, браня кутерьму,
Которую брат его вздумал поднять
За женку свою, окаянную блядь.
И, в злобе решившись врагам отомстить,
О камень он хуй начинает точить...
Троянцы меж тем целой кучей камней
Царя Менелая и верных друзей
Его повстречали, и берег морской
Телами покрылся, и панцирь стальной
Царя Менелая камнями избит,
И снова каменьев град твердый летит.
И струсили греки, решились бежать,
Как вдруг раздается: — Ети вашу мать! —
И царь Агамемнон, могучим хуем
Махая, до Трои прошел напролом.
Затем повернулся и снова врагов
Громит он без счета. Сто двадцать хуев
На месте осталось, как кончился бой;
Так мстил Агамемнон за рану стрелой!

ПЕСНЬ ВОСЬМАЯ

Две рати сошлися; и Гектор-герой
Выходит на поле с огромной елдой,
И молвит он грозно:—Друзья и враги,
Я слово реку вам... Молчать, елдаки!
Чего раскричались, ети вашу мать?
Три слова и то не дадут мне сказать.
Герои эллинов — собачьи хуй,
Кто хочет сразиться со мной? Выходи! —
Вскочил Менелай, разозленный врагом,
Как вдруг сам по лысине страшным хуем
Царя Агамемнона был поражен,
Да так, что чуть духа не выпустил вон:
— Какого ты хуя, ети твою мать,
С пройдохой троянцем выходишь на рать?
Смотри, это Гектор, героям герой —
Куда ж тебе драться с ним, друг милый мой?
Его даже трусит сам царь Ахиллес,
А ты с каким хуем на хуй этот лез?
Не лучше ли бросить нам жребий, друзья? —
— Пусть жребий, о боги, падет на меня! —
Сказал Менелай, хорохорясь.—Уйму,—
Так царь Агамемнон вещает ему.
И бросили жребий — и вышел Аякс,
И молвил он грозно: — К услугам вам я-с! —
Поклон отдает он друзьям своим всем,
А Гектору хуем грозит между тем.
Троянцы, увидя, кто вышел на бой,
От страха за Гектора подняли вой:
Аякс обладал преогромным хуем,
А ростом был выше, чем каменный дом!

ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ

Сошлися герои... Дрожала земля...
Ударил наш Гектор—Аякс ни хуя!
Аякс размахнулся — и Гектору в грудь
Сквозь щит хуй Аякса прокладывал путь.
И щит разлетелся, и броня в куски,
И кровью покрылись бойцов елдаки.
На битву же эту граждане смотря,
Кричали героям: — Какого хуя
Вам биться, герои, ети вашу мать?
Что оба отважны, нельзя не сказать,
Но хуи к чему же ломать так совсем?!
— Согласны,—сказали герои. Затем
В знак мира пожали и руки они
И мирно в палатки убрались свои.

ПЕСНЬ ДЕСЯТАЯ

Я здесь пропущу очень длинный рассказ
Об ебле, о драках... и прямо как раз
К концу перейду я поэмы моей,
Бояся наскучить вам музой своей.
Погибло премного героев в боях,
Большой недостаток явился в хуях.
Оплакан Патрокл, а жестокий Ахилл
И Гектора скоро елдою убил.
Сбесился Аякс и в припадке издох,
Своих же избивши до сотни, как блох!
А царь Агамемнон так много убил,
Что выбился сам совершенно из сил.
Тут греки, подумав, собрали совет
И так порешили, что много уж лет
Они здесь стоят как, а Трои все взять
Не могут канальи, ебена их мать!
И сила, выходит, их вся ни при чем.
— Так пусть нам поможет великим умом
Наш царь остроумный, герой Одиссей.
— И тотчас тот тогой покрылся своей.
Подумав немного, он громко вскричал:
— Вот эврика, други! Я Трою поймал:
Героев, товарищи, там ни хуя,
И стража из девок,—так выдумал я
Из дерева сделать огромный елдак
И двум из героев залезть в него...—Так,
А дальше что будет?—Не ебшись уж год,
Наверно, хуй в город к себе заберет
Та стража из девок. Тотчас из хуя
С героем-товарищем выскочу я,
Ворота сломаю, а вы между тем
К воротам спешите с собранием всем!

ПЕСНЬ ОДИННАДЦАТАЯ

Случилося все, как сказал Одиссей.
И греки вломилися. В злобе своей
Троянок скоблили всю ночь напролет.
По улицам кровь с малафьею течет,
И в ней по колена герои бродя,
Искали все пищи и жертв для хуя.
На хуй нацепивши до сотни блядей,
Валялся Ахилл пред палаткой своей,
Другой же царь тоже штук двести уеб,—
И весь провонял малафьею, как клоп.
А царь Агамемнон, взяв девушек в лес,
В их пизды с руками и яйцами влез.
Так греки справляли победу свою.
На родину каждый принес на хую
Медалей, нашивок,—наград не сочтешь,
Ахилл же почтен был звездой «Мандавошь»!
Я кончил, читатель! Герои мои
Домой воротились—и спать залегли!